Александр Пыжиков - Питер - Москва. Схватка за Россию
«Средства, которыми мы владеем, не являются плодом пожалования, а созданы нами, нашими предками путем упорного труда почти из ничего, часто путем отказа себе в самом необходимом... Если раньше говорили: дворянство обязывает, то теперь нужно сказать: собственность обязывает»[1080].
По мнению участников этих встреч, отказ в проведении съезда свидетельствовал о полном разрыве между Москвой и Петроградом, что, несомненно, должно сказаться на предстоящих государственных выборах[1081].
Но ждать выборов не пришлось. Февральско-мартовские события смели и самодержавие, и ненавистные верхи бюрократии. В мгновение ока купеческие круги оказались в роли триумфаторов; столичные же предприниматели, лишившись административных опор, попали в абсолютно непривычную ситуацию[1082]. Так, питерские банки оказались вынуждены отвечать согласием на предложения о пожертвованиях в пользу тех, кто находился в рядах их явных недругов. Вскоре после переворота А.И. Вышнеградский на заседании совета представителей акционерных банков заявил:
«Следовало бы прийти на помощь Всероссийскому земскому союзу и ассигновать на его нужды полмиллиона рублей»[1083].
Петроградская биржа жертвовала в распоряжение председателя Государственной думы М.В. Родзянко 1 млн руб., а биржевая кулиса собрала 800 тыс. руб.[1084] Более того, контактировать приходилось и с совсем непривычной публикой. Например, управляющий делами комитета съездов банков В.В. Розенберг информировал своих коллег о визите двух лиц, именовавших себя сотрудниками издания «Известия рабочих и солдатских депутатов»: они просили оказать денежную помощь редакции. Изумленные банкиры решили, что после получения письменного заявления следует выделить просителям 3 тыс. руб.[1085] Также банкам пришлось предоставить в распоряжение нового министра юстиции А.Ф. Керенского полмиллиона рублей для политических ссыльных, освобождающихся из тюрем[1086]. А сами заседания банковского комитета начинались по предложению Вышнеградского с минутного вставания в память борцов с царским режимом, погибших за свободу[1087]. Какие чувства вызывало все это у столичного финансового бомонда, весьма далекого от подобных сторон жизни, представить несложно. Конечно, Совет съездов представителей промышленности и торговли не мог не реагировать на перемены. Главой этой крупнейшей предпринимательской организации был избран Н.Н. Кутлер – член центрального комитета кадетской партии. Этот шаг вполне соответствовал духу переживаемого момента (напомним: члены партии заняли видные места во Временном правительстве). Кстати, решение поставить у руководства Совета съездов именно Кутлера следует назвать весьма удачным. О нем, выходце из ближнего круга С.Ю. Витте, отличавшемся высокими деловыми и интеллектуальными качествами, отзывались как о «человеке чистом и вообще порядочном»[1088], имеющем авторитет в предпринимательских кругах. В годы Первой мировой войны Кутлер входил в состав руководящих органов Совета съездов представителей промышленности и торговли и ЦВПК, с 1913 года являлся председателем Совета съездов горнопромышленников Урала[1089]. И вместе с тем у него напрочь отсутствовали лидерские качества, главными же его чертами были исполнительность и работоспособность.
Восьмого марта 1917 года в Петрограде состоялось заседание ЦВПК, на котором чествовались организаторы февральско-мартовского переворота. Этот триумф купеческой буржуазии и ее союзников стал полным унижением их давних питерских конкурентов. Не случайно им напоминали, что в торжестве обязательно должны принять участие члены не только самого ЦВПК, но и других объединений[1090]. На заседании Кутлер от лица Совета съездов говорил о наступлении желанного часа народного освобождения, о рухнувших преградах, которые препятствовали проявлению народной энергии, и т.д.[1091] В устах кадета эти слова выглядели вполне логичными. Однако вслед за ним на трибуне перебывали практически все представители делового Питера и юга России: В.И. Тимирязев, А.И. Вышнеградский, Н.Ф. фон Дитмар, А.П. Мещерский, Э.Л. Нобель и др. Дифирамбы в адрес купеческих министров, чьи имена золотыми буквами будут вписаны в российскую историю, очевидно, стоили им немалых усилий[1092]. Унижение питерской предпринимательской элиты продолжилось уже в Москве, где в конце марта с большой помпой прошел Всероссийский съезд торгово-промышленного союза – тот самый, который двумя месяцами ранее не позволили провести царские власти. Надо сказать, что Совет Съездов представителей промышленности и торговли намечал свой собственный форум на конец марта – но тут пришло телеграфное извещение об открытии в этих же числах съезда в Москве. Из-за этого пришлось отложить петроградское мероприятие[1093]. Не стоит и говорить, с каким настроением ехали в Москву посланцы столичной буржуазии. Встретили их прохладно; даже Кутлера избрали в президиум с большими возражениями[1094]. Сам он невысоко оценил мероприятие, отметив митинговый стиль и ряд организационных неурядиц. По его мнению:
«съезд представлял собой довольно смешанную картину, так как тут было много лиц, которых мы видели в первый раз... вообще состав съезда можно назвать случайным, хотя такие форумы нужны и понятны»[1095].
Присягнув на верность новой демократической власти, петроградские деловые круги сразу повели разговор о сокровенном – об открытии фондовой биржи, работа которой прервалась тревожными днями февраля. Напомним, биржевые торги, начатые 24 января 1917 года после длительного, почти в два с половиной года, перерыва, характеризовались стремительным повышением стоимости различных акций. (Картина довольно странная: непрерывный рост курса ценных бумаг на фоне доживающего последние дни режима; этот феномен, по общему мнению, явился следствием всплеска спекулятивного ажиотажа[1096].) Теперь, после крушения царизма, банковские деятели жаждали возобновления торгов; они провели специальное совещание, на котором сформулировали аргументы в пользу скорейшего открытия биржи. Но в пылу обсуждения не учли того, что в условиях наступившей политической нестабильности различные непредвиденные обстоятельства способны вызвать существенное падение цен акций: этот весьма вероятный ход событий заслонялся в их глазах двумя практическими соображениями. Во-первых, финансисты считали необходимым прояснить состоятельность акционерных обществ и отдельных держателей ценных бумаг, которые за отсутствием биржевых котировок не знают, чем, собственно, располагают. А во-вторых, сам факт открытия биржевых торгов явился бы, по их мнению, актом доверия новой власти к российскому финансовому миру[1097]. Однако Временному правительству было явно не до этих реверансов: его заботили непрекращающиеся забастовки на предприятиях; рабочие требовали пересмотра условий трудового найма. Петроградский совет постоянно взывал к продолжению работы, но дело приобретало явно затяжной характер. Требовался какой-то толчок, чтобы ситуация могла нормализоваться. Особые надежды возлагались на соглашение о новых условиях труда, заключенное между Петроградским обществом фабрикантов и заводчиков и исполкомом Совета 10-11 марта 1917 года. Это соглашение усиленно продвигало Министерство торговли и промышленности. На предприятиях учреждались фабрично-заводские комитеты с широкими функциями в области внутреннего распорядка, формировались примирительные камеры из рабочих и предпринимателей на паритетных началах, но главное – вводился восьмичасовой рабочий день[1098]. Министр А.И. Коновалов после консультаций с руководством военного ведомства на подконтрольных ему предприятиях также установил перечисленные новшества[1099]. По мысли правительства, эти социалистические по духу меры должны были внести желанное успокоение в рабочую среду.
Однако в Петроградском обществе фабрикантов и заводчиков, наоборот, считали, что образование примирительных камер и комитетов если к чему и привело, то только к обострению конфликтов. Подписанное соглашение, по мнению предпринимателей, во многом оставалось на бумаге и не способствовало урегулированию положения, рабочие предъявляли невыполнимые требования, нередко применяли насилие, производительность труда снижалась и т.д.[1100] Недовольство столичных предпринимателей было отчетливо выражено на совещании у Коновалова в Министерстве торговли и промышленности. Прежде чем объявлять восьмичасовой рабочий день, заявили они, необходимо разобраться, как это соотносится с интересами обороны страны. Предлагалось также распространять эту норму не по территориальному принципу, то есть по отдельным регионам, а применительно к каждой конкретной отрасли, тщательно взвешивая все за и против[1101]. Заметим: купечество Москвы тоже не было в восторге от этого вынужденного новшества. Например, известный фабрикант С.И. Четвериков указывал, что сокращение продолжительности рабочего времени до восьми часов означает снижение нынешнего производства страны на 20%. И потому вместо этого лозунга русский народ должен выставить другой – всё для войны: он больше отвечает военному времени, чем требование добавочного отдыха. Любопытно сравнение, сделанное Четвериковым: как нельзя вообразить жизнь современного человека, в полном объеме выполняющего заповеди Христа, так нельзя представить рабочего, отдающего лишь восемь часов труду и шестнадцать – отдыху[1102].
