Джон Норвич - Нормандцы в Сицилии. Второе нормандское завоевание. 1016-1130
Учитывая масштаб, в котором задумывалась и осуществлялась экспедиция, кажется удивительным, что Рожер лично ее не возглавил. Ему было двадцать семь лет – возраст, в котором обычный нормандский рыцарь имел за плечами по меньшей мере десять лет тяжелых сражений. Он был женат пять лет – на Эльвире, дочери короля Альфонсо VI Кастильского, – и произвел на свет двух сыновей-наследников. И это было первое важное военное предприятие в его жизни. Нет никаких сведений о крупных кризисах где бы то ни было, которые заставили бы его остаться дома или отправиться в Апулию, на самом деле он, судя по всему, провел конец лета и осень 1123 г. достаточно праздно в восточной Сицилии и своих калабрийских владениях. И таким образом, в отсутствие каких-либо очевидных доказательств противоположного, мы можем заключить, что Рожер не возглавил экспедицию потому, что предпочел этого не делать. Всю жизнь он был более мыслителем, нежели воином, война являлась единственным искусством, в котором он никогда не выделялся. Хотя Рожер не отказывался от применения силы, как от инструмента политики, он всегда рассматривал себя самого в первую очередь как государственного деятеля и администратора и предпочитал по возможности предоставлять сражаться другим людям, более подходящим по способностям и склонностям к этому делу. Разумеется, в некоторые моменты ему, как и прочим правителям его времени, приходилось лично участвовать в битвах. В таких случаях он обычно проявлял себя достаточно хорошо. Но в некоторых ситуациях становилось ясно, что у него телесная сила и бесстрашие никогда не были, как у его отца или дядей, неотъемлемой частью личности – и их приходилось призывать, когда требовалось, посредством обдуманного и сознательного усилия.
Потому экспедицией, которая отбыла из Марсалы в июле 1123 г., командовал адмирал Христодулос. Почти сразу разразился шторм – нормандцам всегда не везло с погодой, – и корабли вынуждены были пристать у Пантеллерии, где войска времени даром не теряли и практиковались во всем том, что намеревались сделать с арабами в Махдии. Но вскоре они смогли снова выйти в море и 21 июля легли в дрейф около одного из маленьких островов, которые тогда назывались просто Абаси (песчаные) примерно в десяти милях к северу от Махдии[83]. Узкий пролив, который отделял их от материка, служил неплохой естественной преградой для вражеских атак, но одновременно сам находился под контролем замка, называвшегося Ад– Димас, который и стал первой целью сицилийцев. Прежде чем двинуться в атаку, Христодулос хотел собрать сведения о сарацинских силах в самой Махдии. Отряд кавалерии высадился на берег под покровом темноты и отправился на юг, к городу, а следующим утром адмирал лично повел двадцать три корабля на подобную вылазку, чтобы самому оценить возможность захвата города со стороны моря.
Это заняло немного времени, самой беглой проверки оказалось достаточно, чтобы убедиться, что в этом плане Махдия, очевидно, неприступна. Для командующего, который рассчитывал в основном на свою силу на море, это был серьезный удар, но худшее ждало его впереди. Когда он вернулся на остров, выяснилось, что сицилийский лагерь разорен. Каким-то образом арабские налетчики сумели пересечь пролив, перебили стражей, разграбили склад оружия и снаряжения и возвратились на берег с богатой добычей. Внезапно Христодулос понял, что экспедиции грозит полный провал. Этой ночью в разоренном сицилийском лагере царило глубокое уныние.
Но молодой помощник адмирала Георгий Антиохийский не терял времени даром. Этот необыкновенный человек, чье воображение и способность к решительным действиям вскоре сделали его знаменитым во всем Средиземноморье, родился в Антиохии в семье греков, но в юности вместе с отцом отправился в Северную Африку, где оба служили у султана Темима. После смерти Темима у Георгия не сложились отношения с его преемником Яхьей; возможно, также он осознал, что ключ к владычеству в Средиземноморье находится в Палермо, а не в Махдии. Однажды утром в 1108 г., когда его мусульманские начальники все были на молитве, он под видом корабельщика проскользнул на сицилийский корабль, стоявший в гавани. Тот доставил его в Палермо, где Георгий пошел прямо во дворец и нанялся на службу. В течение нескольких лет, сперва на поприще сбора налогов, а позже занимаясь вопросами торговли в Египте, Георгий проявил себя одним из способнейших и самых преданных служащих и снискал расположение Христодулоса и самого графа. И неудивительно, ибо он обладал редким сочетанием разных качеств. Это был искусный организатор, христианин, свободно говоривший на греческом и арабском, и прекрасный моряк, чьи познания о плаваниях в прибрежных водах Африки не уступали его осведомленности в политических, экономических и дипломатических делах. Когда Христодулос готовил экспедицию против Махдии, он без колебаний назначил талантливого молодого левантийца своим заместителем.
Георгий незамедлительно доказал, что командующий не ошибся. Неведомыми способами он привлек на свою сторону командиров гарнизона Ад-Димаса, и на третий день после прибытия сицилийцы овладели замком без борьбы и оставили там своих воинов – в количестве (согласно ат– Тигани) ста человек. Это было в каком-то смысле победой, но даже она вскоре обернулась поражением. За два года, прошедшие со смерти Али, Хасан, хотя ему едва исполнилось четырнадцать, сумел укрепить свою власть в большей части страны, и это неспровоцированное вторжение – поскольку он, по всей видимости, не имел никакого отношения к набегу на Никотеру – дало ему необходимый повод, чтобы собрать всех колеблющихся под свои знамена. При первых вестях о приближении сицилийского флота он провозгласил джихад – священную войну против неверных, – и 26 июля, в четвертую ночь после высадки сицилийцев, он нанес удар. Его армия спокойно подошла с юга под покровом тьмы и затем внезапно с криком «Акбар Аллах», который, как уверяют хроникеры, сотрясал землю, бросилась на Ад-Димас. Рассказывая о последовавшей битве, мы снова вынуждены полагаться на позднейшие арабские источники, хотя ат-Тигани воспроизводит текст официального отчета, распространенного Хасаном сразу после победы. Мы можем потому относиться с подозрением, если не с полным недоверием, ко всем описаниям панического ужаса, охватившего захватчиков, их стремительного бегства к кораблям и обезумевших всадников, которые останавливались только для того, чтобы перерезать глотки лошадям, дабы те не достались сарацинам. Но определенно, Рожер и его советники опять просчитались. Гордясь своим флотом, они не позаботились о том, чтобы подготовить достойную сухопутную армию, и недооценивали силу африканцев. Это было их второе унижение за пять лет, и в данном случае, побитые четырнадцатилетним мальчиком, они, помимо всего прочего, потеряли репутацию.
Находясь в безопасности на борту своих кораблей вне досягаемости лучников Хасана, сицилийцы немного воспрянули духом – достаточно, по крайней мере для того, чтобы оценить ситуацию. Их главной заботой теперь был гарнизон, все еще державшийся в Ад-Димасе. Христодулос не хотел бросать воинов на произвол судьбы, даже не попытавшись их спасти. Неделю его суда стояли на рейде у берега, ожидая удобного случая, но напрасно. Мусульмане понимали намерения сицилийцев и неусыпно стерегли замок. Наконец, когда припасы стали иссякать, адмирал понял, что положение безнадежно. Он отдал приказ об отступлении, и его флот поднял паруса и исчез на севере за горизонтом. Во всей этой малодостойной кампании лишь оставшемуся в крепости гарнизону довелось проявить первый – и последний – проблеск сицилийского боевого духа. После того как все попытки откупиться от сарацин провалились, они решили продать свои жизни дорого. Они держались сколько могли, а 10 августа запасы еды и воды почти кончились, они вышли из Ад-Димаса с мечами в руках, дали бой и погибли все до одного. Тем временем их соратники, возвращавшиеся домой, вновь попали в шторм, многие корабли затонули, и из трехсот судов, которые столь самонадеянно отплыли из Марсалы месяцем раньше, только сто – согласно заявлению Хасана – вернулось на Сицилию.
За одну ночь юный Хасан – чье понимание важности общественного мнения и умение его использовать выдают в нем правителя, намного опередившего свое время, – превратился в героя ислама, воспеваемого поэтами от Кордовы до Багдада. Рожер, со своей стороны, потерял престиж и не скоро сумел восстановить его. Первое серьезное военное предприятие в его правление и первый в выход на международную арену, с желанием показать себя величайшей силой в Европе, окончился фиаско. Рожер, похоже, не стал искать козлов отпущения. Христодулос, который в наибольшей степени был ответствен за случившуюся катастрофу, с этого времени стал утрачивать влияние, но он не потерял ни своего поста, ни расположения графа. Георгий из Антиохии, чьи усилия обеспечили захват Ад-Димаса – единственную, хотя и кратковременную победу за всю кампанию, – сохранил безупречную репутацию. Но для всех христиан Сицилии это был жестокий удар, и арабский историк, современник тех событий, рассказывает со слов очевидцев о «франкских рыцарях» в приемной Рожера, которые рвали на себе бороды, пока кровь не начинала течь по их лицам, и клялись отомстить[84]. Сам граф, хотя и не подавал вида, вероятно, испытывал те же чувства. Он был мстителен и никогда не забывал обид. Но он обладал также достаточной выдержкой и не собирался далее рисковать своей репутацией, предприняв третью атаку – по крайней мере в тот момент. Вражда с Хасаном продолжалась несколько лет, но от случая к случаю; союз, который Рожер заключил в 1128 г. с графом Раймондом Барселонским, был направлен скорее против альморавидов в Испании, нежели против Зиридов, и при всех условиях не привел ни к чему. Кроме того, у Рожера нашлось множество других дел. Ему предстояло пережить много триумфов и бедствий до того дня, ровно через четверть века, когда Георгий из Антиохии гордо внес сицилийское знамя в Махдию и подвел черту под этим спором.
