Евгений Анисимов - Елизавета Петровна

ПРЕДИСЛОВИЕ

Личности и правлению императрицы Елизаветы Петровны (1741-1761) в историографии уделено не очень много внимания. Число книг, вышедших о ней, не сравнишь с тем множеством сочинений, что посвящены Ивану Грозному, Петру Великому, Екатерине II, Александру I и другим личностям на русском троне. Иной читатель усмехнется: а о чем, собственно, тут писать? Поэт граф Алексей Константинович Толстой в своей бессмертной «Истории государства Российского от Гостомысла до Тимашева» в четырех строках уже написал историю царствования дочери Петра Великого:

Веселая царицаБыла Елизавет:Поет и веселится,Порядка только нет.

Все сказанное Толстым - правда. Действительно, веселая была государыня, много пела и веселилась. Правда и то, что порядка при ней не было. Но ведь правдой является и главная мысль поэмы о том, что отсутствие порядка в стране связано не с жизнерадостностью или мизантропией, пьянством или трезвостью, жестокостью или человеколюбием перечисленных в «Истории» государей, а с некой неискоренимой и загадочной особенностью нашего народа, у которого (так уж получается по поэме) все равно, при любом правителе, нет порядка.

Если же вернуться на академический путь знакомства с историографией, то скажем, что монографической, целостной работы о личности императрицы Елизаветы Петровны до сих пор нет. Многие вышедшие в прошлом и в начале нынешнего века книги и статьи отечественных авторов посвящены общим обзорам двадцатилетнего царствования Елизаветы Петровны, нередко в ряду других царствований (см. здесь и далее по списку Источников и литературы: Вейдемейер, Полевой, Щебальский, Мякотин). Особенностью этих исследований является то, что некоторые из них изначально задуманы как биографии (например, «Дочь Петра Великого» Казимира Валишевского), но, в сущности, авторы их вскоре сбиваются на рассказ о событиях ее царствования вообще, лишь иногда вспоминая, что страной-то правила Елизавета. Наконец, появилось немало работ об отдельных эпизодах и темах, связанных с царствованием Елизаветы, о явлениях культурной и научной жизни середины XVIII века (см.: Шишкин, Семевский, Фирсов и др.).

Особое место в историографии темы следует уделить сочинениям С.М.Соловьева и В.О.Ключевского. Четыре пухлых тома «Истории России с древнейших времен» С.М.Соловьева, посвященных царствованию Елизаветы Петровны, ныне читать невыносимо трудно и скучно - я убежден, что обычно люди притворяются, говоря, что прочитали последние тома соловьевского труда от доски до доски. Установив усыпляющий читателя линейный принцип изложения материала - год за годом и так все двадцать лет правления дочери Петра, - Соловьев избрал в данном случае весьма невыгодную роль летописца, который тонет в своем материале. В сущности же знаменитый автор «Истории России» составил свои тома из обнаруженных им в архиве документов времен Елизаветы, которые частью пересказал, а частью процитировал. И этот тяжкий труд, в конечном счете, оказался очень важен и нужен для науки. Тома Соловьева - прочный документальный фундамент для написания других исследований по истории времен Елизаветы, плодотворных размышлений на заданную тему.

Иную роль в историографии сыграли знаменитые лекции В. О. Ключевского, три с половиной страницы которых посвящены личности императрицы Елизаветы, а на остальных 100 страницах из «послепетровского» четвертого тома Курса лекций о царствовании дочери Петра Великого заходит речь только тогда, когда автор рассуждает о судьбе петровских преобразований. Эти упомянутые три с половиной страницы, как показало время, стоят многих монографий о Елизавете. Лекции Ключевского - это подлинные шедевры научного ораторского искусства. Сказанное Ключевским о Елизавете исполнено порой поразительной меткости, восхищает яркой метафоричностью и глубиной. Сколь изящны такие блестящие определения Ключевского: «Елизавета жила и царствовала в золоченой нищете»; «Умная, добрая, но беспорядочная и своенравная русская барыня»; «Не спускавшая глаз с самой себя» (Ключевский, с.314-316). Хорошо видно, как гений Ключевского, прочитавшего-таки от доски до доски труд Соловьева, извлекает из его массы подлинные алмазы мысли и чувства и украшает ими свою лекцию. Но не будем забывать, что портрет Елизаветы, созданный Ключевским, все таки не «рентгеновский снимок» реальной исторической личности, а ее яркий ораторский портрет. Образы истории, созданные Ключевским, завораживают читателя, не позволяют ему думать иначе - так сильна магия слова Ключевского, хотя в его оценках есть и предвзятость, и погоня за красивостью, внешней формой. И до сих пор, с легкой руки Ключевского, не всегда углублявшегося в источниковедение документов послепетровской эпохи, многие читающие люди убеждены, например, что императрица Елизавета Петровна полагала, будто из Европы в Англию можно проехать сухим путем. (Впрочем, написав эту фразу, я - современник открытия тоннеля под Ла-Маншем - подумал, что спустя несколько столетий после нас иной читатель Ключевского уже не поймет, в чем же заключается юмор лектора, хотевшего таким образом подчеркнуть круглое невежество императрицы.)

Лекции Ключевского были подлинной отдушиной для читателя советского времени, который мог вдруг заинтересоваться ближайшими преемниками Петра Великого. Советская же историография попросту игнорировала Елизавету. Из многочисленных книг о Ломоносове следовало лишь, что императрица в основном путалась в ногах у великого ученого-гуманиста России. Царствование дочери Петра попало в какой-то странный историографический период. Оно числилось в «истории СССР второй четверти XVIII века». В «Очерках истории СССР» (см. Очерки истории) вторая четверть кончалась не в 1750 году, как бы следовало ей, согласно хронологии, а в 1761 году, когда Елизавета умерла. Зато время Екатерины Великой (1762-1796) попало в следующий том «Очерков» о России второй половины XVIII века, которая начиналась с 1762 года! В этих памятных для многих историков темно-вишневых томах шла речь в основном о тяжелом социальном положении разных групп населения, о классовой борьбе, о промышленности и торговле - вещах важных, но не основных для познания исторической личности.

Автор этой книги не в первый раз приступает к теме. Более десяти лет назад он пытался написать биографию Елизаветы Петровны, но в одном страшном для рядового академического автора учреждении под названием «РИСО» ему, несмышленому, объяснили, что тема эта неприлична для занятий советского историка, что имя Елизаветы Петровны не может стоять на обложке советской книги. На наивный вопрос, какие же имена русской истории могут стоять там, было отвечено удивительным образом: «Иван Грозный, Борис Годунов и Петр Первый (причем последний - никак не «Великий»!)». Почему так, мне тогда не объяснили, но я думаю, что эти имена оказались допущены на обложку, потому что числились в советском историко-идеологическом пантеоне, где пребывали во славе Александр Невский и Дмитрий Донской, Козьма Минин и Дмитрий Пожарский, Александр Суворов и Михаил Кутузов, но не было десятков других достойных русских деятелей. Ивана Грозного и Петра Первого, с одобрения Сталина, ввели в пантеон Эйзенштейн и Алексей Толстой, а Борис Годунов затесался в эту «патриотическую команду» случайно, благодаря драме Пушкина, афиши с крупным названием которой частенько висели у входов в советские театры. И уж куда было моей скромной Елизавете Петровне, если на порог пантеона не допустили даже Екатерину Великую, не говоря уже об Александре II!