Мэри Рено - Божественное пламя
Собрание думало. Они были рассержены сюрпризом с Элатией. Если Филипп и союзник - слишком уж своеволен этот союзник, надо бы пораньше с ними советоваться, теперь уже поздновато... А всё остальное, пожалуй, верно... Но самого главного македонцы так и не говорят. Чья будет власть? Если Афины падут - зачем тогда они сами Филиппу? Однако, в Фессалии он получил власть полную, а ничего плохого там не сделал... Они долго вели Фокидскую войну; теперь в Фивах полно осиротевших семей, в которых все заботы о матери-вдове и малышах легли на плечи сыновьям погибших воинов. Быть может, хватит с них?...
Антипатр закончил и сел. Ропот в толпе звучал отнюдь не враждебно, почти одобрительно. Председатель вызвал афинского посла. Демосфен поднимался на трибуну в тишине, полной хмурого ожидания. Уже много поколений угроза здесь исходила не от Македонии, а от Афин. В каждом фиванском доме был свой кровавый долг афинянам, унаследованный от бесконечных приграничных войн. Он мог сыграть лишь на одной струне - на их общей ненависти к Спарте. С этого он и начал.
Когда после Великой Войны Спарта навязала Афинам тридцать Тиранов (предателей, вроде тех кто хочет теперь мира с Филиппом), Фивы дали пристанище Освободителям, приняв их у себя. Рядом с Филиппом те тридцать Тиранов - мальчишки, школьные шалуны!... Давайте забудем прежние распри, будем помнить лишь то благородное дело!... Искусно выдерживая паузы, он выкладывал афинские предложения. Права фиванцев в Беотии не будут оспариваться никогда - Афины даже пошлют войска на подавление беотийцев, если те восстанут. Платеи тоже, это давнее яблоко раздора... Он не стал напоминать своим слушателям, что своим участием в Марафонской битве Платеи заплатили Афинам как раз за защиту от фиванцев; и с тех пор навеки получили афинское гражданство. Сейчас не время мелочиться, Платеи придётся отдать... А кроме того, если придётся воевать с Филиппом, то всеми сухопутными силами будут командовать Фивы, а Афины возьмут на себя две трети расходов.
Взрыва рукоплесканий не последовало. Фиванцы в раздумье смотрели не на него, а на своих сограждан, которых знали, которым доверяли. Захватить их, зажечь, ему не удалось.
Шагнув вперёд, подняв руку, он призвал мёртвых героев - Эпаминонта и Пелопида, - напомнил о славных битвах под Лектрой и Мантинеей, о боевых заслугах Священного Отряда... Здесь его звенящий голос соскользнул на ноту вкрадчивой иронии. Если всё это их больше не волнует, если всё это ничего больше для них не значит - у него только одна просьба от имени Афин: пусть им дадут право прохода, пусть их пропустят навстречу тирану - они будут сражаться сами!
Вот тут он их поймал. Упрёк давних соперников оказался слишком обидным.
Им стало стыдно, он слышал это в приглушённых голосах толпы. Одновременно в двух местах раздались крики начинать голосование: это люди из Священного Отряда стояли на страже своей чести. Загремели камушки в урнах; счётчики, под зорким наблюдением толпы защёлкали счетами... Долгая и нудная процедура, дома в Афинах всё это гораздо быстрей... Проголосовали за разрыв договора с Македонией и за союз с Афинами.
Он возвращался с площади окрылённый, не чуя ног под собой. Ведь он только что держал в руках судьбу всей Греции. Держал в руках - и решил!... Как Зевс с весами!... А если впереди тяжёлые испытания - ну что ж, всякая новая жизнь рождается в муках... Отныне и вовеки о нём будут говорить, что решающий час нашёл своего человека.
Новость принесли Филиппу назавтра в полдень, он сидел с Александром за обеденным столом. Прежде чем распечатать депешу, царь отослал телохранителей. Как и большинство людей того времени, он не владел искусством читать только глазами: ему надо было слышать себя. Александр, напряжённый ожиданием, удивлялся, почему отец не смог научиться читать молча, как научился он сам. Ведь это дело только практики... Хотя и у него губы шевелились, но Гефестион уверял, что не было ни звука.
Филипп читал ровно, без раздражения, только морщины на лице обозначились резче. Потом положил свиток на стол возле миски и сказал:
- Ну что ж. Раз хотят - получат.
- Извини, отец, но иного я и не ожидал.
Неужели он не понимал, что в Афинах его всё равно будут ненавидеть, независимо от голосования этого? Неужели не видел, что единственный способ войти в афинские ворота - победителем... Как это ему удалось столько лет пронянчиться со своей иллюзорной мечтой?... Но нет. Сейчас лучше оставить его в покое и вернуться к реальности. Теперь это будет новый план войны.
Афины и Фивы лихорадочно готовились встретить марш Филиппа на юг. Вместо того, он пошёл на запад, в отроги Парнасских гор. Ему было поручено изгнать амфиссийцев из Священной долины - этим он и займётся. А что до Фив пусть все говорят, что он лишь проверял верность сомнительного союзника, и получил ответ.
Афинская молодёжь, поднятая на войну, собиралась идти на север, в Фивы. Вопросили оракулов. Огонь костра не разгорался, а внутренности жертвы гадателям не понравились... Демосфен, взятый за горло костлявой рукой предрассудка, объявил, что эти дурные предзнаменования были затеяны специально для того, чтобы разоблачить предателей, подкупленных Филиппом ради предотвращения войны. Когда Фокий, вернувшийся с задания слишком поздно, чтобы хоть что-то изменить, потребовал, чтобы Город обратился к оракулу в Дельфах, - Демосфен рассмеялся и сказал, что Пифия куплена Филиппом, и все это знают, весь мир.
Фиванцы встретили афинян, как линкестиды встречали Александра: с осторожной учтивостью. Фиванский генерал расположил объединённые силы так, чтобы охранять проходы на юг и отрезать Филиппа от Амфиссы. Обе армии маневрировали и вели разведку по каменистым высотам Парнаса и долинам Фокиды. Деревья пожелтели, потом облетели; на вершинах выпал первый снег... Филипп не торопился. Он занялся восстановлением крепостей богохульных фокидян; а те с удовольствием сдали их его солдатам в аренду, за скидку с их выплат ограбленному богу.
В генеральное сражение его втянуть не удавалось. Была одна стычка в ущелье, ещё одна на горном перевале, - но он прекратил их тотчас, как только заметил, что его могут вытянуть на неудобную местность. Афиняне объявили, что это победы, и устроили празднества с благодарственными жертвоприношениями.
Однажды зимним вечером шатёр Филиппа стоял в ущелье за скалой, в укрытии от ветра, над рекой, разбухшей от снега. Вода клокотала меж камней. По окрестным склонам рубили сосны на костры. Смеркалось. Порывы чистого горного воздуха прорывались сквозь густые запахи дыма, каши, бобовой похлёбки, лошадей, сыромятной кожи солдатских палаток и многих тысяч немытых людских тел. Филипп с Александром сидели на кожаных походных стульях и сушили промокшую обувь у тлеющих углей своей жаровни. Отцовские ноги попахивали резковато, но Александра это не раздражало: это был знакомый и обыденный компонент аромата войны. Сам он тоже был довольно грязен - но не более того: если трудно было добраться до воды, он обтирался снегом. Его забота о чистоте уже породила легенду - он ещё не знал о ней, - будто он от природы наделён особым благоуханием. Большинство вообще не умывалось месяцами. Вернутся к брачным постелям - жёны их ототрут...
- Ну, - сказал Филипп. - Я ж говорил тебе, что у Демосфена терпенье кончится раньше моего. Я только что узнал - он таки послал их.
- Что?!... Сколько?
- Всех десять тысяч!
- Он что, свихнулся?
- Нет... Просто он партийный политик... Гражданам, избирателям, не нравится, что наёмные войска получают жалованье и паёк в Аттике, когда сами граждане пошли воевать. Я их побаивался, честно говоря. Люди опытные и очень подвижные, слишком. Если бы мы завязались с афинской армией, то десять тысяч боеспособного резерва - это серьёзная сила, очень серьёзная. А теперь мы сможем разделаться с ними, когда они будут одни. Их посылают прямо к Амфиссе.
- Значит, мы подождём, пока они прибудут, - а потом что?
Пожелтевшие зубы Филиппа сверкнули улыбкой в свете углей.
- Ты знаешь, как я выскользнул под Византием? Попробуем ещё раз. Мы получим скверные новости, очень скверные, из Фракии. Восстание, Амфиполь под угрозой, - и мы должны быть там, защищать границу. Все должны быть, до последнего человека. Я отвечу, письмо напишу, чётко и красиво, что мы всеми силами идем на север. Мой гонец попадётся - или просто продаст это письмо, и их разведчики увидят, как мы уходим на север... А у Китиниона мы заляжем и подождём.
- А потом - через Грабийский перевал - и на рассвете р-р-аз!...
- Скрытый марш, как говаривал твой друг Ксенофонт.
Так они и сделали, до того как весенний паводок перекрыл броды на реках. Афинские наёмники честно сражались, пока в этом был хоть какой-то смысл. А после того - часть отошла к побережью, другие запросили об условиях капитуляции. Из этих большинство кончило тем, что пошло в армию к Филиппу. Им перевязали раны и усадили к котлам с горячей и вкусной едой.
