Евгений Федоров - Большая судьба

Тяжело вставать в сырые туманы. Все кости ноют. Аносов удивленно думает: "Неужели это старость? Тяжело!".

Он пересиливает чувство недомогания и дремоты, быстро вскакивает с тощего тюфяка, потягивается до хруста в костях и бежит к колодцу. Холодная обжигающая вода сразу прогоняет сон. Тепло и сила возвращаются телу. Павел Петрович вглядывается в сумрак. Прииск медленно, нехотя пробуждается от тяжелого, свинцового сна. Вот в оконце низенькой приисковой казармы вспыхнул и затрепетал скудный огонек масляного ночника, за ним другой, третий... У караульной будки разминается бородатый казак-часовой с шашкой через плечо.

Прогудел колокол, из казацкой сборни выскочил бравый урядник и закричал:

- Барабанщик!

Мгновенно появился седоусый служака и заработал палочками. Глухая унылая дробь раскатилась по прииску, настойчиво призывая людей к труду. По баракам торопливо зашагали нарядчики.

- Живо, живо! - торопили они приискателей.

В эти последние минуты на полатях у кирпичной печки, между нар закопошились люди, грязные, оборванные, взлохмаченные, измученные нуждой и непосильной работой. Они торопливо натягивали на себя не просохшую за ночь одежду и, ругаясь, уходили под мокрое осеннее небо:

- Опять льет, опять мокреть...

Аносов понимал, как тяжело сейчас спускаться в забой, где по колено ржавой воды. Каторжная жизнь!

К нему размашистым шагом подошел поручик горного корпуса рыжеватый Шуман. Он вытянулся и отрапортовал:

- Ваше превосходительство, все в сборе и отправлены на работы!

Аносов озабоченно посмотрел на инженера:

- Много воды в забоях?

- Потоп... Однако отливаем... Зато невиданный успех!

- Сколько? - односложно спросил Павел Петрович, присматриваясь к офицеру.

- Вчера с одного пуда песку взяли по семьдесят золотников.

- Отлично. Приду сам в забой...

Поручик вскинул тревожные глаза.

- Вам никак нельзя: не к лицу. И притом возможен ревматизм, обеспокоенно воскликнул он.

- Ничего, - спокойно ответил Аносов. - Сами увидите, как это будет к лицу. А ревматизм - бог с ним! - безнадежно отмахнулся он.

В полдень под сеющим дождем Павел Петрович прошел к добытчикам. Глубокие сырые и грязные ямы были полны копошащихся людей, вооруженных кайлами и лопатами. Аносов в высоких сапогах спустился в развал. Он добродушно окрикнул рабочих:

- Бог в помощь, братцы! Как идет золото?

Золотоискатели посторонились, загомонили, оживая от доброго слова:

- Идет... Само плывет вместе с дождиком. Видишь, жила идет к старым строениям.

У края отвала стоял коренастый парень и кайлом долбил породу; с его скуластого лица струился обильный пот.

- Вишь ты, и под дождем жарко! - улыбнулся он Аносову. - Работёнка! Чем больше манит, тем охочее кайлом бьешь. Чую, раздув* будет!

_______________

* Р а з д у в - утолщение пласта или жилы.

- Неужели будет? - ласково посмотрел на него Павел Петрович. - Откуда ты знаешь?

- По породе, - ответил парень. - Ведь весь наш род по золоту робил. И деды, и отцы, а теперь - мы. Сказывал мне еще батя, тут места везде шибко богатимые, да и я удачливый, в рубашке родился...

- И врет, всё врет, - добродушно проговорил черный, как жук, старатель с бородой, измазанной глиной.

- Зачем вру? - обиженно отозвался парень. - Не будь я Никифор Сюткин, ежели вру. Да гляди, сколько золотища намыл на этой полосе. И всё крупнейшее, как тараканы. Ах и крупка! - в голосе его послышалось восхищение.

Аносов с удовольствием присматривался к ладному старателю. Глаза у него, видать, острые, сила - большая.

- А знаешь, Никифор, я в твою удачу верю! - убежденно сказал инженер. - Золото тут есть!

- Вот спасибо за ободрение! А ну-ка, копну! - Никифор взмахнул кайлом и врезался в породу.

Высокая, толстоногая девка, ловко орудуя лопатой, проворно наполняла бадью песком.

Завидя Аносова, она выпрямила широкую спину, задорно крикнула:

- От Сюткина, барин, идешь? Попробуй-ка с лопатой, это не чаи гонять!

- Что ж, попробую! - спокойно отозвался Аносов и, взяв из ее рук лопату, стал спорко работать.

- Гляди-ка! Руки белые, слабые, а старается, как мужик! - удивилась девка и вдруг засуетилась: - Давай лопату... Вон пучеглазый дьявол ползет! - показала она взглядом на шагающего по отвалу смотрителя...

В черном сюртуке с белыми пуговицами, смотритель подошел к Аносову. Вылупя глаза, заговорил хрипло:

- Ваше превосходительство, да разве же это возможно вам? - он перевел злой взгляд на девку и грубо сказал: - Куда лезешь? Не видишь, сам генерал перед тобой!

Девка потупилась и взяла из рук Аносова лопату. Павел Петрович нахмурился и сказал смотрителю:

- Что мне можно, а чего нельзя - знаю сам! И ничего плохого она не сделала, чтобы кричать на нее. Работает на совесть!

Девка благодарно взглянула на Аносова и усердно взялась за дело.

Под ногами хлюпала жидкая грязь. Дали заволокло беспросветными тучами. Аносов шел, внимательно вглядываясь в породу. Что-то блеснуло в разрезе. "А ведь это похоже на золотоносную жилу!" - подумал он и сказал:

- Посмотрите, что здесь!

Старатели загляделись на породу. Неоднородную прослойку по всей длине прорезала извилистая линия, справа темноватая, обрызганная зеленовато-желтыми пятнами.

Павел Петрович поднес фонарь, и прожилок словно ожил - засверкал, заиграл искристыми гранями.

- Это золотоносный пирит! - сказал Аносов. - Ну, как, братцы, будет золото? - обратился он к рабочим.

За всех ответил сухонький, с реденькой бородкой старатель:

- Богатимое место! Только счастье разное.

- Что ты болтаешь? - перебил его другой, с диковатыми глазами. Счастье-то одно для всех тут: ревматизм да грыжа! А то пласты вскрываешь и себя в могилу зарываешь.

- И всё-таки стараешься? - лукаво спросил Аносов.

- Известно. Да и как отстать, когда тянет к жиле. У горщика одна песенка!

Добыча шла удачливо, и Павел Петрович решил вернуться в Златоуст. По грязной дороге, по колдобинам кони потащили экипаж в горы...

А Никифор Сюткин тем временем взмахивал кайлом. Место подошло заманчивое. Тяжелый удар старателя пришелся по раздуву. Кругом твердая порода, а в середине пустота.

- Ух! Что же это? - загорелся Сюткин. Он припал к щели, и сердце часто, часто забилось. Схватив лом, обливаясь потом, он вывернул самородок. Но какой! Вот оно счастье!

В яме лежал огромный темно-коричневый кусок с приставшей к нему мокрой глиной.

- Окся! - закричал старатель. - Кабана выкопал!

Широкоплечая девка бросила бадейку и побежала к яме.

- Батюшки вы мои! Неужто и в самом деле оно?

- Ага, - золото!

Уже бежал народ. Побросав кайлы, лопаты, инструмент, люди торопились увидеть самородок. Поспешил и Шуман.

- Да-а! - в раздумье сказал он. - Это как же так?

- И сам не знаю, - чистосердечно признался Сюткин. - Долблю кайлом край ямы, что под углом бывшей конторы. Слышу - твердое... "Не камень это", - подумал и заглянул туда, а на меня и блеснуло. Просто ошалел я... Кричу Оксе: "Зови смотрителя, самородок выпал!".

В торжественной тишине старатель, краснея от натуги, поднял самородок и взвалил его на тачку.

- Поехали на весы! - крикнул Сюткин.

Под охраной двух казаков, горного поручика Шумана и смотрителя самородок доставили к шлангу. Тщательно обмыли находку и положили на точные весы, которые хранились под стеклом.

Старатель с трепетом смотрел на стрелку. Вот смотритель поставил пудовую гирю, а самородок и не дрогнул.

- Чудо! - вымолвил поручик. - Ставьте еще гирю!

И под тяжестью второго пудовика самородок лежал солидно, внушительно. Прибавили пятифунтовик, но и тут не поднялся золотой клад.

- Еще подкинь! - весело выкрикнул Сюткин.

Наконец стрелка весов сдвинулась, и отсчет показал вес самородка - 2 пуда 7 фунтов и 91 золотник...

- Ну, и Сюткин. Схватил-таки жар-птицу за золотое перо!

- Смотри, не загордись, парень! - присел рядом кряжистый бородач. Золото, брат, не только богатство несет: через него и жадность, и горе, и пропойство...

- Это истина, мужики! - вмешался в беседу старатель с реденькой русой бороденкой. - Скажу вам правду про старое да бывалое...

- Говори, Ермил!

- Так вот, братцы, робил у нас старатель один. Годов пять, поди, на прииске надрывался, а золото в руки не дается. И идет он раз по лесу, а дума одна: "Ух, если бы мне попало золото, враз жизнь по-иному бы повернул!". Только подумал, а тут что-то сверкнуло, словно огнем душу обожгло. Он застыл и глазам не верит: под елочкой золотая свинья стоит. Одумался старатель и стал красться к хавронье, а она от него прочь. Однако мужик смекалистый и упрямый, не растерялся и ну бежать за ней. Догнал и домой приволок. Ну, а избенка, известно, какая его! Закут, темно, тесно, бедность; тараканы, и те с тоски передохли. А тут такое богатство привалило! Видно, измытарился от голодухи, горемыка. Что ж на свинью-то глядеть: отрубил он ей ногу, иначе нельзя обойтись. У самого сердце ноет: жаль свинью без ноги оставить. Ладно, приделал ей осиновую.