Игорь Князький - Император Траян
Здесь нельзя забывать, что служба молодого Траяна проходила в совсем не простых условиях. Первый свой опыт он приобрёл, сражаясь в Х Бурном легионе под началом отца. Надо помнить, что служба в этом славном легионе была особой честью. Ведь он был любимым легионом самого Гая Юлия Цезаря. На знаменитом военном совете перед битвой с полчищами германского вождя Ариовиста Цезарь заявил, что «если за ним вообще никто не пойдёт, то он выступит хотя бы с одним Х-м легионом: в нём он уверен, и это будет его преторской когортой. Надо сказать, что этому легиону Цезарь всегда давал особые льготы и, благодаря его храбрости, очень на него полагался».[77] Дело в том, что полчища германцев так смущали многих римлян, что «некоторые даже заявили Цезарю, что солдаты не послушаются его приказа сняться с лагеря и двинуться на врага и из страха не двинутся».[78]
В дальнейшем Х легион всегда служил Цезарю на правом фланге, на самых опасных местах, и с его помощью Цезарь и добивался своих самых замечательных побед.[79]
Для отца и сына Траянов особое значение имело то обстоятельство, что изначально Х легион был набран в их родной провинции Дальняя Испания. Возможно, Траян – отец не без грусти передал командование Бурным легионом новому легату, но наместничество в провинции являлось несомненным повышением для него самого, и, нетрудно предположить, было благом для будущей карьеры сына. Переход из Каппадокии в Сирию ещё более укрепил позиции Траянов. Обширная богатейшая провинция, густонаселённая, где находились такие знаменитые города как Дамаск, Алеппо, Антиохия, имела исключительное значение для Империи. Она ведь по Ефрату граничила с могучим Парфянским царством – единственной державой, в противостоянии с которой Рим до сих пор никак не мог добиться сколь-нибудь значимых успехов. Не случайно в Сирии стояли четыре легиона, столько же, сколько и в самых опасных провинциях по рейнской границе – Верхней и Нижней Германиях. Во время недавней гражданской войны, приведшей к власти Флавиев, сирийские легионы во главе с наместником этой провинции Лицинием Муцианом сыграли выдающуюся роль. Так что Марк Ульпий Траян – отец вправе был полагать свое назначение в Сирию вкупе с внесением его имени в патрицианские списки знаком особого доверия десятого цезаря Веспасиана.
Доверие новый наместник оправдал. Когда на сирийских рубежах возникли очередные обострения, Траян – отец их быстро и умело уладил. За эти, несомненно, важные заслуги он был удостоен Веспасианом триумфальных почестей. К сожалению, нам неизвестно, уладил ли наместник Сирии дела с парфянами чисто дипломатическим путём, была ли предпринята военная демонстрация, подобно той, которую в 20 г. до Р.Х. при Августе блистательно провёл молодой Тиберий, или же дело дошло до прямых военных столкновений.[80] Но весьма высокая награда говорит о сложной ситуации во взаимоотношениях с грозным соседом, успешно разрешённой к чести Рима Марком Ульпием Траяном – отцом.
В какой степени эти события касались Марка Ульпия Траяна – сына – нам совершенно неизвестно. Можно, конечно, предполагать, что, если и были тогда какие – то военные столкновения, то молодой трибун – латиклавий принял в них участие. Тогда боевой опыт его молодости пополнился помимо Иудейской войны также и сражениями с парфянами.[81] Но всё это только предположения, источниковой основы лишённые.
Скудость источников о молодых годах Траяна не позволяет подробно рассказать о его жизни в период правления трёх цезарей из династии Флавиев. Нам лишь известно, что после десятилетней службы военным трибуном Траян некоторое время пребывал на гражданских должностях. На этой стезе он, похоже, особо не отличился. Безусловно, употребляя римскую терминологию, любезную некогда славному Марку Туллию Цицерону, Траян был «человеком меча», но не «человеком тоги».[82] Потому естественным выглядит его возвращение в армию в конце восьмидесятых годов. В 89 г. Марк Ульпий Траян на высокой военной должности. Он легат VII легиона «Близнецы» (Legio VII Gemina).[83]
VII легиона «Близнецы» (или V II Сдвоенный легион) был соединением с недолгой, но достаточно яркой военной историей. Его набрал в подведомственной ему провинции Тарраконская (или Ближняя) Испания в 69 г. Гальба, когда решился бросить вызов Нерону.[84] С этим легионом Гальба и вступил в Рим.
Наград за это легион, похоже, не удостоился. Ведь Гальба гордился тем, что «привык набирать, а не покупать солдат».[85] Именно этим, как известно, он и «восстановил против себя все войска по всем провинциям».[86]
VII легион Гальба под командованием Марка Антония Прима отправил из столицы в далёкий Карнунт в Среднем Подунавье, в провинции Паннония.[87] Этот легат, человек амбициозный, но и рассудительный, благоразумно не вмешался в противостояние Отона и Вителлия, случившееся после гибели Гальбы. Судя по всему, в легионе и не очень – то скорбели о смерти его основателя. Когда же началась новая гражданская война, то VII легион во главе с Примом решительно встал на сторону Веспасиана.[88] В решающей битве кампании при Кремоне VII легион особо отличился. Вот как описал это Публий Корнелий Тацит в своей «Истории»: «Главную тяжесть боя, соревнуясь в храбрости, приняли на себя третий и седьмой легионы. Антоний со вспомогательными войсками устремился им на помощь. Вителлианцы не выдержали столь упорного натиска; видя, что их дроты отскакивают от панциря черепахи, они обрушили на нападающих баллисту. Машина раздавила множество солдат и на мгновенье расстроила их ряды, но, падая, увлекла за собой верхнюю площадку вала и зубцы, её прикрывавшие. Одновременно под градом камней осела стоявшая рядом башня. В образовавшуюся брешь устремились, построившись клиньями, солдаты седьмого легиона».[89]
Легион участвовал и во взятии Рима. В этих сражениях, решающих для Веспасиана, он понёс столь большие потери, что новый император в 70 г. дополнил его когортами переформированного Нероном XVIII легиона. Потому – то и стал VII легион «Сдвоенным» или же легионом «Близнецы».
В начале правления Веспасиана VII легион был возвращён в Карнунт, а в 74 г. был переведён в Испанию, где расположился лагерем на постоянной основе. Появившийся там со временем и гражданский посёлок получил нехитрое название Легион.[90] Ныне это город Леон, центр одноимённой исторической области королевства Испания.
Таким вот легионом предстояло теперь командовать Траяну. К этому времени он уже совсем не юноша, но зрелый тридцатишестилетний мужчина.
С того времени, как мы расстались с ним в Сирии, где он достойно нёс нелёгкую воинскую службу трибуна – латиклавия, в Римской империи немало изменений случилось. В 89 г. правил на Палатине уже третий Флавий – Домициан, младший сын Веспасиана. Тот самый, над чьими честолюбивыми амбициями отец не без яда подшучивал. Теперь для реализации этих амбиций Домициан имел самые широкие возможности.
Правление Флавиев после мрачных последних лет правления Нерона и ужасов гражданской войны, каковой Рим не знал аккурат сто лет после торжества Октавиана над Антонием и Клеопатрой, казалось римлянам несомненным благом. Тем более, что шестидесятилетний Веспасиан оказался совсем недурным правителем Империи. Неспособный в молодости навести элементарный порядок на римских улицах, он в старости ухит рился привести в порядок всю необъятную державу, от Британии до берегов Евфрата простиравшуюся. При нём победно завершилась война в Иудее, где сын, Тит, достойно закончил дело отца. Было подавлено в Батавии на Нижнем Рейне восстание против римлян, поднятое знатным батавом Юлием Клавдием Цивилисом в 69–70 гг. Внешняя политика велась продуманно, в новые войны Веспасиан благоразумно не ввязывался. В известной степени его принципат напоминал лучшие стороны правления Тиберия. Стремление к внешнему миру, успокоение внутри империи. Правда, налоговая политика первого Флавия разительно отличалась от завета Тиберия, «что хороший пастух стрижёт овец, но не сдирает с них шкуры».[91] Эти слова приводит Светоний. А вот, что он же писал о Веспасиане: «Единственное, в чём его упрекали справедливо, это сребролюбие. Мало того, что он взыскивал недоимки, прощенные Гальбою, наложил новые тяжёлые подати, увеличил и подчас даже удвоил дань с провинций, – он открыто занимался такими делами, каких постыдился бы и частный человек. Он скупал вещи только затем, чтобы потом распродать их с выгодой; он без колебания продавал должности соискателям и оправдания подсудимым, невинным и виновным, без разбору; самых хищных чиновников, как полагают, он нарочно продвигал на более высокие места, чтобы дать им нажиться, а потом засудить, – говорили, что он пользуется ими, как губками, сухим даёт намокнуть, а мокрое выжимает. Одни думают, что жаден он был от природы; за это бранил его старый пастух, который умолял Веспасиана, только что ставшего императором, отпустить его на волю безвозмездно, но получил отказ и воскликнул: «Лисица шерстью слиняла, да нрав не сменяла!» Другие, напротив, полагают, что к поборам и вымогательству он был вынужден крайней скудостью и государственной, и императорской казны: в этом он сам признался, когда в самом начале правления заявил, что ему нужно сорок миллиардов сестерциев, чтобы государство стало на ноги. И это кажется тем правоподобнее, что и худо нажитому он давал наилучшее применение».[92]
