Ричард Майлз - Карфаген должен быть разрушен

Финикийцы привыкли к угрозам, постоянно исходившим от более могущественных соседей[19]. Их города располагались на узком побережье между горами на востоке и набегающими волнами Средиземного моря на западе: значительную его часть теперь занимает современное государство Ливан. Обитатели поселений не называли себя финикийцами, это наименование им дали торговые соперники греки, а ассоциировали себя с хананеями, жителями Ханаана, огромной территории, простиравшейся по прибрежным равнинам Леванта и севера Сирии{64}.[20] Несмотря на языковую, культурную и религиозную общность, города редко вступали в какой-либо политический союз, а существовали как суверенные государства и управлялись собственными царями или местными династами{65}.[21] Финикия в качестве единого государственно-политического образования появилась лишь через тысячу лет, когда римляне сформировали из нее свою провинцию под этим названием. Тем не менее, несмотря на слабость и угрозы главных держав Ближнего Востока, прибрежным городам Леванта удавалось — вопреки обстоятельствам — на протяжении длительного времени сохранять свою политическую независимость.

И политическую автономию, и благосостояние финикийцам гарантировало то, что они были превосходными мореходами. В бронзовый век (примерно 3300–1200 годы) исключительную роль в межгосударственной дипломатии играл товарообмен предметами роскоши, а это означало, что правители должны были стремиться к контролированию дальних торговых путей. Купцы, прибывавшие в иностранные порты, зачастую служили агентами царей, представлявшими их интересы. Принимающая сторона считала своей обязанностью обеспечивать им коммерческую и правовую защиту и относиться к ним как к послам{66}. Для поддержания дипломатических отношений на нужном уровне владыкам держав Ближнего Востока требовался постоянный и легкодоступный источник добывания предметов роскоши, которыми они могли бы обмениваться. Хотя получить некоторые дорогостоящие товары — например, кедровую древесину, в изобилии имевшуюся в горах Леванта, — и не составляло большого труда, другие материалы надо было завозить из-за моря.

Для Ассирии и ее соперников на суше, владевших значительными пространствами terra firrna, серьезную проблему представляло то, что они не знали, как обращаться с гигантской массой воды, называвшейся Великим морем{67}. Ассирийцам, привыкшим к земной тверди, Средиземное море казалось стихией, не подвластной даже их могущественному богу Ашшуру, и оно вызывало у них благоговейный страх. Даже египтяне, сроднившиеся с Нилом, боялись морских переходов. Их плоскодонные речные суда не могли выдержать самой спокойной морской волны. Если им требовались редкие товары и материалы, находившиеся за морем, к примеру, в эгейском мире, они должны были призывать на помощь посредников — мореходов финикийских городов, чьи границы, по их убеждению, «пролегали посредине моря»{68}.

Еще в третьем тысячелетии до нашей эры мореплаватели финикийского города Библ строили корабли с изогнутыми корпусами, преодолевавшие самые крутые волны, и доставляли на них в Египет кедровую древесину. Библ, Сидон, Тир, Арвад и Бейрут стали монополистами в морских перевозках товаров, предметов роскоши и материалов с зарубежных рынков на Ближний Восток{69}. Торговые пути соединяли Восточное Средиземноморье, Кипр, Родос, Киклады, материковую Грецию, Крит, побережье Ливии и Египет. Информацию о товарообмене для нас сохранили обломки судов, найденные в местах кораблекрушений. Обнаружены такие предметы, как медные и оловянные слитки, сосуды, содержавшие, очевидно, вина, масло и мази, стеклянные, золотые и серебряные украшения, ценнейшие образцы фаянса и глазурованной керамики, гончарные инструменты и даже металлолом{70}.

Эта уникальная роль торговых экспертов на Ближнем Востоке оберегала прибрежные города Леванта и севера Сирии от превратностей политической борьбы, поскольку в их услугах нуждались все великие державы. Последующие перемены, даже в самые трудные времена, открывали для них больше новых возможностей, нежели создавали проблемы. Когда в конце XII века на Восточное Средиземноморье обрушились бедствия, принесенные кочевниками, безземельными крестьянами и бесприютными наемниками, многие режимы, на протяжении тысячелетия господствовавшие в регионе, рухнули. Некоторые государства, такие как Угарит на севере Сирии и Хеттская империя в Малой Азии, просто-напросто исчезли, а другие — Ассирия и Египет — лишились былого могущества.

Высшая жреческая и военная элита оказалась слишком слабой опорой для монархов. Социальные проблемы усугублялись жесткой централизованной экономической системой, игнорировавшей нужды беднейших слоев населения. Опустошительные набеги затрудняли земледелие и препятствовали торговле медью и оловом, близился конец сообществам, зависевшим от царских милостей. Можно было предположить, что упадок властных структур вызовет и крах финикийских городов-государств. В действительности они вступили в эру процветания, продолжавшуюся почти три столетия, не сталкиваясь с какими-либо особо серьезными помехами извне.

С исчезновением государственного вмешательства в торговлю купцы освободились от ограничений, прежде сковывавших их деятельность. Заморская торговля перестала быть дворцовой монополией, превратившись в коммерческое предпринимательство, приносившее доходы частным бизнесменам{71}. В прибрежных финикийских городах купцы начали создавать «фирмы», в основном семейные. Хотя коммерческая деятельность уже более не контролировалась монархами, они по-прежнему в ней участвовали. Царские дворы обычно выступали в роли банков или кредитных контор, предоставлявших деньги для торговых операций. Партнерство бизнеса и государства еще больше окрепло, когда патриархи торговых фирм — в Библии они упоминаются как купцы-князья или «князья моря» — вошли в состав могущественного Совета старейшин, дававшего рекомендации царю{72}.

Пользуясь тем, что им никто не угрожал, а большинство конкурентов в Северной Сирии были ликвидированы, финикийские города могли свободно расширять свою коммерческую деятельность{73}. Торговая элита Финикии занялась и производством предметов роскоши. Необходимые для этого материалы импортировались, выгружались в портах и доставлялись в мастерские. Из слоновой кости, завозившейся из Северной Сирии, Африки и Индии, изготавливались инкрустации для мебели. Самые дорогие изделия украшались искусными вставками из драгоценных камней и цветного стекла (Финикия славилась производством стекла и фаянса). Египетские и ассирийские орнаменты свидетельствуют о том, что предметы роскоши изготавливались в основном на экспорт. Финикийцы превосходно владели и техникой металлообработки. Особенно популярны были финикийские кубки из бронзы и серебра, восхищавшие поразительным многообразием стилей. Историки-искусствоведы традиционно считают их талантливой имитацией. Однако финикийские кубки отличались от других прежде всего необычайно изящным исполнением и тонкой работой{74}. В Финикии в большом количестве изготовлялись золотые и серебряные украшения, нередко декорированные драгоценными камнями и культовой символикой, изображенной в мельчайших деталях. Излюбленные мотивы — египетские знаки: «глаз Гора», скарабей, ключ жизни анх и другие амулеты, оберегавшие от злых духов и демонов[22].

Конечно же, финикийские города торговали не только товарами, относящимися к категории роскоши. Их мастера изготавливали и домашнюю утварь, сельскохозяйственные приспособления, оружие, например, дротики и наконечники для копий. Но самую большую известность Финикии принесли вышитые одеяния и пурпурные ткани. О них можно найти лестные высказывания и в Библии, и в «Одиссее» Гомера. Греки нарекут народ побережья Леванта, употребив название пурпурного или малинового цвета: phoinix{75}. Краситель получали из желез моллюсков, в изобилии водившихся в прибрежных водах. Установки для выработки этого красителя археологи нашли в целом ряде финикийских городов. Моллюсков добывали сетями, потом извлекали из раковин и высушивали. После замачивания в соленой воде, следуя определенным нормам, из них получался краситель нужного пурпурного оттенка. От гниющих моллюсков исходило жуткое зловоние, поэтому производство красителей обычно располагалось на окраине города. Тем не менее его масштабы были грандиозными, о чем свидетельствует холм из раковин высотой более сорока метров под Силоном{76}.