Александр Островский - Кто поставил Горбачева?
Если бы письмо на имя В.М. Чебрикова пришло в обычном порядке, он был обязан в течение месяца дать ответ его авторам и копию своего ответа оставить в архиве КГБ СССР.
Но, вероятнее всего, Ю. С. Плеханов передал это письмо В.М. Чебрикову из рук в руки. Следовательно, оно нигде не было зарегистрировано, и, кроме двух его авторов и шефа КГБ, никто о нем больше не знал. В таких условиях В.М. Чебриков мог после беседы с Е.И. Чазовым уничтожить письмо и не оставить в архиве его следов.
Имел ли он право проигнорировать его?
Для ответа на этот вопрос необходимо учесть, что появлению упомянутого письма предшествовало возникновение у Ю.В. Андропова флегмоны, непринятие мер по ее ликвидации, повлекшее за собой возникновение угрозы гангрены, неудачная операция и такое лечение прооперированного участка, следствием которого стало, заражение крови.
Поэтому авторы письма имели все основания обратить внимание руководителя КГБ на подобные факты, поставить перед ним вопрос о необходимости проведения расследования и принятия соответствующих мер. Если все это было проявлением халатности и непрофессионализма, требовалась немедленное обновление медицинского персонала. Подобное обновление было тем более необходимо, если во всем этом был злой умысел.
Из этого вытекает, что В.М. Чебриков совершил должностное преступление и фактически отдал судьбу Ю.В. Андропова в руки Е.И. Чазова.
Зачем же тогда он вызывал Е.И. Чазова на Лубянку? С одной стороны, чтобы предупредить его о поступившем сигнале, с другой стороны, чтобы в случае необходимости иметь возможность утверждать, что он не оставил письмо без последствий.
Вернувшись с Лубянки, Е.И. Чазов обдумал сложившуюся ситуацию и понял, что, несмотря на заверения В.М. Чебрикова, над ним начали сгущаться тучи. Тем более, что у него возникло ощущение, что за письмом двух сотрудников КГБ стоял не кто-нибудь, а сам Ю.В. Андропов. «Зная Ю. Плеханова, его осторожность, дружеские отношения со мной, – пишет Евгений Иванович, – сейчас я почти уверен, что письмо было написано с подачи самого Андропова»[1799].
Сделав такое заявление, Е.И. Чазов тем самым признал, что к середине ноября Ю.В. Андропов перестал доверять ему как врачу. А, может быть, и не только как врачу.
Этого не мог не понимать и В. М. Чебриков.
А поскольку он продемонстрировал нежелание бороться за жизнь Ю.В. Андропова, это означает, что фактически вместе с Е.И. Чазовым они приговорили его к смерти. Если, конечно, подобный сговор не произошел раньше.
Подобное поведение В.М. Чебрикова вызывает удивление, если учесть, что по своему характеру он был лишь исполнителем и отличался осторожностью.
Но кто мог подвигнуть шефа КГБ на такие действия?
Как Ленин в Горках
Разговор с В.М. Чебриковым заставил Евгения Ивановича «задуматься о необходимости информировать руководство страны о возможном неблагоприятном исходе болезни»[1800]. Так писал Е.И. Чазов в 1992 г. В тех воспоминаниях, которые были изданы им в 2000 г., он утверждает, что «во второй половине ноября» считал положение Андропова бесперспективным[1801]. А в 2001 г. в интервью журналисту Евгению Жирнову заявил, что Ю.В. Андропов был обречен «уже в октябре 1983 г.»[1802].
Однако если «уже в октябре» Е.И. Чазов пришел к выводу о безнадежном положении главы государства, то почему решил поставить Политбюро ЦК КПСС в известность лишь «о возможном неблагоприятном исходе болезни»? И только во второй половине ноября? И только после разговора с В.М. Чебриковым?
В первом издании своих воспоминаний Е.И. Чазов писал, что, когда положение Ю.В. Андропова стало ухудшаться, он спросил его: кого следует поставить в известность, если его положение станет безнадежным: Ю. В. Андропов назвал Д. Ф. Устинова[1803].
Из второго издания воспоминаний Е. И. Чазова явствует, будто бы Ю. В. Андропов сам заговорил с ним на эту тему и предложил в крайнем случае обратиться за советом к Д.Ф. Устинову («В начале ноября Юрий Владимирович попросил никого не информировать о состоянии его здоровья, а если возникнет необходимость посоветоваться – обратиться к Устинову»)[1804].
Именно Д.Ф. Устинова, если верить Е.И. Чазову, он после разговора с В.М. Чебриковым и посвятил в состояние дел Юрия Владимировича[1805]. На следующий день тот пригласил шефа КГБ, познакомил его с полученной информацией, и было решено поставить в известность К. У. Черненко[1806]. Вечером Е. И. Чазов имел разговор с Константином Устиновичем[1807].
«Как я и ожидал и как предсказывал Ю. Андропов, – пишет Е.И. Чазов, – информация для, казалось бы, узкого круга лиц всколыхнула весь политический Олимп. Ко мне посыпались телефонные звонки Н. Тихонова, А. Громыко и других деятелей»[1808].
24 ноября К.У. Черненко проинформировал членов Политбюро о своей встрече с Ю. В. Андроповым, сообщил, что Юрий Владимирович беспокоится по поводу здоровья и добавил: «Об этом же говорится и в записке в Политбюро, которую представил начальник Четвертого главного управления академик Чазов»[1809].
Это дает основание предполагать, что записка Е.И. Чазова была представлена не ранее 17 – не позднее 23 ноября 1983 г. и что именно к этому времени относится его разговор о здоровье Ю.В. Андропова и с В.М. Чебриковым, и с Д.Ф. Устиновым, и с К.У. Черненко
В связи с этим следует отметить, что на ноябрь 1983 г. был запланирован пленум ЦК КПСС. Поскольку Ю.В. Андропов желал участвовать в нем, а состояние здоровья не позволяло ему этого, встал вопрос о переносе пленума на другое время. Между тем существовало одно обстоятельство, которое ограничивало возможности переноса пленума. Дело в том, что он должен был рассмотреть план развития народного хозяйства и бюджет СССР на следующий год, после чего их требовалось утвердить на сессии Верховного Совета. И все это необходимо было сделать до конца года.
Первоначально существовала надежда, что к пленуму Юрия Владимировича удастся поставить на ноги. После того, как Е.И. Чазов проинформировал К.У. Черненко, что смерть Ю.В. Андропова может произойти «в ближайшее время», тянуть с пленумом не имело смысла.
1 декабря 1983 г. Политбюро приняло необходимое решение. Через день A.C. Черняев записал в дневнике: «Пленум откладывали, откладывали и все-таки назначили на 26 декабря»[1810].
«В это время, – пишет Е.И. Чазов, – в Кунцевскую больницу, где находился Андропов, для диспансеризации был госпитализирован Горбачев. Андропов, узнав об этом, попросил его зайти. Я предупредил Горбачева о тяжести состояния Андропова и плохом прогнозе заболевания. Он был вторым человеком в Политбюро, который знал, что дни Генерального секретаря сочтены»[1811]. Если в первом варианте своих воспоминаний Е.И. Чазов не указал, когда именно это произошло, то во втором варианте отметил, что Михаил Сергеевич лег в больницу в декабре. Во время разговора с Е.И.Чазовым М.С. Горбачев сообщил ему о своем намерении рекомендовать Ю.В. Андропову ввести В.И. Воротникова и М.С. Соломенцева в Политбюро, В.М. Чебрикова избрать кандидатом в члены Политбюро, а Е.К. Лигачева – секретарем ЦК КПСС. На следующий день он посетил Юрия Владимировича и мог довести до него свои предложения[1812].
4 декабря, в воскресенье, В.И. Воротников отметил в дневнике: «Беседовал в М.С. Горбачевым. Он был у Ю.В. Андропова в ЦКБ». «Состояние его здоровья плохое. Его посещают помощники. Иногда Черненко». Во время этого разговора Михаил Сергеевич предложил Виталию Ивановичу позвонить Ю.В. Андропову в больницу[1813].
Смысл этого стал понятен В.И. Воротникову только через день, когда 6 декабря он снова встретился с М.С. Горбачевым и узнал от него, что он «имел еще одну беседу с Ю.В. Андроповым в ЦКБ» («Выглядит очень плохо. Исхудал. Ослаб»), во время которой последний «предложил произвести изменения в составе Политбюро» и ввести в него В.И. Воротникова[1814].
Исходя из этого можно утверждать, что М.С. Горбачев лег на диспансеризацию 2 декабря и 3-го имел первую встречу с Юрием Владимировичем. 5 декабря, по всей видимости, встречался с ним вторично и договорился о том, чтобы произвести на пленуме указанные выше кадровые перемещения[1815].
В связи с этим в середине декабря Е.К. Лигачев был приглашен к Ю.В. Андропову на собеседование. Вспоминая этот визит в ЦКБ, Егор Кузьмич пишет: «Палата выглядела скромно: кровать, рядом с ней несколько медицинских приборов, капельница на кронштейне. А у стены – маленький столик, за которым сидел какой-то человек. В первый момент я не понял, что это Андропов». На лице у Юрия Владимировича Е.К. Лигачев увидел «печать близкой кончины»[1816]. «Юрий Владимирович был одет не столько по-больничному, сколько по-домашнему – в нательную рубашку и полосатые пижамные брюки»[1817].
