Олесь Бузина - Союз плуга и трезуба. Как придумали Украину

Примечательно, что в своем правительстве Винниченко назначил морским министром Дмитрия Антоновича — своего приятеля по дореволюционным вояжам в Италию. Сын известного историка и автор книги «Естетичне виховання Шевченка», носивший в УСДРП партийную кличку Муха, тот видел море в основном на пляже. Можете представить, что за «адмирал» получился из этой Мухи! Такой же, как и «второй президент»! С подобными кадрами «українські визвольні змагання» просто не могли не прийти к своему логическому концу — полному краху. И если однажды Винниченко заметил, что украинскую историю невозможно читать без брома, то это в полной мере относится и к тому разделу, где фигурируют его скандальные деяния.

Лучше всего у Владимира Кирилловича получалась не практическая политика, а описания природы. Разве не замечательно звучат эти строки: «Свята пустельність дніпрових жовтих пісків з ріденькими кущиками, це широченне небо над нами, — в них страшенні чари! Я плачу й дивлюсь на синувато-зелений обшир по тім боці, що тягнеться в неосяжну далечінь на обрії… Вода в Дніпрі жовта, як перестояний чай, любовно хлюпочеться маленькими короткими хвилями об чистий ніжний пісок берега. Широчінь води поширює душу»…

Чувствуется, что существо, написавшее это, действительно любило поваляться на песке, наслаждаясь блаженным бездельем. Ну, зачем ему было желать еще и должности члена Политбюро Украинской компартии, за которую оно соглашалось продать Ленину и его компании идею независимости? А ведь возжелало!

В мае 1920 года вместе с супругой Розалией Лифшиц Владимир Винниченко по поддельным паспортам, где сладкая парочка значилась как Йозеф и Натали Симон отбывает на самолете в Москву. Да, именно на самолете — весьма экзотичном тогда виде транспорта. Скоростная транспортировка по воздуху сына крестьянина из-под Елисаветграда, совсем недавно научившегося пользоваться ножом и вилкой, демонстрирует, какой вес придавали в Кремле разложению украинского национального движения. (О ноже и вилке — не преувеличение. В дневнике Винниченко есть запись, где он рассказывает, как Розалия обучает его пользоваться столовым прибором. Кстати, в Елисаветградской гимназии соученики дразнили его за «дикость»).

В Москве путешественнику не очень понравилось: «Промисловість не росте, а падає, розвалюється. Пролетаріат іде частиною в село годуватись, частиною в спекуляцію»… В июле начинается конгресс III Интернационала: «По Москві чути гру музики, на урядових будинках мають червоні прапори і висять плякати з написами і портретами Маркса та Леніна. А вулиці обідрані, брудні, неохайні. Будинки з полупленими стінами, як у лишаях і корості, постріляні й рябі, немов од віспи».

Но нужно устраиваться. Кремль предлагает Винниченко место в украинском советском правительстве. Тот сразу же требует сместить главу этого правительства — Христиана Раковского — как неукраинца по происхождению. «Замість нього має прийти хтось новий», — пишет Винниченко, явно намекая на себя. Троцкий предлагает ему должность поскромнее — военного министра Украины. После разговора с ним 19 июля «второй президент» записывает: «Тільки що мав розмову з Троцьким… Отже, мої портфелі мені забезпечуються: я буду військовим наркомом і членом воєнревсовєта».

Винниченко соглашается командовать революционной армией Украины, хотя, напоминаю, сам он ни дня не служил ни в какой армии, сбежав от призыва. Но в Политбюро есть и другое мнение. Лев Борисович Каменев буквально через три дня называет при встрече с Владимиром Кирилловичем разговор с Троцким «недоразумением». Каменев недолюбливает Троцкого. Он — видный член Политбюро, председатель Моссовета, будущий временный союзник Сталина. О командовании войсками не может быть и речи. Если Винниченко хочет работать на мировую революцию, он должен согласиться на пост заместителя Совнаркома УССР и наркома иностранных дел республики — по-нынешнему, вице-премьера и министра одновременно. Кроме того, его обещают выдвинуть в члены ЦК. Владимир Кириллович соглашается и выезжает в Харьков. Но портфелей ему все равно мало. Он требует ввести себя еще и в состав Политбюро Компартии Украины. Но места в Политбюро нет. Оно — не резиновый мешок для бывших петлюровцев.

И тогда Винниченко снова впадает в свое обычное «поэтическое» настроение. Новый Наркомзаксправ (так переводится на срочно создаваемый бюрократический украинский слово «Наркоминдел») грустит и исповедуется перед собой, записывая в дневнике: «Конфлікт стався… мене не допущено в Політбюро. Себто, единого, де хоч трохи можна було б брати участь в дійсній відповідальній роботі, мене позбавлено… Я категорично, рішуче й твердо заявив, що без участі в Політбюрі в партію не вступаю й з уряду виходжу… Бідні українці всяких політичних напрямів: вони так багато надій покладали на мій вступ в уряд».

15 сентября Винниченко пишет письмо Наркоминделу РСФСР Чичерину с просьбой выпустить себя за границу. Он очень боится, что его не пустят и навсегда замаринуют в стране победивших рабочих и крестьян. Но никаких проволочек! Никто не собирается мучить великого человека дальше. Московская бюрократическая машина работает, как часы. Меньше чем через неделю несостоявшегося члена Политбюро буквально пинком выбрасывают обратно в Европу к презираемой им буржуазии и мещанскому уюту. Жену под мышку — и на поезд! На прощание 21 сентября Винниченко сливает свою депрессию в дневничок: «Речі знову упаковані. Через півгодини виїжджаємо на вокзал, на Петроград, Ревель, Берлін і т.д… Ні жалю, ні туги. Чуття втоми й порожнечі… Аж не віриться, що так і не вдалось жити й працювати на Україні для революції»…

Незадачливый революционер умер на своем хуторе во Франции в Мужене возле Канн в 1951 году, пережив и Петлюру, и Ленина, и Чичерина, и Каменева, и даже Троцкого. Он пописывал книги и картины, наслаждался тишиной и уютом, и больше не лез в большую политику. Разве что время от времени нахально доставал сильных мира сего скандальными заголовками своих произведений, вроде «Слово за тобою, Сталіне!». Но вес его был так мал, что никому даже в голову не приходило гоняться за ним с ледорубом. Жизнь ушла в звонкие фразы.

Сеятель «бактерии» украинства

Зная критичную направленность моего творчества, читатель вправе спросить: а были ли, на мой взгляд, в украинской истории положительные персонажи? Да и я сам часто задаю себе этот вопрос. Жадный и хитрый Грушевский, пославший мальчишек под Круты, а сам сбежавший из Киева, а потом, когда все улеглось, упросивший большевиков пустить его назад на родину? Да еще и написавший советскому правительству, что он готов переступить через трупы убитых красными украинских героев! Какой же это положительный персонаж? Обычный негодяй и мошенник. Первый глава украинского правительства Винниченко, торговавшийся в 1920 году с теми же красными за пост уже в правительстве Советской Украины? Прощелыга и больше ничего. Его ясновельможность Павло Скоропадский, почувствовавший себя украинцем только в тот момент, когда ему предложили стать гетманом и бросивший на произвол белых офицеров, защищавших его от Петлюры! Пусть гетман был умен, образован, остроумен, но на героя он никак не тянет. Симон Васильевич Петлюра? Но, как же быть с тем, что он докатился до должности цепного пса при Пилсудском и, не моргнув глазом, отдал Польше не только все наследие Даниила Галицкого, но еще и пообещал сохранить власть польских помещиков на той урезанной, куцей, марионеточной Украине, которую ему пообещали в 1920 году с польского панского плеча? Только мученическая смерть от пули наемного убийцы примиряет меня с Петлюрой.

Роешься в памяти, роешься, а из темноты вылезает только чья-то хитро улыбающаяся рожа со словами: «Маємо те, що маємо»… И, вдруг, в тот самый момент, когда меня уже готово было охватить отчаяние, я вспомнил: ЧИКАЛЕНКО! Евгений Харлампиевич Чикаленко — херсонский помещик и меценат, без которого, уверяю вас, никакой Украины не было бы. Имя его сегодня подавляющему большинству наших сограждан ничего не говорит. Но это он — человек, богатство которого мало чем уступало создателю Аскании-Новы барону Фальц-Фейну, профинансировал практически все украинские идеологические проекты начала XX столетия. Украинские газеты и журналы выходили за его счет. Студенты получали от него стипендии. Писатели — то, что сегодня называется грантами. А политические партии — финансовые инъекции, запускавшие их готовые остановиться в любой момент сердца.

Чикаленко знал всех в тесном украинском движении. И Грушевского, и Винниченко, и Михновского, и Сергея Ефремова. В Центральной Раде сложно найти хоть кого-то, кто не был бы его приятелем. Точнее, его «утенком», которого Евгений Харлампиевич, по собственному шутливому выражению, «высидел».