Александр Пыжиков - Питер - Москва. Схватка за Россию
На этом фоне многие влиятельные москвичи стали склоняться к мысли привлечь в состав правительства своих оппонентов из петроградской буржуазии. В объединении усилий виделась хоть какая-то возможность спасти положение. Выше уже говорилось о вхождении Московского общества заводчиков и фабрикантов (3 октября 1917) во Всероссийскую организацию таких обществ, сконструированную в Петрограде. Теперь в московских деловых кругах стали раздаваться открытые требования включить в правительство не кого-нибудь, а самого П.П. Батолина. Совсем недавно его называли «хищной столичной акулой», ничем не брезгующей в своих спекулятивных аферах. Ныне же, в тревожные октябрьские дни, Батолин предстал в образе крупной фигуры, чьи частные почины имеют государственный масштаб и приносят стране огромную пользу. Но главное – его считали способным найти общий язык с революционной демократией. Народ пойдет за Ватолиным, убеждал «Коммерсант», поскольку:
«он не ушел еще от интересов простого крестьянина и простого рабочего, не отвык еще разбираться в сущности нужд каждого и мог бы найти выход там, где его не находят сами заинтересованные стороны»[1063].
Этот самородок – продолжала аргументацию газета, – ведущий мощный корабль (то есть Русско-Азиатский банк) мог бы с успехом встать к государственному кормилу, и «это не явилось бы тем переходом, при котором кормчий теряется и не знает, с чего начать»[1064]. Такие же восторженные слова чуть ранее адресовались одному из лидеров московского купечества – Коновалову, ставшему заместителем премьера и главой торгово-промышленного ведомства: его возвращение во властные органы бурно приветствовали широкие общественные слои[1065]. Трудно сказать, как бы пошло сотрудничество давних конкурентов в рамках единого правительства. Несмотря на общую опасность, их коммерческие интересы оставались диаметрально противоположными. Например, сразу после формирования кабинета Коновалов и Третьяков заявили о необходимости поддержать русскую текстильную промышленность, выделив для этого из казны огромную беспроцентную ссуду (4 млрд руб.).[1066] Не нужно быть провидцем, чтобы понять, чем бы занялся Батолин, очутившись на одном из ключевых правительственных постов.
Тем не менее первый шаг по привлечению к сотрудничеству представителей питерской буржуазии был сделан. 11 октября на пост товарища министра финансов по внешнеэкономической деятельности был приглашен бывший председатель правления Сибирского торгового банка Э.К. Груббе[1067]. Это было первое подобное назначение во Временном правительстве за все время его существования – и последнее, поскольку до 25 октября оставались считанные дни. Большевистское восстание положило конец отечественному капитализму. Осенний реванш московского купечества оказался пирровой победой:
«ибо угодное ему Временное правительство очень скоро исчезло под кулаком таких молодцов, которые и самого купца ограбили»[1068].
Глава 6.
НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ТРИУМФ
МОСКОВСКОГО КУПЕЧЕСТВА:
ЭКОНОМИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ
Почти двадцатилетние политические баталии разной степени интенсивности увенчались победой либеральных сил, выступавших под лозунгом ограничения самодержавия и чиновничьего всевластия. Купеческая буржуазия и либералы ратовали за то, чтобы лишить правящую бюрократию административных рычагов, и позиционировали себя более опытными управленцами, способными ответить на модернизационные вызовы. Административный ресурс манил не одно поколение вышедших из народа капиталистов, с завистью наблюдавших за тем, как петербургский бизнес, тесно связанный с чиновничьими кругами, пользуется всевозможными преимуществами. Борьба за утверждение либеральных ценностей, знамя которой в начале XX столетия подхватила московская предпринимательская группа, подразумевала вытеснение с лидирующих позиций петербургского клана и завладение «контрольным пакетом» отечественной экономики.
На рубеже февраля – марта 1917 года для московской буржуазии наконец открылся путь к реализации обширных социально-экономических замыслов. Заметим, что предшествовавшие два месяца были для нее на редкость неудачными. В январе – феврале правящая бюрократия нанесла по купеческой группе ощутимые удары. Первый был связан с конкурсом на строительство Московско-Донецкой железной дороги. Вокруг этого перспективного проекта, которому все эксперты прогнозировали большую доходность, разгорелись нешуточные страсти; главными конкурентами стали американские финансисты во главе с New-York city bank и группа предпринимателей Москвы. Официальными представителями американцев выступили крупный финансист Ф. Хольбрук и член совета Сибирского торгового банка Ф.А. Липский. Они обещали построить магистраль нового типа по последнему слову техники, используя преимущественно русские материалы[1069]. Со своей стороны, Московский биржевой комитет информировал заинтересованные правительственные ведомства о создании специального консорциума, готового вложить в дело около 500 млн руб. Московские предприниматели настойчиво подчеркивали, что совершенно недопустимо отдавать предпочтение иностранцам, передавая в их руки управление стратегической железнодорожной веткой: ведь они будут руководить ею не из России и в конечном счете не в российских интересах. Подобных примеров, уверяли они, более чем достаточно, чтобы вновь не повторять уже имеющийся печальный опыт[1070]. Разумеется, московские претенденты заручились поддержкой Государственной думы, где финансовая комиссия признала рассмотрение проекта первоочередным делом. Первого февраля состоялось заседание членов Государственной думы, ЦВПК, Совета съездов представителей промышленности и торговли с чиновниками ряда министерств. Однако последние как раз отдали предпочтение американской заявке, чем вызвали возмущение депутатов, предлагавших обсудить вопрос прежде всего с точки зрения соблюдения российских интересов[1071]. В ответ чиновник Министерства финансов Н.Е. Гиацинтов проинформировал законодателей и их союзников, что начинать дискуссию о строительстве данной трассы в комиссиях Государственной думы вообще излишне: вполне достаточно провести обсуждение в правительственных ведомствах[1072]. В результате тендер, как и планировало правительство, выиграла американская финансовая группа. Правда, из-за нестабильности, воцарившейся в стране после свержения царизма, американцы так и не приступили к реализации проекта[1073].
Запрет властей на проведение в Москве Всероссийского торгово-промышленного съезда стал не менее сильным ударом по планам московской буржуазии накануне Февральского переворота. Идея провести Всероссийский предпринимательский форум родилась в конце 1916 года; представители биржевых комитетов центра, Поволжья и Сибири обсудили ее в частных московских собраниях. В результате в правительство поступило ходатайство о разрешении собрать съезд[1074]. Эта инициатива сразу встретила неприятие в столице; питерская пресса писала:
«Москва, в увлечении своим детищем, забывает, что в Петрограде есть уже две центральные организации, объединяющие часть торгово-промышленного класса. Не замечать их – значит не объединять, а разъединять. К тому же не следует, осуждая петроградское местничество, культивировать московское...»[1075]
Монополия на организацию российского бизнеса, считали в столице, принадлежит не Москве: центром является Петроград, где сосредоточены финансово-промышленные учреждения страны[1076]. Министерство внутренних дел, в свою очередь, озаботилось тем, как воспрепятствовать созданию нового торгово-промышленного союза. А.Д. Протопопов не мог допустить появления на политической арене подобной организации, и, разумеется, ходатайство было признано несвоевременным: мол, в напряженных военных условиях не следует отвлекать предпринимателей от работы на оборону[1077]. К тому же министр предлагал больше поддерживать окраинную, а не центральную промышленность: это, считал он, «окажет сдерживающее воздействие на политиканов из числа крупных промышленников»[1078]. Интересно, что официальный запрет на проведение съезда последовал в день открытия фондовой биржи – 24 января 1917 года, когда все ожидали начала долгожданных торгов[1079]. Раздражение московской буржуазии не знало границ; в купеческих особняках обсуждали дальнейший план действий. П.П. Рябушинский был возмущен таким отношением власти:
