Евгений Федоров - Большая судьба

- Ух ты, ловкий! - засмеялся Сюткин.

- Погоди смеяться, сказ еще не весь, - сурово остановил его рассказчик. - Сдал он свиную ногу перекупщику и выпил... А выпил - и в кураж вошел. Между тем денежки уже все. Пришлось вторую ногу рубить, а там, глядишь, третью. Отрубит и осиновую приделает. Через неделю, родимые, стала свинья на осиновых ногах. Потом, глядишь, и уши оборвал. Заскучал парень и решил раз во хмелю показать себя: разрубил всю свинью, продал по частям золото и забедокурил. Пил сам, весь прииск споил, бархатом дорогу укрывал, окна бил. "Чего хочу, то и сделаю!" - ломался он. Свинья хоть и золотая, а не на долго хватило: всё в трубу дымом вышло. Пришлось без похмелья на работу стать, опять на золото. И снова нищ, - яко наг, яко благ, яко нет ничего! Поглядел на свое рубище, вздохнул и говорит: "Эх, на мое горе кто-то свинью подложил... Если бы теперь попала, умнее был бы..."

- Нет, шалишь, не всегда такое фартит! Раз-два, - а весь век - нищий и каторжный! - с горечью сказал кряжистый бородач. - Ну, братцы, за работу пора! Гляди, нарядчик идет!

И опять все взялись за кайла и лопаты, и стали ворошить холодную влажную землю...

В это время поручик Фишер с конвоем казаков отвез самородок в Златоуст. Аносов внимательно осмотрел золото и велел снять точную деревянную копию с самородка, которую густо позолотили и положили на хранение в арсенал.

Павел Петрович сказал поручику:

- Этот первый в России самородок по величине пусть будет и не последним! Сегодня же отправитесь к начальнику Уральского хребта и вручите ему сие богатство.

Поручик немедленно выбыл в Екатеринбург. В горном управлении, как только узнали о редкости, сейчас же допустили посланца к генералу Глинке.

Глинка пристально смотрел на самородок.

- Да-а, велик кусок, - тихо вымолвил он. - Чего в нем больше: радостей или горя?

Он долго стоял над самородком, не в силах оторвать глаз от золота. Натешившись зрелищем, Глинка прошел в канцелярию и продиктовал приказ.

Поручик Фишер, не дожидаясь "золотого" транспорта, по этому приказу отбыл с находкой в Санкт-Петербург, чтобы лично доложить Канкрину все подробности события.

Невиданный самородок доставили в столицу и торжественно положили на крытый зеленым сукном стол. Министр склонился над матовой золотой глыбой.

Министерство опустело: кончились служебные часы. Только секретарь не уходил. Осторожно заглянув в щель, он увидел, что Канкрин сидит всё в той же позе.

"Какую страшную власть имеет золото! - подумал тщедушный чиновник. Даже сам господин министр не может наглядеться на сей презренный металл. Каково?"

Глинка предписал начальнику горного округа Аносову:

"Нашедшему самородок Сюткину выдать денежную награду по пятнадцать копеек за золотник, или 1266 рублей 60 копеек. Но так как заводский человек Сюткин в настоящее время несовершеннолетний, к тому же сумма эта, по ограниченности его потребностей, может быть растрачена им совсем непроизводительно, то я признаю за полезное выдать ему на руки только 66 рублей 60 копеек, остальные же деньги положить на хранение в государственный банк и, по мере накопления процентов, ежегодно ссужать ими Сюткина..."

Павел Петрович скептически отложил бумагу, задумался.

"Золото моем, а с голоду воем!" - вспомнил он поговорку старателей.

Глава шестая

ПРОЩАЙ, ЗЛАТОУСТ!

Золотой поток непрерывно лился из приисков в Петербург, а старателям по-прежнему жилось плохо. Да и сам Аносов с трудом сводил концы с концами. Много денег уходило на книги и журналы, на редкие булатные клинки. Татьяна Васильевна однажды с тоской сказала мужу:

- Видно, никогда не выбьемся из нужды, Павлуша!

- Разве это нужда? - спокойно ответил Аносов. - Мы живем хорошо, а главное, у нас есть благородная цель. - Он привлек к себе жену и поцеловал. - Радость не в том, чтобы копить жир, страдать одышкой и носить лучшие одежды, прикрывая ими пустоту в жизни. Великий смысл ее - создать полезное для потомства...

- Это хорошо, - согласилась Татьяна Васильевна. - Но ведь я иногда не знаю, что подать на стол гостю...

- Какие там гости! - отмахнулся Павел Петрович.

Однако гость уже стоял на пороге. Это был неожиданно прибывший в Златоуст Глинка. Он заметно обрюзг, но взгляд остался строгим, внушительным.

Весь день Аносов сопровождал начальника Уральского хребта по заводу, давая объяснения, а на сердце было смутно, тревожно: "Будет ли приличный генералу обед? Как выйдет из положения Танюша?".

Наконец Глинка устал. Проведя широкой ладонью по серебристому ежику на голове, он грубоватым голосом пожаловался:

- Взалкал! Сильно взалкал, и жажда палит! Ведите же, милый мой, в свой очаг. Есть там добрая Татьяна Васильевна!

От завода до квартиры Аносова было недалеко, но Глинке подали экипаж. Он расслабленно забрался в него и замолчал. Павел Петрович волновался: как там с обедом? Но, к его удивлению, стол был накрыт великолепно и любимые генералом яства ждали его. Глинка разомлел и занялся чревоугодием. Для каждого блюда гость находил ласковое название, пил наливки, крякал от удовольствия. И всё же его опытный глаз уловил тщательно скрываемую нужду: квартира была обставлена бедно, Татьяна Васильевна - в стареньком, хотя и заботливо отутюженном платье.

- М-да... - усердно разжевывая кусок мяса, неопределенно промямлил генерал.

Ему, черствому, грубому человеку, вдруг стало жалко семью Аносова. Уезжая из Златоуста, как бы мимоходом обронил:

- Ваше усердие велико... Я постараюсь... Позабочусь о прибавке вам жалованья.

Павел Петрович встрепенулся, хотел протестовать, но Глинка понял его и сделал решительный жест:

- Не спорьте! Мне лучше знать!

И он уехал, оставив Аносова со странным чувством: почему генерал заговорил об этом? Уж не Татьяна ли Васильевна вздумала просить?..

Расстроенный вернулся домой, но по независимому виду жены догадался, что она не способна на такое унижение.

- Откуда ты добыла денег? - пристально глядя в ее темные глаза, пытливо спросил Павел Петрович.

Татьяна Васильевна густо покраснела, помолчала и призналась тихо:

- Не обижайся, Павлушенька, я продала маклерше твои петербургские подарки.

Он взглянул в ее грустные глаза и удержался от укора.

Глинка не забыл обещанного им. По возвращении в Екатеринбург 19 октября 1845 года он написал министру финансов письмо об Аносове:

"Занимая более 14 лет настоящую должность, проявленным трудолюбием и постоянным усердием к пользам службы Аносов принес многие значительные выгоды управляемым им заводам, ввел разные технические усовершенствования и много способствовал улучшению состояния заводов. В особенности в последние два года техническая и хозяйственная часть Златоустовских заводов и оружейной фабрики весьма значительно усердием и распорядительностью его возвышены.

По уважению столь важных заслуг и достоинств генерал-майора Аносова и по вниманию к многочисленному его семейству и неимению состояния, поставлю себе обязанностью просить ваше высокопревосходительство исходатайствовать ему прибавку к нынешнему жалованью той же суммы, какую он получает, т. е. 1257 рублей 90 копеек серебром ежегодно, пока он в корпусе горных инженеров состоять будет. Удовлетворением ходатайства моего, ваше высокопревосходительство, изволите доставить справедливую награду заслуженному генералу..."

Однажды в весенний день почта доставила на квартиру Павла Петровича два пакета. Ничего не подозревая, Аносов вскрыл один из них, и лицо его вспыхнуло. В руках он держал диплом об избрании его членом-корреспондентом Казанского университета. Под документом стояла подпись заслуженного профессора чистой математики Николая Лобачевского.

- Сам Лобачевский отметил. Для этого стоило работать! - воскликнул Павел Петрович, и сердце его наполнилось благодарностью.

"Совет университета, - прочел он, - в совершенной уверенности, что господин Аносов, принимая возложенное на него звание, не откажется способствовать пользам наук, дал ему сей диплом..."

Во втором пакете он нашел извещение об избрании его почетным членом Харьковского университета.

Татьяна Васильевна достала вино, два бокала, до краев наполнила их и сказала:

- Это твой первый светлый день, Павлуша! Выпьем за нашу радость!

- Это неверно, милая, - мягко поправил он. - Первый светлый день наступил, когда я и литейщики создали булат! Теперь я чувствую, что ко мне пришло настоящее мастерство. Силы во мне много, и хочется поработать на всю мощь. Выпьем за это, дорогая!

- Выпьем за это и за то, что я не ошиблась в тебе! - темные ресницы жены взметнулись, ее белые зубы засверкали на милом смуглом лице.

...Шли дни, месяцы, годы, а работы становилось всё больше. Аносов успевал всюду: он не оставлял заботы о литой стали, неделями жил на Арсинском заводе, где делали литые косы, изобрел новую золотопромывальную машину и занимался геологией. Во Франции и Германии публиковали его труды.