Стивен Кут - Августейший мастер выживания. Жизнь Карла II
Возражений против нее было два. Первое — юридически-конституционное. Карл декретировал веротерпимость указом, который получал преимущество перед парламентскими актами. Этого депутаты не могли и не собиралась допустить, правда, при всем возмущении свою позицию они сформулировали в выражениях хотя и твердых, но почтительных. «Мы считаем необходимым довести до сведения Вашего Величества, — говорилось в парламентском послании, — что штрафные санкции в церковных делах могут быть приостановлены исключительно парламентским актом». Карл понимал, что выделение денег, в которых он так остро нуждался, напрямую зависит от его согласия снять эту проблему, но поначалу на полную капитуляцию не пошел. Он утверждал, что обладает-таки известными прерогативами в церковных делах, но, смягчая свою позицию, признал, что права приостанавливать санкции у него не было. Парламентарии этим не удовлетворились, заявив, что короля просто ввели в заблуждение. Мало того, палата единодушно проголосовала за то, чтобы направить королю послание с требованием принять меры против растущего в стране влияния папизма.
Таким образом парламент ясно давал понять, что по-прежнему чрезвычайно озабочен как альянсом короля с католической Францией, так и тем, что слишком много католиков получили в последнее время гражданские и военные посты. Главное, депутаты подчеркивали решимость защитить свою англиканскую церковь, свою англиканскую конституцию и свою англиканскую культуру. Преследуя эту цель, они составили так называемый Акт о присяге. Чрезвычайная резкость его формулировок свидетельствует о непримиримой позиции парламента. Отныне всякий, кто желает поступить на государственную службу, обратиться в суд, взять на воспитание ребенка, выполнять те или иные исполнительские функции, должен не только принести присягу на верность короне, но и принять причастие по англиканскому обряду, а также публично отречься от таинства католической мессы. Точная формулировка акта звучит так: «Заявляю, что, на мой взгляд, в таинстве Божественной Вечери нет никакого пресуществления, как нет его в хлебе и вине, кто бы их ни освящал».
В то время как фактически загнанный в угол король безуспешно пытался натравить одну палату на другую в попытках предотвратить принятие акта, члены палаты общин упрямо не хотели выпускать из рук другой акт — о военных кредитах. Они прекрасно понимали, что, если проголосовать за него и передать в верхнюю палату, он будет принят и там, затем одобрен королем и тот, заполучив деньги, сразу же распустит парламент на каникулы. Представители партии двора тщетно заклинали парламентариев не тянуть с голосованием, если, конечно, они хотят скорейшей и безоговорочной победы над голландцами. Те отвечали, что сначала надо решить церковные дела. Это был старый принцип, давно установившаяся конституционная традиция, и она всегда служила палате общин добрую службу в ее борьбе с любыми формами религиозной терпимости.
Карл, с трудом сдерживая ярость, решил пойти с козыря. Эти упрямцы настаивают на принятии совершенно неприемлемого акта? Что ж, в таком случае он просто распустит парламент. В конце концов, у французов кладовые обширные, а Людовику все еще нужен союзник на море. В Уайтхолл был вызван французский посол — но тут Карла ждало тяжелое разочарование, более того, он оказался в таком унизительном положении, какое не мог себе даже вообразить. Посол заявил, что Людовик не может дать Карлу требующейся суммы. Ему придется вернуться в парламент и как-то договариваться с депутатами. Если это означает согласие с Актом о присяге, что ж, так тому и быть. Посол также ясно дал понять, что король Франции по-прежнему рассчитывает на поддержку Карла. Уже полученные деньги надо отрабатывать. Ситуация сложилась патовая. Выходит, король Англии больше не может по своему усмотрению распустить парламент, более того, он вынужден получать указания и от французов, и от собственных депутатов. Карла II Стюарта, того самого Карла, который считал себя по силе и славе первым среди европейских монархов, переиграли и свой собственный парламент, и Король-Солнце. Это было катастрофическое падение — Карл прекратил действие Декларации о веротерпимости и одобрил Акт о присяге. На улицы Лондона высыпал торжествующий люд. Англиканское большинство страны добилось своего, религиозная нетерпимость была легализована и стала фактом действительности.
Непосредственным результатом Акта о присяге стала уверенность многих в том, что страной руководили духовно порочные люди. Герцог Йоркский, который так и не сумел примирить совесть с амбициями, оставил свой пост командующего флотом. Таким образом, католические симпатии наследника престола получили открытое признание, и его сменил принц Руперт. Карл меж тем готовился к новой войне на море. План кампании был ясен, хотя и трудноосуществим, тем более что на его пути постоянно возникали новые препятствия. Идея заключалась в том, чтобы заставить де Рютьера принять сражение и уничтожить или блокировать его силы, дав этим возможность сухопутной армии Карла высадиться на побережье Зеландии, где она и объединится с французами.
Апатия, отсутствие дисциплины, интриги — все это вскоре не замедлило сказаться. Карл не нашел ничего лучшего, чем поставить во главе вновь набранной армии герцога Бэкингема, но того этот пост практически не интересовал, и дисциплина там упала настолько, что солдаты, которым не понравилось, что у них отобрали для каких-то иных нужд свежее, с иголочки, обмундирование, просто-напросто взбунтовались. Бэкингем абсолютно не разбирался в военном деле, и Карл вынужден был в конце концов заменить его французским генералом Шомбергом, но у того совершенно не сложились отношения с раздувшимся от тщеславия Рупертом. Дело дошло до того, что Руперт фактически отдал приказ открыть огонь, когда Шомберг, готовясь принять на борт своих людей, поднял флаг на мачте, — английский принц счел это злостным нарушением порядка. Справиться с такого рода проблемами удалось лишь, когда стало ясно, что кампания может провалиться, даже не начавшись, — силы вторжения просто не снимутся со своих ярмутских квартир, где пьяная солдатня, по словам историка, «прозябает в ничегонеделании и только набивает желудки».
Избавившись от одного соперника, Руперт продолжал множить врагов в собственном окружении. Будучи убежден, что герцог Йоркский тайно интригует против него, он всячески шпынял офицеров, которым, как полагал принц, протежирует Яков. Эти подозрения были небезосновательны, но, пожалуй, еще опаснее в дальней перспективе военной кампании оказались противоречивые приказы короля, явно инициированные герцогом. Принца они доводили буквально до белого каления, не говоря уж о том, что лишали всякой самостоятельности, и в конце концов он вынужден был написать Карлу, требуя либо «дать ясные указания, либо оставить дело на мое усмотрение». Призыв этот не возымел никакого действия, поэтому была упущена масса возможностей, и принцу Руперту стало ясно, что он возглавляет воинство, которое обречено на поражение.
Спасая свое лицо, Руперт начал перекладывать ответственность за все беды на французов. Вскоре эти нападки приобрели публичный и систематический характер, в результате чего тлеющие в Англии антифранцузские настроения перешли в прямую враждебность. Когда де Рютьер вышел наконец в открытое море, Руперт поставил французов в авангард, однако голландцы легко обошли их; маневрировали французы так неуклюже, что перегруппировка заняла слишком много времени и на помощь основным силам они пришли с большим опозданием. Словом, вели себя французы, презрительно процедил Руперт, как и можно было ожидать. Нельзя, впрочем, сказать, что подобного рода эпизоды влекли за собой серьезные последствия; хуже то, что задержки в ремонтных работах и пополнении корабельных команд становились все продолжительнее. Вновь вмешиваясь в ход событий, Карл решил, что время упущено и атаковать де Рютьера неподалеку от его собственных берегов слишком рискованно. Таким образом, сколько-нибудь решительных результатов военно-морская кампания не принесла.
Тем временем соперничество между союзными флотами становилось все острее. Казалось, у английских офицеров и матросов нет иной заботы, кроме как унизить французов. Рассказы их, выдержанные в соответствующем духе, пересказывались в лондонских тавернах и кофейнях, англо-французские отношения становились все напряженнее, и вскоре стало ясно, что военно-морское сотрудничество двух стран полностью исчерпало себя. Карл не слишком преувеличивал, говоря, что в Англии у французов осталось только два друга — он сам и его брат. Все считали французов трусами или предателями, а может, и теми и другими. Говорили, что они нарочно подставили англичан под удар главных сил противника. На сигналы не реагировали. Никаких разумных действий не предпринимали. И вообще победа была упущена исключительно из-за них. Руперт старательно подогревал подобные настроения. Во всех неудачах он винил д'Эстре и даже ухитрился использовать для этого одного из его офицеров. В результате в Англии распространилось убеждение, что французы действовали согласно тайному приказу беречь, как только возможно, свои суда, подставляя под огонь союзника. Таким образом, национальным врагом номер один вместо Голландии становилась Франция.
