Пол Стратерн - Медичи. Крестные отцы Ренессанса
Став свидетелями этой жалкой сцены, другие кардиналы, втянутые в заговор, тоже признали свою вину. К удивлению многих, Лев X проявил великодушие, и заговорщики были приговорены всего лишь к штрафу, правда, крупному — двадцати тысячам золотых флоринов.
Благодарные кардиналы удалились и быстро собрали требуемую сумму, но тут выяснилось, что произошло недоразумение: двадцать тысяч флоринов должен заплатить каждый. Новость заставила заговорщиков содрогнуться. Иные, бормоча проклятия, заплатили, кое-кто, в страхе перед разорением, бежал из города. Собранные деньги пошли на уплату долгов, накопившихся в результате любви папы к разного рода излишествам. Но во избежание дальнейших поползновений душа заговора, кардинал Петруччи, был задушен в темнице руками папского палача — мусульманина, которого держали специально для подобных случаев (ни один палач-христианин не рискнул бы казнить кардинала).
Для хирурга Верчелли подобного рода изыск был не нужен. Его подвергли пытке раскаленными щипцами, а затем протащили, привязанного к конскому хвосту, по улицам города и повесили на мосту перед замком Сан-Анджело.
Укрепляя свои позиции, Лев X пошел на беспрецедентный шаг — назначил тридцать новых кардиналов, либо из родственников, либо из числа церковников, доказавших свою преданность Медичи. Те из новых избранников, кому это было под силу, внесли значительные вклады в папскую казну, по-прежнему пребывающую в плачевном состоянии, несмотря на штрафы, которым были подвергнуты провинившиеся предшественники, лишенные ныне своих должностей в пользу новых протеже Медичи. В это же примерно время перед Львом X возникли новые семейные проблемы: умер, не оставив законного наследника, его младший брат, герцог Немюрский, Джулиано. Связи с французской знатью, которым Лев X придавал в своих стратегических замыслах решающее значение, опасно ослабли. Теперь его взгляды обратились в сторону племянника Лоренцо, герцога Урбино, сменившего Джулиано в качестве доверенного представителя папы на посту правителя Флоренции. Молодой Лоренцо постепенно усваивал манеры и стиль поведения, соответствующие высокому титулу. Он стал первым, кто потребовал знаков уважения к государю: при его появлении гонфалоньер и члены синьории должны были кланяться и снимать шляпы. Новый капитан-генерал Флорентийской республики явно задевал республиканские чувства своих подданных, он даже отрастил бороду, что во всей Италии считалось признаком принадлежности к аристократии, а во Флоренции — дурным вкусом. Его старший и более мудрый кузен кардинал Джулио, архиепископ Флорентийский, тактично советовал Лоренцо вести себя поскромнее, но герцогу Урбино мнения его незаконнорожденного сородича были неинтересны.
Каковы бы, однако, ни были свойства Лоренцо, Льву X приходилось мириться с тем фактом, что будущность семьи Медичи напрямую связана с этим высокомерным молодым человеком. Другие ее старшие представители — сам Лев X и кардинал Джулио — были людьми церкви, и, стало быть, законных наследников у них быть не могло. Возникла даже угроза того, что род вообще пресечется, ибо хотя герцогу Урбино было всего двадцать пять лет, у него уже обнаружился туберкулез, и к тому же ходили слухи, что он заразился сифилисом. Лев X вступил в переговоры со своим французским союзником Франциском I, в результате которых было заключено брачное соглашение: Лоренцо, герцог Урбино, женится на принцессе из рода Бурбонов, кузине короля Мадлен де ла Тур д'Овернь. Таким образом, Медичи могут породниться с королевской кровью. Но вскоре стало ясно, что в последний момент планы Льва X могут рухнуть. По возвращении новобрачных из Франции обнаружилось, что Лоренцо смертельно болен, да и принцесса Мадлен выглядела далеко не крепкой здоровьем.
В апреле 1519 года она умерла родами, а буквально через несколько дней ушел и ее муж. Однако новорожденная выжила и была крещена Екатериной. Она наследовала герцогство Урбинское и могла также претендовать на формальное правление Флоренцией, если бы Медичи решили пойти по чисто наследственной линии. Но Лев X решил, что время для этого еще не настало, и бразды правления городом взял на себя кардинал Джулио, архиепископ Флорентийский. Екатерину перевезли в Рим; в семье Медичи появилось дитя королевской крови, так что их амбициозные замыслы получили мощную подпитку.
Вместе с понтификатом Лев X получил в наследство пятый Латеранский собор, созванный еще его предшественником Юлием II в 1511 году. Изначально это было сделано в пику Пизанскому собору французских кардиналов, созванному королем Франции для смещения папы. Вместе с тем на Латеранском соборе говорилось о нарастающем упадке церкви, которая нуждается в коренных реформах. Собор тянулся годами, кое-какие шаги предпринимались, но Лев X не проявлял к ним особого интереса; куда важнее для него было избежать схизмы, и когда ему удалось-таки договориться с французскими кардиналами, собор — случилось это в 1517 году — был распущен. На заключительной церемонии было зачитано послание папы, в котором говорилось, что всякий, кто подвергнет сомнению или без особого разрешения понтифика выдвинет собственное толкование решений собора, будет отлучен от церкви. Так что «интерпретаторам», все еще мечтающим о реформах, пришлось прикусить язык.
К этому времени папская казна практически опустела, а расходы Ватикана, напротив, все возрастали и возрастали без всякой меры. Пышные празднества, щедрые дары, карточные долги, дорогостоящие меценатские проекты надо было как-то оплачивать, так что в случае нужды Лев X либо просто продавал церковные должности, либо брал у своих банкиров очередной заем. Но в какой-то момент даже они заволновались: Ватикан стремительно приближался к банкротству. Для покрытия будущих займов они потребовали повысить заемную ставку до сорока процентов, с чем Лев X беспечно согласился и продолжал вести прежний образ жизни.
И все же был один проект, который папские банкиры уже не могли далее финансировать: цена строительства собора Святого Петра начала превышать все мыслимые пределы, даже по папским стандартам. Еще Юлий II пришел к заключению, что покрыть их можно только путем массовой продажи индульгенций. Лев X применил этот способ на практике. Папские агенты и специально уполномоченные на то священники принялись разъезжать по городам и весям Европы, лестью и запугиванием убеждая верующих заплатить твердой валютой за клочок бумаги, означающий отпущение грехов. Приобретение такой грамоты уменьшает разнообразные страдания и муки чистилища, через которое предстоит пройти всем христианским душам: только «очистившись», они могут попасть в рай. Индульгенции продавались по скользящей шкале цен, в зависимости от тяжести свершенных грехов. Чем выше цена, тем меньше времени предстоит провести в чистилище.
Индульгенции задевали глубокие струны в душе верующих во всем христианском мире. В Средние века представления об аде и чистилище, тех страшных наказаниях, что ждут грешника по истечении земных сроков, сделались в высшей степени реальными для всех христиан. Устрашающие сцены, разыгрывающиеся в преисподней, изображались в церковной живописи, находили драматургическую форму в пьесах на религиозные темы, воспроизводились в проповедях. Адского огня или мук чистилища тайно боялся каждый, и в большой степени на этом страхе держалась в Европе вся христианская вера.
Его-то и эксплуатировал Ватикан своими индульгенциями; эксплуатировал и в то же время парадоксальным образом придавал бытовой оттенок, недаром чуть ли не вся Европа повторяла присказку торговца индульгенциями, позванивающего монетами в металлической банке:
Поди сюда да заплати,Иначе душу не спасти.
Сами же эти торговцы со временем начали вызывать брезгливость; многие находили, что это бесстыдное вымогательство удешевляет веру, тем более что всем было известно, куда идут деньги — иерархам церкви, о чьих излишествах говорили во всем христианском мире. В конце концов у одного молодого немецкого священника терпение иссякло, и он решил, что пришла пора действовать. 31 октября 1517 года Мартин Лютер приколотил к дверям церкви Виттенбергского замка девяносто пять тезисов — программу церковной реформы.
22. ПАПА И ПРОТЕСТАНТ
К этому времени Ренессанс уже пересек Альпы и захватил практически всю Европу. Распространение возрожденного античного знания и новых гуманистических идей нашло особенно мощную поддержку в виде древнего китайского искусства печатания, которое было теперь открыто и в Европе. Первую типографскую машину построил Иоганн Гуттенберг, и случилось это примерно в 1450 году в Майнце; когда двенадцать лет спустя город подвергся разграблению, первопечатники рассеялись по всей Европе, так что искусство их стало достоянием многих стран, в том числе Нидерландов (1463), Италии (1465), Франции (1470). Крупнейшим из гуманистов Европы был Дезидерий Эразм, родившийся в 1469 году в Нидерландах. Важнейшая его работа «Похвала глупости» высмеивала окостеневшее учение Аристотеля, утверждая, что это не единственный путь к мудрости, есть и иные способы познания мира и различные виды просвещенности. Вместе с расширением книгопечатания пришло распространение грамотности, которая достигла теперь тех слоев общества, которые ранее были оторваны от интеллектуальной деятельности; вместе с упрочением финансового положения поднимающегося купеческого сословия пришло и большее самоуважение. Флорентийский опыт Медичи, пусть и не в столь крупном масштабе, повторялся теперь во множестве буржуазных семейств, проживающих в крупнейших коммерческих центрах Европы. В Голландии, Англии, Германии процветали живопись и литература; в других странах, например, во Франции, эти перемены замыкались по преимуществу королевским двором, но давали о себе знать даже в консервативной, заливаемой потоками золота Испании. В итоге многие образованные люди начали в частном порядке подвергать сомнению верховенство коррумпированной церкви. Лютер придал этому движению заметное ускорение — он бросил вызов церкви изнутри.
