Луис Ламур - Через пустыню
Я был больше чем уверен, что здесь не было и пяти источников на сто квадратных миль. Надвинув пониже шляпу, я осмотрел ближайшие холмы. Едва ли мы найдем воду по эту сторону гор.
Ночь была прохладной. Над головой висели яркие звезды, кони двигались мерным, ходким шагом. Я несколько раз широко открывал рот и пил этот прохладный свежий воздух пустыни.
Прошел час, затем другой, но горы, казалось, не приближались. Я лихорадочно припоминал все рассказы, которые слышал о Мохаве.
Когда, судя по звездам, прошло еще два часа, я натянул поводья, спешился и помог сойти Доринде. Я чувствовал, что она выдохлась. Девушка опустилась на песок и сидела, пока я менял коней, ободряюще разговаривая с ними. Им тоже приходилось несладко.
- Сколько мы проехали? - спросила Доринда.
- Миль двадцать по прямой. Больше, если считать весь путь.
- Сколько осталось до гор? Мы ведь там передохнем?
- Мы не будем отдыхать, пока не найдем воду. Если найдем.
Я помог ей забраться в седло, и мы направились дальше, только теперь я шел пешком, но, когда начал спотыкаться в полутьме, снова поехал верхом.
После этого я уснул в седле, и, когда опять открыл глаза, кони стояли, а небо на востоке уже серело.
Мы заехали в глубокое, покрытое песком, сухое русло. Колдунья выглядела теперь как простая, уставшая девушка, Державшаяся в седле только силой воли. Вьючная лошадь исчезла.
Оглянувшись, я увидел в пустыне какую-то черную точку на песке.
- У вас в багаже есть что-нибудь, что вам не хотелось бы потерять? спросил я.
Она взглянула на меня вначале непонимающе, затем обернулась посмотреть и через секунду покачала головой.
- Она может пойти за нами, - сказал я. - Если у нее остались силы, она пойдет за конями. Они несут большой вес, но и порода у них получше.
Посмотрев на спутницу, я добавил:
- Мэм, у вас тоже есть выдержка и выносливость. Честно.
Но ее губы потрескались и распухли, в ней больше не чувствовалось энергии. Во мне тоже.
Я взглянул направо, затем налево в поисках выхода из сухого русла. Наконец я нашел более или менее пологий откос, повернул коня и направил его в ту сторону. Небо уже посветлело, и, если солнце поймает нас на открытом месте, долго мы не продержимся.
Мы выбрались из русла, хотя мне пришлось спешиться и самому тянуть коней вверх. Впереди появился проход в горах, и откуда-то у меня взялись силы, наверное, последние.
Солнце светило уже час, когда мы нашли прибежище под одной из скал. Конь Доринды просто отказался идти дальше, и я его не виню.
Свалив седла в тени, я осмотрелся и не увидел ни единого кактуса, хотя тут они должны были расти. Более того, я не увидел ничего, чем можно было бы накормить коней. Только редкие несъедобные кусты.
Учитывая состояние коней, я решил, что много они не пройдут. Крупный жеребец и мой собственный конь могут одолеть еще несколько миль, да, пожалуй, второй конь, купленный у Харди... Мы должны найти воду.
Доринда прилегла на песке, а я отошел подальше и тщательно изучил местность. Примерно час я кружил по пустыне в поисках следов, но нашел их очень мало, и все вели в разные стороны.
Большинство обитателей пустыни существуют либо вовсе без воды, либо пьют очень мало, получая влагу из растений или животных, которыми питаются.
Наконец я сдался, вернулся и сел в тени. Наверное, я задремал, и, когда проснулся, горло пересохло настолько, что я почти не мог глотать. Я с трудом открыл рот, потому что губы сильно потрескались. Я понял, что наш конец близок.
Девушка спала, а может быть, потеряла сознание. Одна лошадь лежала на боку на песке, другие повесив головы стояли на трех ногах.
Я с трудом поднялся, ухватившись за камень, и решил попытать счастья еще раз. Я опять взял флягу и, чтобы не потерять, повесил ее на шею.
Мы остановились у большой скалы из белого гранита, стоявшей отдельно у подножия гор. Рядом были разбросаны такие же скалы, и как бы ни хотелось мне быстрее найти воду, я попытался как следует запомнить нашу скалу, иначе я не отыщу дорогу обратно.
- Я найду воду, - сказал я вслух.
Если Доринда и услышала меня, то никак этого не показала, она так и осталась лежать на песке. Я повернулся и пошел прочь.
Песок пустыни - белый и обжигающий. Солнце отражалось от него и било в лицо, от него не было спасения. Через несколько шагов я стал спотыкаться. Один раз упал на камни, поднялся и некоторое время стоял, не в силах двинуться с места.
Я не отрывал глаз от песка, но вдруг что-то, как тревожный колокол, прозвучало у меня в голове. Я остановился, несколько раз мигнул, с трудом повернул голову и увидел человека, стоявшего на скале.
Пока я собирался с мыслями, он поднял винтовку, солнце блеснуло на дуле, и он выстрелил. Инстинкт заставил меня схватиться за револьвер, но при этом я потерял равновесие и упал. Это я помнил... но затем все заполнила темнота.
Холодно... Мне холодно.
Ослабевшими руками я попытался зарыться в согревающий песок, но тщетно. Я открыл глаза и хотел сглотнуть. Рот окаменел от сухости.
С огромным трудом я поднялся. Наступила ночь, было холодно и очень темно. На небе высыпали звезды, дул пронизывающий ветер. Но я был жив.
Жив...
Я начал ползти.
Вдруг где-то поблизости в скалах тявкнул койот, и я замер.
Когда я снова пополз, то уловил рядом движение и услышал стук копыта о камень. Я повернул голову и увидел снежного барана - значит, рядом должна быть вода.
Движение привело меня в чувство, я снова стал ощущать свое тело, пробудилась боль. Я постарался мыслить трезво. Баран направился в каньон, значит, вода там. В этот час к воде соберутся другие животные.
Я полз, но силы оставили меня, и я очнулся от жары, ужасной жары. Я почувствовал страх - страх смерти. Поднявшись на четвереньки, я принялся искать следы, но не нашел ни единого, ни одной царапины на камне.
Вдруг мимо меня что-то прожужжало и исчезло.
Пуля? Звук не похож, да и длился слишком долго.
Я опять пополз, но остановился, когда услышал странный стрекочущий крик. Я узнал его. Это кричала пятнистая лягушка. Она живет в каньонах рядом с ручьями или постоянными источниками.
Вода рядом!
Я рывком, словно поднятый чужой рукой, встал на ноги, начал озираться, но ничего не увидел.
А затем снова услышал этот звук... Что-то пролетело мимо. Пчела! Я сделал три быстрых шага вслед за пчелой, но понял, что жужжание уже замерло.
Шатаясь и падая, я обнаружил воду совсем неожиданно - углубление в белом граните, доверху наполненное водой. И это не мираж!
Я сполз к воде, обмыл лицо, затем зачерпнул горсть, задержал ее во рту, наслаждаясь желанной прохладой, и глотнул, чувствуя боль в пересохшем горле.
Кажется, я долго лежал, наслаждаясь этим первым глотком. А потом я выпил еще один.
Гранит, нагретый солнцем, обжигал кожу, поэтому я заполз в тень возле воды. Мне хватило места вытянуться. Несколько раз я пил, однажды меня чуть не вырвало.
Примерно через час я начал соображать.
Там осталась Доринда. И кони.
Но тут я вспомнил человека, который стрелял в меня. Или это был бред?
И я с усилием сел и наполнил флягу. Я иду обратно. Мне надо обратно. Мне надо знать.
Я пошел по своим следам, нашел место, где упал, пытаясь выхватить револьвер. Недалеко высилась скала, на которой действительно мог стоять человек. Там, где я упал, не оказалось чужих следов - только мои.
С большой осторожностью - потому что теперь я совсем не был уверен, что бредил, - я двигался среди скал к месту...
Исчезла!
Не было ни Доринды, ни коней, ни золота - ничего!
Остались следы четырех или пяти всадников, они подъехали с запада, забрали Доринду, мой винчестер, моих коней - все исчезло.
Они, наверное, посчитали меня мертвым. И вот я оказался пеший, один, за многие мили от возможной помощи.
Стоя в тени скалы, я понял, что попал в такую переделку, в какой еще не бывал. У меня оставалась фляга с водой, револьвер и запас патронов в оружейном поясе. Но у меня не было ни лошади, ни пищи, ни одеял. Ближайшее известное мне поселение находилось милях в ста к западу - мормонский городишко Сан-Бернардин.
Отец всегда учил нас, ребятишек, принимать решения и, как только что-то решено, действовать немедленно. Поэтому я тут же двинулся на запад.
Но в полдень много не пройдешь, и я шел от одного островка тени к другому, часто отдыхая, но все время на запад. И где-то глубоко внутри меня разгорался гнев.
До этого я не чувствовал гнева, потому что нас, Сэкеттов, трудно разозлить, но когда это случается, мы становимся жестокими и безжалостными.
Еще одному научил нас папа: гнев убивает. Он убивает человека, впадающего в гнев, потому что отбирает у него частицу самого себя.
Когда эта черноглазая девушка там, в Хардвилле, попросила довезти ее до Лос-Анджелеса, я почуял беду, но беду другого рода. Но теперь преследователи Доринды схватили ее, они стреляли в меня и приняли за мертвого. Они забрали моих коней и золото.
