Наша толпа. Великие еврейские семьи Нью-Йорка - Стивен Бирмингем
В Европе начались три различных течения еврейской миграции. Из немецких деревень на юге и востоке страны происходила миграция в северные города, где евреи зачастую оказывались в условиях, несколько худших, чем те, с которыми они сталкивались ранее. (В 1816 году в семи крупнейших городах Германии проживало всего 7% еврейского населения. Сто лет спустя в этих семи городах проживало более 50% евреев Германии). Происходило общее движение из Германии на восток и запад — в Англию, Голландию и Францию. В то же время в Германию шла миграционная волна с востока — из царской России и Польши. Некоторые из этих иностранных евреев просто проезжали через Германию по пути в другие страны, другие останавливались на время, чтобы отдохнуть. Последние оказывали дополнительное разрушительное воздействие на и без того шаткую структуру еврейских общин. Некоторые из этих семей останавливались на отдых достаточно долго, чтобы усвоить немецкий язык и взять немецкие имена. (В последующих поколениях в Нью-Йорке станет важным вопрос о том, была ли такая-то и такая-то еврейская семья с фамилией, звучащей по-немецки, настоящей коренной немецкой семьей, как Селигманы, или чужаком с востока, проездом). За счет иммигрантов с востока еврейское население Западной Европы в XIX веке увеличилось более чем в три раза.
Последний миграционный шаг также был сделан на запад — через Атлантику в страну свободы и просвещения, а также земли и денег. В 1819 году, в год рождения Джозефа Селигмана, американский винтовой пароход «Саванна» стал первым судном с паровым двигателем, пересекшим океан. Благодаря этому Америка казалась удивительно удобной. Американская лихорадка охватила немецкие деревни, особенно в тяжело переживающей кризис Баварии. Уже из Байерсдорфа несколько групп молодых людей уехали и писали домой о чудесах Нового Света. Фанни Селигман хотела увезти своих детей из Германии, а Джозефа — вооружить образованием. Она решила, что он сделает то, чего никогда не делал ни один Селигман. Он должен был поступить в университет в Эрлангене. Ему было всего четырнадцать лет.
Дэвид Селигман протестовал, что они не могут себе этого позволить. Но Фанни, в лучших традициях еврейского материнства, как говорят, подошла к ящику комода, из которого, тщательно спрятанный за стопкой белья, достала маленький завязанный мешочек с золотыми и серебряными монетами — сбережениями всей ее жизни.
У Джозефа были бледно-голубые, водянистые, с тяжелым веком «глаза Селигмана», которые придавали ему рассеянный, мечтательный вид, что было обманчиво. На его лице часто появлялась сонная полуулыбка, создававшая у незнакомых людей впечатление невинности, легкости и простодушия. С графским акцентом и меняющимся голосом он носился по Эрлангенскому университету с сумкой книг, точно сенокос. На самом деле Иосиф был чрезвычайно подтянутым и трезвомыслящим молодым человеком. Он поступил в Эрланген с одной целью — добиться успеха. Он избегал светской жизни университета, не поддавался соблазну знаменитого эрлангенского пива. Он обладал еще одним качеством, которое пригодится ему в будущем. У него была толстая кожа. Пухленького, торжественного, замкнутого мальчика часто дразнили одноклассники, а иногда и жестоко подкалывали. Если его это и задевало, то он прятал это под оболочкой безразличия.
Он был блестящим учеником. Он изучал литературу и классику, а через два года выступил в университете с прощальной речью на греческом языке. Он также выучил английский и французский языки. Наряду с немецким, идишем и ивритом, которые он уже знал, он владел шестью языками. Ни один из этих талантов не был предназначен для того, чтобы помочь ему продавать шерсть или сургуч. Иосиф вернулся из университета с одной мыслью — уехать в Америку.
В еврейских семьях все еще бытовало мнение, что эмиграция — удел отчаянно бедных. Отъезжающий мальчик становился для всей общины объявлением о том, что отец больше не может позволить себе прокормить сына. Давиду Селигману пришлось бы носить позорный знак отъезда сына в Америку, но был еще один аспект эмиграции, который вызывал еще большую тревогу. Из страны свободы и просвещения доходили слухи о том, что молодые евреи в Америке теряют свою религию.
Фанни потребовался год, чтобы убедить Давида отпустить мальчика. Фанни снова обратилась к своему мешочку с монетами и получила тайный заем от родственников из Зульцбаха на деньги для проезда Иосифа. Последними словами Давида, обращенными к сыну, была слезная просьба соблюдать субботу и диетические законы. Последним жестом Фанни было то, что она зашила сто американских долларов в сиденье брюк Иосифа.
В июле 1837 года семнадцатилетний Джозеф Селигман вместе с восемнадцатью другими байерсдорфскими юношами сел в запряженную лошадьми повозку. Путь до Бремена и моря занял семнадцать дней. Ночью они разбивали лагерь вдоль дорог. В Бремене Йозеф купил билет на шхуну «Телеграф» в числе 142 пассажиров, ехавших на попутных судах. В стоимость билета — 40 долларов — входило одно питание в день, неизменная порция свинины, бобов и чашка воды. Поскольку еврейский закон запрещал свинину, Джозефу Селигману пришлось с самого начала пренебречь указаниями своего отца. Рулевое отделение было тесным, темным и грязным, и спустя годы Джозеф говорил о своем первом переходе: «Чем меньше об этом говорить, тем лучше», а кроватью Джозефа была деревянная доска. Переход через Атлантику занял девять недель.
Джозеф, значительно похудевший, прибыл в Нью-Йорк в сентябре, в разгар Великой паники 1837 года, что вряд ли было радостным предзнаменованием для будущего финансиста. Но он не собирался задерживаться в Нью-Йорке надолго. У Фанни был двоюродный брат в Мауч-Чанке, штат Пенсильвания, и она настоятельно советовала Джозефу отправиться в этот неприветливый форпост. С зашитыми в брюках ста долларами он отправился в пеший поход длиной чуть менее ста миль.
Главным жителем Мауч-Чанка в те времена был выходец из Коннектикута Аса Пакер, который основал верфь, где строил лодки для перевозки угля из местных шахт. Вскоре после приезда Джозеф представился господину Пакеру, и молодой янки из Коннектикута и молодой баварский еврей сразу же нашли общий язык. Джозеф объяснил, что хорошо разбирается в цифрах, и Пакер принял его на работу в качестве кассира-клерка с окладом 400 долл. в год.
Быстрая дружба Джозефа с Пакером продемонстрировала то, что должно было стать устойчивой привычкой Селигмана — счастливую привычку знакомиться с нужными людьми и нравиться им. В 1837 г. Пакер был не более чем преуспевающим бизнесменом из небольшого городка. Но этот бородатый, с изрезанным лицом человек стал мультимиллионером, конгрессменом США (с 1853 по 1857 гг.), основателем Университета Лехай (чек на
