Пол Стратерн - Медичи. Крестные отцы Ренессанса
После смерти Браманте (1514) Лев X назначил на его место художника Раффаэлло Санти, известного ныне как Рафаэль. Еще один выходец из Урбино времен Федериго да Монтефельтро, Рафаэль стал самой заметной фигурой Высокого Ренессанса. Ему предстояло выполнять папские заказы по росписи Сикстинской капеллы и реформировать искусство портрета. Изображая Льва X, он сумел, не отходя от оригинала и не скрывая физической непривлекательности своего героя, передать глубину и значительность его характера.
Рафаэль испытал сильное воздействие Микеланджело, но светлый оптимизм смягчал мрачную жесткость стиля учителя, придавая персонажам непринужденную легкость и ясность линий, безошибочно выдающих манеру автора. Сравнительно с платонизмом Боттичелли живопись Рафаэля представляет собой новый уровень гуманистического самопознания. В его шедевре «Афинская школа» древнегреческие философы изображены каждый за своим делом на фоне арочного величия Афин, явно напоминающих Рим. При этом персонажи его, ни в коей мере не подавляемые этим величием, чувствуют себя в окружающей атмосфере как дома, а их физическое здоровье и духовная приподнятость вполне с ней гармонируют. Рафаэль сумел изобразить своих философов совершенно живыми людьми, наделенными, однако, тем достоинством, которое отражает глубину их мысли.
Рафаэль быстро сделался любимым живописцем Льва X, а в качестве нового архитектора собора Святого Петра он отошел от замысла Браманте — греческий крест с четырьмя проходами, — придав ему нынешнюю форму латинского креста с тремя проходами, сходящимися у центрального алтаря, под которым находится предполагаемая усыпальница Святого Петра; а сверху плывет купол — прямой наследник купола флорентийского собора работы Брунеллески. Иное дело, что наследник превосходит предшественника как размерами, так и барочным изяществом линий.
Лев X и куртуазный Рафаэль были близки по характеру, чего нельзя сказать о трудном в общении Микеланджело, с которым нынешний папа рос во дворце Медичи. Когда Лев X стал понтификом, Микеланджело все еще трудился над гигантской усыпальницей, предназначенной Юлию II. Впоследствии он назовет эту работу, отнявшую у него тридцать лет жизни, гигантской тратой времени и «трагедией мавзолея». По совету своего кузена кардинала Джулио де Медичи, Лев X заказал Микеланджело внушительную и строгую усыпальницу для Медичи, в семейной церкви Сан-Лоренцо. Так возникла капелла Медичи с куполом и парными скульптурами, символизирующими одна День и Ночь, другая — Рассвет и Сумерки. В целом же скульптурная группа должна была, по замыслу автора, представлять «время, поглощающее все вещи»; великолепные, хотя, быть может, несколько громоздкие, эти статуи насыщены той самой terribilita, которая характеризует лучшие работы мастера.
Но в общем, Лев X был скорее равнодушен к Микеланджело — как и к Леонардо да Винчи. По версии Вазари, он заказал Леонардо некую работу, но когда тот сразу же начал готовить лак и масляные краски, папа нетерпеливо воскликнул: «Чего можно ждать от человека, который начинает с конца?» После этого новых заказов не было, и Леонардо оказался занят лишь в одном грандиозном, но несостоявшемся проекте осушения Понтинских болот. Печально, но факт: Лев X, один из величайших покровителей искусств среди римских пап, был человеком, обладающим довольно примитивным художественным вкусом.
По давней семейной традиции он собирал рукописи и значительно расширил Ватиканскую библиотеку, которая до тех пор представляла собой жалкое подобие библиотеки Медичи дома, во Флоренции. Лев X обнаруживал глубокий интерес к классике и, подобно отцу, пописывал стихи; но главное, что он от него унаследовал, была страсть к демонстративным жестам, — хотя тут имелась и некая разница. Склонность Лоренцо Великолепного к излишествам предстает как блеск выдающегося ренессансного человека, это щедрость исключительной личности, стремящейся быть достойной гуманистического идеала. Лев X унаследовал множество отцовских свойств — амбициозность, интеллект, безграничную энергию; но в то же время в его характере в карикатурном виде сказались отцовские недостатки. То, что у Лоренцо выглядит как побочный эффект величия, у Льва X предстает как смешная экстравагантность. Он не только выглядел комичным, но часто и вел себя подобным же образом.
Его выходки стали притчей во языцех и обретали подлинно римский, имперский масштаб, чему, быть может, наиболее красноречивым свидетельством являются его гастрономические вкусы: больше всего он любил язык петуха. Лев X обожал пышные застолья, во время которых гостей развлекали певцы, клоуны, карлики-акробаты, даже турнирные бойцы; подавались же на стол дюжины блюд, каждое на новой серебряной или золотой тарелке. Иные смены блюд сопровождались целыми спектаклями: из пирогов вылетали соловьи, из пудингов выползали переодетые в херувимов мальчики. Как ни странно, никакой сексуальной подноготной в этих сценах не было. Лев X любил быть зрителем, но сам в спектаклях не участвовал. Он с восторгом хлопал в свои пухлые ладони при виде причудливо одетых гуляк, танцующих на маскарадах при свете тысяч свечей, и его совершенно не смущало то обстоятельство, что многие из этих танцоров в масках были кардиналы со своими куртизанками. А больше всего Лев X любил охоту, хотя как раз к ней-то он был совсем не приспособлен: умелый и бесстрашный наездник, он, увы, совсем не разбирал дороги, так что для него специально ловили сетью кабана и подтаскивали к нему, а Лев X, размахивая копьем, зажатым в одной руке и прижимая очки к подслеповатым глазам другой, добивал зверя.
Добродушный, но несдержанный характер Льва X особенно красноречиво проявляется в его отношении к любимому домашнему животному — индийскому слону по кличке Ганно. Появление его в городе вызвало большое волнение, ибо ничего подобного со времен Ганнибала, то есть за последние полторы тысячи лет, здесь не видели. Ганно был прислан Льву X в подарок королем Португалии, вдобавок к десятку экзотических птиц, двум леопардам и целому косяку персидских жеребцов, доставленных из Азии в Европу португальскими купцами-первопроходцами, искавшими новые морские пути торговли с Дальним Востоком. Говорят, папа был просто влюблен в этого прирученного слона, а особенно его трогало то, что при его появлении Ганно опускался на колени и начинал громко трубить. Когда Ганно заболел, Лев X не на шутку опечалился; он вызвал медиков и посулил награду в 4000 флоринов тому, кто вылечит его любимца. В какой-то момент Ганно вкатили слабительного общим весом около 400 унций, но и это не помогло, и скоро бедняга умер, повергнув своего хозяина в истинное горе. Для Ганно была вырыта большая могила, для которой папа заказал Рафаэлю портрет покойника в натуральную величину, а сам сочинил прочувствованную эпитафию на латыни.
Впрочем, эти невинные выходки были обманчивы, ибо в момент опасности Лев X действовал быстро и беспощадно. В 1517 году несколько кардиналов во главе с влиятельным Петруччи и с участием вечно недовольного Содерини замыслили заговор с целью убийства папы. Способ убийства был жесток и коварен: известный хирург Баттиста да Верчелли должен был за деньги пропитать ядом марлю, используемую для лечения геморроя, которым страдал папа. Дабы обеспечить себе алиби, кардинал Петруччи уехал из Рима, но шпионы Льва X перехватили одно из его писем, в котором глухо говорилось о заговоре. Верчелли был схвачен, поднят на дыбу и вскоре раскрыл замысел Петруччи. Лев X послал за ним, гарантируя безопасность, под поручительство испанского посла. Но в тот самый момент, когда Петруччи предстал перед папой, его схватили вооруженные люди и под крики о предательстве бросили в темницу замка Сан-Анджело. Присутствовавший при этом посол Испании пришел в ярость: задета его честь. Но Лев X привел в оправдание своих действий теологический аргумент: гарантии папы не имеют силы, если не было специально оговорено, что тот, кому они даны, намеревался убить его.
Этот сомнительный аргумент на посла не подействовал, но явно нарастающий гнев папы заставил его замолчать.
Затем Лев X собрал всю консисторию и на повышенных тонах потребовал открыть имена других заговорщиков. Он едва сдерживал себя, никто ранее не видел его в таком состоянии; правда, кое на кого оно не подействовало, подобное поведение так на него не похоже, что, быть может, это всего лишь спектакль. Одного за другим кардиналов приглашали сделать шаг вперед и именем Бога поклясться в своей невиновности. Когда очередь дошла до кардинала Содерини, он поначалу уверял, что о заговоре ему ничего не известно, но когда Лев X нажал на него, залился в конце концов слезами и, признавшись во всем, бросился к ногам папы и принялся молить о милосердии и сохранении жизни.
Став свидетелями этой жалкой сцены, другие кардиналы, втянутые в заговор, тоже признали свою вину. К удивлению многих, Лев X проявил великодушие, и заговорщики были приговорены всего лишь к штрафу, правда, крупному — двадцати тысячам золотых флоринов.
