Нина Берберова - Люди и ложи. Русские масоны XX столетия

Кривошеин, А.В. (1857-1920). Министр земледелия. «Инициатор прогрессивного блока» (Гурко).

Крупенский, П.Н. (1863-192?). Член II, III и IV Думы. Председатель «центра» IV Думы. «В 1915 г. в ресторане Кюба, за ужином, давал советы Ковалевскому, Стаховичу и Меллер-Закомельскому (все трое – члены Гос. Совета)… Умеренный октябрист, активно работал в прогрессивном блоке с представителями из Думы и ее академической группы» (Гурко).

Покровский, Н.Н. Царский министр иностранных дел после отставки Сазонова (был заменен Штюрмером[13]]. Тов. председателя Центрального Военно-промышленного комитета. Играл связующую роль между «прогрессивным блоком» и правительством. Друг народовольца Германа Лопатина.

Саблин, Е.В. Советник русского посольства в Лондоне до 1918 г., затем – полномочный представитель России в Англии. После признания Англией сов. правительства – эмигрант. Личный друг Маргулиеса. (Не путать с кап. Саблиным Н.П., адъютантом царя, членом гвардейского экипажа, любимцем царицы и Распутина, сопровождавшим императорскую яхту «Штандарт» в 1912-1915 гг. в летних поездках).

Савич, Н.В. Октябрист, член Гос. Думы, земец. Участвовал в съездах Военно-промышленных комитетов. Присутствовал на совещании с вел. кн. Михаилом Александровичем 27 февраля 1917 г. вместе с Родзянко, Некрасовым, Дмитрюковым и др.

Шабловский, И.С. Председатель Особой комиссии по расследованию дела ген. Корнилова. 4 октября 1917 г. дал о деле Корнилова интервью в «Русских ведомостях», присутствовал при допросе ген. Крымова Керенским.

Шипов, Д.Н. Земец, член Гос. Совета (по выборам). Председатель «Союза 17 октября», но вышел из партии октябристов в августе 1906 г. На его квартире в Петербурге 29 –30 октября 1905 г. обсуждалось положение о выборах в Гос. Думу. Присутствовало 14 человек, из них – 7 масонов, 2 сомнительных и 5 – неизвестно. Пять приглашенных не пришли, из них – 3 масона, 1 сомнительный и 1 – неизвестно. Автор книги «Воспоминания и думы». На «ты» с Муромцевым (председатель I Гос. Думы), близкий друг кн. Г. Евг. Львова. Был близок с Головиным, Кокошкиным, одно время – с Гучковым, М. Стаховичем и Петрункевичем.

Щербатов, Н., князь. Царский министр иностранных дел (до этого управлял государственным коннозаводством). Царица жаловалась царю (22 июня 1915 г.): «Щербатов дает печати слишком большую свободу» и (29 августа): «Мне хочется отколотить Щербатова». Во время войны уничтожил черту оседлости для евреев-беженцев. На частных собраниях с Поливановым и Кривошеиным обсуждал меры борьбы с председателем Совета министров Горемыкиным.

Таков далеко не полный список «арьергарда» русского масонства в последние годы царского режима. Места и группы, где эти «друзья» всегда могли найти единомышленников, были следующие:

Французское посольство в Петербурге (Французская наб. дом 10),

Государственная Дума,

Государственный Совет,

Прогрессивный блок,

Союз Освобождения (сущ. до 1905 г.),

Партии кадетов, октябристов, трудовиков (нар. социалисты),

Рабочая группа при Военно-промышленном Комитете,

Военно-промышленный комитет,

Генералитет (после 1915 г. и смещения вел. кн. Николая Николаевича),

Московская городская Дума,

Торгово-промышленный союз,

Либеральное Тверское земство,

Адвокатура,

Профессура Московского и Петербургского университетов.

С таким защищенным тылом, чего было опасаться чиновным и нечиновным «общественникам», «братьям» и тайным заговорщикам? Они были твердо убеждены, что перемены нужны и придут. Они также знали, что кто-то, но не они сами, их непременно совершит и мирно обновит эту огромную и сложную страну. Быть может, придет время и новые архивные материалы покажут, что часть из мною названных лиц состояла в масонских ложах и принимала масонскую присягу? Это возможно и даже – вероятно.

Но почему же все-таки «кто-то», а не они сами? Да потому что они к этому не готовились, или их не готовили, они понятия не имеют, как «это» делали Кромвели, Мирабо и Гарибальди. Они отяжелели, учиться им поздно, они только совсем недавно начали думать о том, что, собственно, происходит. 1905 год оказался неожиданностью, как и до этого позор на Дальнем Востоке. Они любят традиции, их учили их любить. Тронешь одно – все посыпется… В этом они оказались правы.

1917 год оказался для русских масонов апогеем их деятельности, но общество оставалось сугубо тайным, может быть, еще даже более засекреченным, чем до революции: в первый состав Временного правительства[14] (март-апрель) входили десять «братьев» и один «профан», который многое понимал и о многом догадывался, но был занят самим собой, своей политической биографией и той «политической фигурой», которую он «проецировал» в умах союзников. Это был, конечно, Павел Николаевич Милюков. Причина, по которой он никогда не был масоном, довольно оригинальна, и вместе с тем логически вытекает из его житейской установки: он до того безмерно ненавидел всякий символизм, всякое «смутное

значение» вещей, все полумистические, полумифологические ритуалы и намеки, таинственные жесты, обряды и псевдорелигии рыцарей, и все вообще средневековье в целом, что стать масоном он никогда бы не мог, и даже думать о нем ему было в высшей степени противно. О том, что он позже узнал, наконец, с кем имел дело, свидетельствует следующий отрывок из его «Воспоминаний», которые, кстати, редактировал после его смерти его душеприказчик и друг Б.И. Элькин, который одновременно был адвокатом в Лондоне в тяжбе Нины Васильевны Милюковой (второй жены П.Н.) с его сыном от первого брака:

«Я хотел бы только подчеркнуть еще связь между Керенским и Некрасовым – и двумя неназванными министрами, Терещенко и Коноваловым. Все четверо очень различны и по характеру, и по своему прошлому, и по своей политической роли; но их объединяют не только радикальные политические взгляды. Помимо этого, они связаны какой-то личной близостью, не только чисто политического характера, но и своего рода политико-морального характера. Их объединяют как бы даже взаимные обязательства, исходящие из одного и того же источника. В политике оба последние министра – новички, и их появление в этой среде вызывает особые объяснения. Киевлянин Терещенко известен Набокову, как меломан в петербургских кругах; другой «министр-капиталист», почти профессиональный пианист, ученик Зауэра, – на линии московского мецената. Терещенко берет, по ассоциации с своими капиталами, портфель министерства финансов; потом, столь же неожиданно, он становится дипломатом, без всякой предварительной подготовки. Природный ум и хорошее воспитание его выручают. Мой антагонист и преемник, он потихоньку ведет мою же политику, успешно надувая Совет рабочих депутатов, но к концу постепенно освобождается от своего левого гипноза и даже разрывает с Керенским. Фабрики фирмы Коноваловых славятся блестящей постановкой рабочего вопроса, и АИ. Коновалов с большим основанием занимает пост министра торговли и промышленности. Но он еще скорее рвет с марксистским социализмом, переходит к нам, к.-д. в момент крайней опасности для Керенского вдруг оказывается (в третьей коалиции) на посту его заместителя, отнюдь не имея для этого поста ни личных, ни политических данных. Дружба идет за пределы общей политики. Из сделанных здесь намеков можно заключить, какая именно связь соединяет центральную группу четырех. Если я не говорю о ней здесь яснее, то это потому, что наблюдая факты, я не догадывался об их происхождении в то время и узнал об этом из случайного источника лишь значительно позднее периода существования Временного правительства».

Если из одиннадцати министров Временного правительства первого состава десять оказались масонами, братьями русских лож, то в последнем составе, «третьей коалиции» (так называемой Директории), в сентябре-октябре, когда ушел военный министр Верховский, масонами были все, кроме Карташева[15] – те, которые высиживали ночь с 25 на 26 октября в Зимнем дворце и которых арестовали и посадили в крепость, и те, которые были «в бегах».

Известен факт, что накануне Февраля на территории Российской империи было 28 масонских лож обоих Уставов. Это число, в свете архивных данных, мне кажется преуменьшенным. Удивительно, что царское правительство было не слишком озабочено таким положением вещей: в бумагах преданного масонству брата, Л.Д. Кандаурова, иногда настроенного иронически и критически к тайному обществу, находится один любопытный документ. Кандауров в нем признается, что сразу же после Февральской революции он ознакомился с содержимым архива царской полиции, относящегося к 1915-1916 гг., в помещении русского посольства в Париже (к этому архиву, он, будучи первым секретарем посольства, до того доступа не имел). Агенты охранки, Ратаев и Алексеев, как обнаружил Кандауров, в эти годы потребовали от Департамента полиции в Петербурге 200 тысяч рублей для обнаружения русских масонских лож за границей, в частности – во Франции. Как пишет Кандауров, им было переведено 150 тысяч золотых рублей, которые они оба, видимо, и поделили. В Петербурге на это не обратили никакого внимания.