Александр Бушков - Неизвестная война. Тайная история США
В рядах северян браво разъезжал и француз Клюзере, личность чрезвычайно мутная и путаная. Сначала он, будучи в рядах французской армии, подавлял парижское восстание 1848 г., за что получил крест. Отвоевав Крымскую кампанию, подался в США, где воевал на стороне федералов, потом связался с Гарибальди, в Ирландии пытался возглавить движение тамошних революционеров, но не преуспел. Во времена Парижской Коммуны занимал там видное положение, но потом был уличен в тайных переговорах с версальским правительством и из Парижа бежал (что интересно, версальцы тоже не стали его кормить пряниками, а заочно приговорили к расстрелу – намутил, надо полагать, немало…).
Одним словом, иностранных экстремистов, сбежавшихся со всей Европы, в рядах северян было столько, что российский посланник Стекль тогда же отписал в Петербург не самые приятные для Вашингтона слова: «Весь командный состав, не исключая окружения главнокомандующего, состоит из революционеров и авантюристов, которым здесь, кажется, назначено свидание со всех уголков земли» (62). Возможно, он и преувеличивал, но определенно немного…
Без наших соотечественников стройные ряды благородных северян тоже не обошлись…
Иван Васильевич Турчанинов
До генерал-майора у федералов дослужился Джон Турчин, он же Иван Васильевич Турчанинов – быть может, самая загадочная фигура Гражданской войны. Практически у всех ее участников можно отыскать мотивы, толкнувшие их к «синим» северянам или «серым» южанам: идеи и убеждения, деньги, наконец, мобилизация, против которой переть трудновато. В случае Джона Турчина все окутано совершеннейшим туманом. Абсолютно невозможно установить, за каким чертом его на эту войну понесло…
И. В. Турчанинов родился в области Войска Донского, в семье офицера. Потомственный дворянин, профессиональный офицер, закончил Николаевскую Академию Генерального штаба, потом служил в гвардии, дослужился до полковника. На Крымской войне не был. Служака аккуратный, исправный, но ничем не примечательный, ничем не отличившийся. Честно говоря, посредственность.
В 1856 г. гвардии полковник Турчанинов, как описывали советские историки, «бежал из царской России, будучи противником самодержавно-крепостнического строя», – а потом якобы в Лондоне встретился с Герценом и получил от того духовное напутствие: мол, на бой кровавый, святой и правый…
Все это выдумки чистейшей воды, вызванные желанием отыскать еще одного «борца»: тут вам и диссертации, и книги, и материальные блага… На самом деле, как выяснилось позже, в отечественных архивах не разыскано ни словечка, ни полстрочки о каких бы то ни было симпатиях полковника к революционерам, демократам и прочей подобной публике. Да и достоверных свидетельств его встречи с Герценом пока отыскать не удалось.
И наконец, Турчанинов из России вовсе не «бежал» – он уехал за границу официальнейшим образом, согласно прошению об отпуске для лечения. Другое дело, что в положенный срок он в Россию не вернулся и, согласно строгим военным уставам, был «исключен из службы за долговременное неприбытие из отпуска с дальнейшим преданием военному суду после розыска». Что опять-таки ничего общего с «преследованием за диссидентство» не имеет – таковы уж были суровые статьи тогдашних уставов…
В Штатах Турчанинов несколько лет работал инженером-топографом в управлении Иллинойской центральной железной дороги, помаленьку фермерствовал – а потом закрутило: через два месяца после начала военных действий он уже командир полка волонтеров, потом командир бригады, дивизии, кавалерийского корпуса. В 1864 г. ушел в отставку по болезни, работал в Патентном бюро Чикаго, вновь инженером-топографом…
Зачем? Решительно непонятно, почему благополучный полковник (ну не мог же он знать заранее, за пять лет, что грянет война!) стал «невозвращенцем»? Почему он пошел на войну, еще более-менее понятно: быть может, просто не навоевался (он участвовал в венгерском походе 1848-го, но в Крымской кампании не воевал и, возможно, получил некий комплекс неполноценности?). Загадка на загадке…
Кстати, благодарный Север поступил с Турчаниновым, как и со многими другими энтузиастами, немало сделавшими для победы «северного дела»: военную пенсию, которую Джон Турчин годами выпрашивал у военного ведомства, ему назначили только за полгода до смерти (последовавшей в государственной больнице для душевнобольных) (120).
Гораздо больше определенности с другим русским эмигрантом, воевавшим у северян, Струве. Стекль в одном из сообщений называет его российским подданным, «который в 1848 г. участвовал в германской революции». Еще один пламенный революционер…
Вообще считается, что на стороне северян воевали в Гражданскую около сотни русских – но скуднейшие сведения имеются только о девяти. О русских в рядах южан я пока сведениями не располагаю.
Не зря говорится: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Так вот, рубите мне голову, но очень уж многозначительным симптомом является то, что среди симпатизирующих северянам столько откровенной сволочи. Дело не во флагах и лозунгах, а в людях, которые под этим флагом собираются и эти лозунги подхватывают. В том-то и беда, что публика из числа сторонников северян буквально через одного состоит из субъектов… как бы это поделикатнее выразиться… очень уж специфических.
Вышеназванными дело не ограничивается. Вот вам еще один симпатизант Севера – отец международного анархизма Михаил Бакунин. Фигура, безусловно, жутковатая, теоретик, оказавший, увы, нешуточное влияние на будущих экстремистов всех мастей и расцветок…
Вот взгляды Бакунина в кратком изложении – почерпнутые из весьма расположенного к нему источника (45).
Главное зло на этом свете – от эксплуататорского государства. Поэтому восставший народ обязан в сжатые сроки разрушить до основания всё, что составляет понятие «государство»: не только армию, полицию, тюрьмы, но и церковь, парламент и прочие муниципалитеты, суды, банки, учебные заведения, сколько их ни есть, а также государственные учреждения, сверху донизу, от совета министров до захудалой почтовой конторы. Дочиста, одним словом. Архивы – все до единой бумажки – следует истребить, конфисковать все государственное имущество, а также имущество всех «реакционеров» (кто будет определять степень реакционности данного индивидуума, у Бакунина выписано достаточно невнятно).
После этого, по Бакунину, и начнется райская жизнь: освобожденный народ добровольно и с песнями собьется в некие «общины», а чтобы воцарилась полная демократия, абсолютно всех чиновников, всех госслужащих, от министра до последнего почтмейстера, полагается выбирать всеобщим, равным и тайным голосованием. Тогда-то уж точно не будет ни бюрократии, ни угнетения человека человеком…
Бакунин прекрасно понимал: если каким-то чудом где-нибудь такая община и возникнет, то ее, погрузившуюся в хаос, быстренько раздербанят соседи, и поэтому выдвинул достаточно стройную, надо сказать, программу мировой революции: всякая община будет распространять революцию за свои пределы, пока не охватит весь земной шар, за исключением Антарктиды…
Прежняя семья, между прочим, упраздняется: всякий свободный мужик без бюрократических проволочек может спать с любой свободной бабой – а детей, буде народятся, изымает общество и воспитывает настоящими революционерами.
Это была, конечно, абсолютно нежизнеспособная утопия, которую невозможно провести в жизнь, – но она привлекла немало народу. Еще и оттого, что Маркс возлагал все надежды на пролетариат (а крестьянство полагал едва ли не стадом животных), а Бакунин, наоборот, к пролетариату относился не особенно и душевно, считая его элементом для революции потерянным: у кого-то домишко, у кого-то – денежки в чулке, у кого-то – обеденный сервиз, комод с занавесочками и самогонный аппарат. Обросших барахлишком пролетариев трудновато будет уговорить все развалить. По Бакунину, самым что ни на есть революционным элементом были как раз всевозможнейшие уголовники, маргиналы, безработные и конокрады: во-первых, этим-то терять абсолютно уж нечего, а во-вторых, у многих из них есть бесценный для мировой революции опыт резать глотки и отрывать руки-ноги… В общем, тому, кто вздумает познакомиться с этим кровавым бредом поближе, ничего не стоит разыскать объемистый том Бакунина, изданный совсем недавно (10).
Один характерный пример из Бакунина: поскольку свобода все же высшая ценность, то всякий, осужденный по новым законам революционной общины, имеет право этому наказанию не подчиниться, если заявит, что он не признает ни общины, ни ее законов. Правда, община в случае рецидива имеет право прикончить осужденного, как собаку – свобода, полная и законченная.
Во что превратится человечество, руководимое такими законами, читателю предоставляется судить самому.
