Александр Островский - Кто поставил Горбачева?
Получается, что у Ю.В. Андропова флегмона не только приобрела редкую «прогрессирующую форму», но и здесь развивалась по самому худшему сценарию, достигнув «септического состояния».
Причиной этого Е.И. Чазов называет то, что «организм потерял сопротивляемость», т. е. способность иммунной защиты от поражающих клетчатку микроорганизмов.
Но ведь рана не заживала не только потому, что произошло ослабление организма, но и потому, что продолжался гнойный процесс, а гнойный процесс продолжался не только потому, что «организм потерял сопротивляемость», но и потому (и это самое главное), что из него не был удален источник загноения.
Как же тогда можно называть проведенную 1 октября операцию успешной?
Вспоминая о болезни Ю.В. Андропова в 2001 г., Е.И. Чазов признался корреспонденту журнала «Коммерсант-власть» Е. Жирнову: «У него начался сухой некроз. Ему удаляли гноившиеся куски, а они не заживали. Первый раз его оперировали 1 октября 1983 г. Федоров и Малиновский. Не помогло»[1756]
Не будем придираться к стилю. Удаленные куски ткани не могут заживать. Автор интервью, конечно, имел в виду остающуюся после операции рану. Но одно дело, если рана просто не заживала, другое дело, если она продолжала гноиться. Таким образом, в 2001 г. Евгений Иванович признался, что проведенная 1 октября операция на самом деле была неудачной. И неудачными были все остальные хирургические вмешательства, так как не достигали главного – ликвидации источника загноения.
В связи с этим заслуживает внимания еще одно признание Е.И. Чазова: «Погиб он (Андропов. – АО.) нелепо. Я себя ругаю, что не уследил. У него на спине образовался гнойник. И он не заживал. И начался сепсис, заражение крови, от которого он в конце концов и погиб»[1757].
Если верить этому признанию, а у нас нет никаких оснований ставить его под сомнение, получается, что опубликованное в феврале 1984 г. медицинское заключение было сфальсифицировано с целью сокрытия действительной причины смерти Ю. В. Андропова.
На самом деле Ю.В. Андропов умер не от почечной недостаточности, а от заражения крови. Это уже не подходит под определение «халатность». Но это трудно назвать и непрофессионализмом. Невольно возникает вопрос о преступлении.
И если Е.И. Чазов уверен в своей невиновности, он должен не отмалчиваться, не отделываться возмущением и противоречивыми репликами, а потребовать профессиональной экспертизы истории болезни и лечения Ю.В. Андропова накануне его смерти.
Письмо без ответа
29 августа В.И. Воротников записал в дневнике: «Зашел к К.У. Черненко, который возвратился из отпуска». Однако «несмотря на полуторамесячный отдых в Крыму, он выглядел неважно»[1758].
Делая эту запись, Виталий Иванович не знал, что в августе К.У. Черненко отдыхал не только в Крыму, но и в больнице[1759].
Зенькович H.A. пишет, что первым нарушил обет молчания и приоткрыл эту тайну помощник К. У. Черненко В. Прибытков[1760]. Однако книга В. Прибыткова «Аппарат», на которую ссылается Н. Зенькович, увидела свет в 1995 г.[1761], а рассказанная им история появилась в печати уже в 1992 г. И поведал о ней Е.И. Чазов[1762].
Отметив, что летом 1983 г. К.У. Черненко отправился в Крым, он сообщил: «Отдыхавший там же, в Крыму, министр внутренних дел Федорчук, которого активно поддерживал Черненко, прислал ему в подарок приготовленную в домашних условиях копченую рыбу»[1763].
«У нас, – пишет Евгений Иванович далее, – было правило – проводить строгую проверку всех продуктов, которые получало руководство страны. Для этого как в Москве, так и в Крыму были организованы специальные лаборатории. Здесь же то ли охрана просмотрела, то ли понадеялись на качественность продуктов, которые прислал близкий знакомый, к тому же министр внутренних дел, короче – такой проверки проведено не было»[1764].
«К несчастью, рыба оказалась недоброкачественной – у Черненко развилась тяжелейшая токсикоинфекция с осложнениями в виде сердечной и легочной недостаточности. Выехавшие в Крым наши ведущие специалисты вынуждены были из-за тяжести состояния срочно его транспортировать в Москву», так как возникли опасения «за исход болезни»[1765]. С тех пор история с копченой рыбой не сходит со страниц книг и статей. Однако, как заявил в интервью Антону Колесникову В. В. Федорчук, летом 1983 г. он находился не в Крыму, а в Москве. Поэтому рыбу семье Черненко принес не он, а его зять, причем, если исходить из содержания интервью, не в копченом, а в натуральном, сыром виде[1766].
Но самое главное в другом. Упомянутую рыбу ел не только Константин Устинович, но и все члены его семьи, между тем отравился только он. Одного этого достаточно, чтобы поставить версию Е.И. Чазова под сомнение.
Зачем понадобилось ему бросать тень подозрения на В.В. Федорчука, остается загадкой. То ли для того, чтобы списать на него допущенную охраной К.У. Черненко халатность, то ли для того, чтобы скрыть факт имевшего место покушения. Во всяком случае, из больницы К.У. Черненко вышел инвалидом[1767].
«С октября 1983 г., – пишет Е.И. Чазов, имея в виду Ю.В. Андропова, – он перестал непосредственно руководить Политбюро, ЦК, Верховным Советом СССР и не появлялся в Кремле»[1768]. В связи с этим помощник К.У. Черненко В. Печенев утверждает, что с того времени, как Юрий Владимирович Андропов снова лег в больницу, «вся реальная власть» в партии, а значит, и в стране «полностью» сосредоточилась «в руках Черненко»[1769]. В отсутствие Ю.В. Андропова на лидерство как глава правительства стал претендовать H.A. Тихонов.
«В связи с болезнью генсека, – пишет М.С. Горбачев, – заседания Политбюро и Секретариата вел Черненко. Лишь изредка он поручал мне вести Секретариат… Тихонов предпринял попытку взять на себя председательствование на Политбюро, но это не прошло. Прежде всего из-за Юрия Владимировича, который хотя и находился в тяжелом состоянии, ясности ума не терял»[1770].
На этой же почве произошло обострение отношений между H.A. Тихоновым и М.С. Горбачевым. «Как-то, – вспоминает Михаил Сергеевич, – еще в дни пребывания Андропова в Крыму, он сказал мне в телефонном разговоре, чтобы я обязательно выступил в качестве заключающего прения на Пленуме ЦК, который намечался на ноябрь». «Я стал обдумывать выступление, анализировать политические и практические итоги прошедших девяти месяцев. Как раз в этот момент из отпуска вернулся Тихонов. Узнав о том, что я намерен выступить на Пленуме, он тут же позвонил Андропову и заявил, что, поскольку слово предоставят Горбачеву, обязан выступить и он». Ю.В. Андропов не стал возражать[1771].
Юрий Владимирович не желал выпускать из рук бразды правления и не оставлял надежды вернуться в Кремль.
«Первые недели после операции, – пишет Е.И. Чазов, – Андропов, хотя и был подавлен всем случившимся, но продолжал еще работать в больнице – принимал своих помощников, проводил даже небольшие заседания, читал присылаемые материалы, принимал решения»[1772]. Подобным же образом характеризовал положение дел и А.И. Вольский. «Начиная с октября 1983 г. Юрий Владимирович уже был тяжело болен. Но даже когда он находился в больнице, не было ни одного дня, чтобы он не приглашал к себе тех или иных руководителей, своих помощников и не обсуждал с ними важнейшие вопросы страны…»[1773]
Подтверждение этого мы находим в воспоминаниях Г.А. Арбатова и А.Е. Бовина.
Как явствует из воспоминаний А.Е. Бовина, 1 сентября Ю.В. Андропов позвонил ему, «сказал, что завтра уезжает в отпуск» и предложил «к возвращению» подготовить записку по национальному вопросу. А.Е. Бовин составил такую записку и 30 сентября представил ее П.П. Лаптеву. После операции Ю.В. Андропов ознакомился с запиской, сделал на ней пометки и предложил А.Е. Бовину доработать ее с учетом сделанных им замечаний[1774].
Подобную же записку, посвященную проблеме творчества и интеллигенции, Ю. Андропов поручил подготовить Г.А. Арбатову и после операции тоже ознакомился с нею[1775].
Первоначально, по утверждению Е.И. Чазова, «никто, кроме врачей, не знал истинного состояния Ю. Андропова»[1776]. Но иностранными журналистами было замечено, что после встречи с американскими сенаторами, которая имела место 18 августа[1777], Ю.В. Андропов перестал появляться на людях[1778].
Это особенно стало бросаться в глаза осенью, когда в связи с гибелью южнокорейского самолета произошло дальнейшее обострение советско-американских отношений и за рубежом поднялась волна антисоветской истерии. Многие ожидали, что глава советского государства появится перед телекамерами, однако все ограничилось только тем, что 29 сентября в советской печати появилось «заявление» Ю.В. Андропова[1779], а 27 октября его ответы на вопросы газеты «Правда»[1780].
