Евграф Савельев - Древняя история казачества
Все последующие года казаки постоянно то ссорились с азовцами, то мирились, брали за мир с них и золотом, и котлами, сетьми и солью. Эти постоянные ссоры и стычки очень беспокоили царя, желавшего жить с Турцией в мире, для водворения в России после смутного времени порядка. Но казаки, как и прежде, с политикой и интересами Москвы иногда вовсе не считались. Русским послам за такое поведение казаков чинили в Турции большие неприятности и грозили войной, хотя в нарушении мира с азовцами, этим поистине гнездом турецких разбойников, казаки не были виноваты. Так, например, когда русский посол Мансуров ехал в 1615 г. в Царь-град для переговоров с Турцией о совместных действиях против Польши и был уже в Азове, азовцы, несмотря на переговоры с казаками о перемирии, захватили на Мертвом Донце (правый рукав дельты Дона) в плен нескольких казаков, истязали их и некоторых распродали, а одного, вырезав из спины его ремни, повесили на мачте корабля, на котором должен был ехать в Турцию Мансуров. Тот принял это за бесчестье. Пять недель шли переговоры, и наконец мир был заключен. Посол уехал. Турки не сдержали слова, вскоре напали на казачьи юрты, часть их разорили и захватили пленных. Казаки отомстили им страшным набегом на берега Черного моря, разгромили Синоп и Трапезунд и многие села. В Турции встревожились. Великий визирь обратился с укорами к Мансурову: «Если вы казаков себе на души не возьмете, то наш государь пошлет на Дон большую рать, чтобы всех казаков перебить и юрты их разорить». Посол отвечал: «Если казаки нарушили крестное целование, то хоть до одного человека всех их перебейте, за то наш государь не постоит»… Русского посла султан задержал. Об этом дошла весть до Москвы. Царь написал в 1617 г. султану, что «донские казаки нашего указа не слушают… Они воры, беглые люди и казаки вольные, которые бегают из наших государств, и сложась вместе с запорожскими черкасами, на наши украины войной ходят по повеленью нашего недруга, польского короля… Мы пошлем на них рать свою и велим их с Дону сбить». В грамоте же донским казакам писал: «Дошло до нас известие, что пришли к вам с Запорог 2 тыс. человек, ходили на море, взяли многие турецкие города и много добычи, теперь же они стоят у вас в войске и хотят вместе с вами идти под Азов. Мы удивляемся, каким образом вы все это делаете без нашего указу». В конце грамоты была выражена просьба, чтобы казаки встретили и проводили посла Мансурова с честью, когда он будет возвращаться из Турции, «за что мы будем вас жаловать выше прежняго. Если же будут у вас какия вести про турецких, крымских и ногайских людей, про польского короля и черкас, то вы обо всем нам отпишите»{286}.
Несмотря на указы и просьбу царя, казаки вновь ходили на море, взяли семь турецких каторг и пленили пашу, за которого потребовали 3 тыс. золотых. Чтобы навсегда положить конец этим набегам и запереть вход в море, турки засыпали руках Дона — Мертвый Донец, а по Каланче (другой рукав) поставили башни и перекинули чрез Дон железные цепи. Но казаки этим не смутились, скоро перекопали из Дона, выше Каланчи, прямой ерик-канал в другой рукав и стали так же грозно громить с моря крымские и турецкие берега, как и прежде. Никакая сила — ни царские просьбы, ни повеленья не могли остановить этой вечной и идейной борьбы казачества с мусульманством. Этому, видимо, втайне радовалось и московское правительство, но желало, по своим политическим соображениям, чтобы все это делалось с его ведома и когда ему это выгодно, а потому во всей переписке с Доном старалось подчеркнуть: «вы сделали это не гораздо, мимо нашего царского повеленья» или «не наводите на себя нашего царского гнева и не теряйте к себе нашей царской милости»… Казаки на такую угрозу только могли отвечать: «мы задора и обиды азовским людям не могли стерпеть».
Словом, Москва, крайне нуждаясь в казаках как единственных защитниках ее южных границ, всячески, но с большою осторожностью, старалась прибрать казаков к своим рукам и шло к этой цели по строго намеченному плану. Посылая на Дон 1623 г князя Белосельского с грамотой, после страшного опустошения, произведенного казаками на турецких и крымских берегах, царь дал ему строгий наказ, чтобы он, когда будет в нижних юртах, призывал бы к себе в стан лучших атаманов, Исая Мартемьянова и Епифана Родилова и всех тех атаманов, есаулов и казаков старых и лучших, которых войско слушает, и всякими мерами старался бы их убедить, чтобы они государева повеленья не ослушались. «Государскую милость, — говорит наказ, — вычитывать им с радостью, чтобы их не ожесточить. Выговаривая, покрывать гладостью. А многих речей с казаками не заводить, чтобы их не раздрожать». Послу также поручено было разузнать тайком, сколько в кругу будет атаманов и казаков из верхних и нижних городков, сколько у них добрых, средних и худых, сколько у них живет и где запорожцев, давно ли пришли и т. д. Кроме того, не сносятся ли казаки с польским королем и как они к нему относятся.
Хотя все эти поручения послам составляли государственную тайну, но все-таки от казаков, привыкших жить своей самостоятельной жизнью и проникать во все сокровенные замыслы не только своих врагов турок, но и друзей, какими выставляли себя московские бояре и князья, не могли укрыться и лицемерие московских политиков и их тайная цель — наложить руку и подчинить казачество своему влиянию{287}. Самый тон царских грамот с постоянными упреками и вмешательством во внутренние дела Дона стал не на шутку раздражать многих из казаков. Исконная ненависть к боярству росла. Это недовольство к правящему московскому классу стало усиливаться с появлением на Дону в первой половине XVII века беглых крепостных крестьян, которых казаки, постоянно нуждавшиеся в людях, принимали в свои ряды с охотой{288}.
Хотя казаки и обещались послу Белосельскому не задевать азовцев, но обстоятельства сложились так, что они скоро (1624 г.) вновь подняли оружие на своих врагов: громили Трапезунд и другие города, бросились на Азов и взяли приступом угловую башню, взошли на стены, но в это время башня обрушилась и атаман Роди лов быль ранен; турки приступ отбили. Казаки бросились на Каланчинскую башню, взяли ее приступом и разрушили до основания, камень побросали в воду, а медь из 9 пушек (117 п.) послали по бедным монастырям на колокола: на реку Воронеж, в Шацк, Лебедян и в Св. Горы. Об этом сообщено было в Москву с атаманом легкой станицы Старовым, 9 октября 1625 г.
Разгневанный царь приказал заточить Старова с товарищами на Бело-озеро и послал на Дон грозную грамоту 22 окт. 1625 г., в которой упрекал казаков в ослушании.
«И нам великое подивленье, — писал царь, — что вы нашего государскаго повеленья не слушаетесь. Вспомните, какая вам неволя была при прежних государях, особенно при царе Борисе; не только не могли в Москву приехать, но и в украинные города нельзя было вам показаться, везде вас ловили, в тюрьмы сажали… мы же вам вольность учинили, атаманов ваших и казаков, которые приезжают с Дону, мы жалуем, велим видеть наши царские очи, бывать у нас у стола. А вы все наше жалованье и повеленье поставили ни во что.
В войне против польского короля вы не подали нам никакой помощи. Многие из вас ходят на Волгу, на Яик и на море, суды и бусы громят и многую шкоду делают, а вы их от того не унимаете… а нам вам за такие ваши грубости, жалованье давать не за что, и в городы в ни которые вас пускать и запасы ни с какими из городов к вам ездить не велим»…{289}
Получив такую грамоту, казаки прервали всякую связь с Москвой и по-прежнему продолжали делать свое казачье дело — ходили вместе с запорожцами на море, громили Азов и отбивали у турок пленных христиан. Некоторые из них иногда появлялись на Волге и Каспийском море и забирали там персидские и русские торговые суда, хотя в этих последних делах принимали участие казаки большею частью верховых городков, воровские, ослушные, часто не подчинявшиеся приказам главного войска. В 1627 г. атаман Епифан Родилов приказал этих ослушников переловить и доставить на суд войска, на Монастырский Яр, а также всех торговых людей, которые покупали у воровских казаков ясырь (пленных) и им продавали порох и свинец. Круг присудил таких воров бить ослопьем и грабить. После такой расправы казаки накрепко заказали, чтобы никто не ходил с Дона на Волгу для воровства, а если кто ослушается, того казнить смертью{290}.
Глава VIII
Разрыв Дона с Москвой. Убийство казаками посла Карамышева. Требование от казаков присяги
С 1622 по 1627 г. донские казаки в союзе с запорожскими навели такой страх на турок и крымцев своими внезапными морскими налетами на крымские и анатолийские берега, нередко появляясь даже под стенами Царь-града, что гордому султану не оставалось иного исхода, как просить содействия московского царя об унятии этого грозного для мусульман народа. С этой целью в 1627 г. он послал в Москву грека Фому Кантакузина. Казаки встретили его на Дону доброжелательно и проводили до украинных городков. В Москве посла приняли с честью и, отпуская назад, уверили, что казаки исстари люди вольные, повелений царя не слушают и живут своей самостоятельной казачьей жизнью; однако же дали согласие послать на Дон грамоту с просьбой жить с азовцами мирно и не громить городов турецких. Грамоту эту привезли на Дон отправленные к султану вместе с турецким послы Яковлев и Евдокимов. Послы эти привезли казакам также денежное и хлебное жалованье, сукно, селитру, порох и свинец. Их казаки встретили с радостью, славили щедрость монарха и его родителя, патриарха Филарета, и, наконец, проводили до Азова без задержания. Царь поведением казаков остался очень доволен и послал казакам новую похвальную грамоту 2 сен. 1628 г.{291}.
