На шумных улицах градских - Леонид Васильевич Беловинский
Купеческие особняки нередко строились по старозаветному типу, на каменном подклете, в котором иной раз располагалась лавка или лабаз, либо перекупались у разоряющегося дворянства, иногда же даже заказывались видным архитекторам, повторяя, однако, тип дворянского особняка. Но не следует заблуждаться на счет слов «особняк» и тем более «дворец». Даже в сегодняшней Москве, не говоря о провинции, сохраняется еще немало деревянных домиков, обшитых тесом, иногда с разделкой под квадры камня, с деревянными пилястрами или колоннами; чаще же эти деревянные постройки штукатурились, являя собой вид каменных домов, увенчанных фронтонами с гербовыми щитами. Русские люди справедливо считали, что жить в камне «не здорово».
Когда в XIX в., особенно его второй половине, разночинцы – чиновники, лица свободных профессий, предприниматели, стали возводить более солидные жилища, они повторяли тип дворянского особняка конца XVIII – начала XIX вв., из соображений престижности украшая свои жилища лепниной, пилястрами, фронтонами, даже с гербовыми щитами, пустыми, украшенными инициалами владельца, а то и с фантастическими гербами.
«Третья обширная часть города от Каретного ряда и до Москвы-реки была населена мелким купечеством, мещанством, ремесленным и прочим мелким людом, – пишет Богословский. – Хорошо известен тип маленького мещанского домика, какие во множестве можно видеть по окраинам губернских и во всех наших уездных городах: деревянное одноэтажное строение с более или менее обширным двором, с садиком. Однообразна и внутренняя обстановка такого жилища. Кисейные занавески и горшки с геранью на окнах, иконы с тлеющими лампадками в переднем углу, с комодом, покрытым белой вязаной салфеткой, с шкапчиком, где за стеклом стоит незатейливая посуда, среди которой непременно виднеется раззолоченная чашка с надписью “В день ангела” (17, с. 108). К этому можно добавить еще характерные домотканые половики, сплошь покрывавшие полы, да яркие лоскутные коврики и покрывала. В провинции мещанские усадьбы были пообширнее московских: земля стоила меньше, а население было пореже. У ростовского мещанина Фигурнова «Деревянный двухэтажный флигель. Во дворе два амбара, два омшаника, навес, ледник, баня, огород. Во дворе красильное заведение». А у вязниковского мещанина Крутышева «Деревянный одноэтажный дом в три окна. В доме одна комната и русская печь. Из дома выход в сени. Из сеней лестница на чердак и вход в другую заднюю половину дома и чулан. К чулану приделан забранный амбар и еще одна комната в три окна. В ней печь голландская с лежанкою».
Не нужно думать, что в те благословенные времена все жили по собственным или арендованным особнякам или хотя бы небольшим мещанским домикам. Немало было такого люда, который снимал в больших домах квартирку или даже комнату. Ярославец (крестьянский сын, затем мещанин) С. В. Дмитриев вспоминал: «Мы с матерью жили тогда в доме Мохова на Большой Линии. Моховы содержали тройки лошадей, постоялый двор и номера для приезжающих, а также сдавали помесячно комнаты.
Одну из таких комнат, именно кухню, мы и снимали, не помню точно, сколько платили за нее, кажется 2 руб. 50 коп. или 3 руб. в месяц. Дрова мы покупали сами, я должен был их колоть» (с. 84). Затем мемуарист поступил «мальчиком» в купеческий дом, а мать перебралась на другую «квартиру»: «Мать жила тогда на Власьевской улице в доме Калинина… Квартира стоила в месяц 3 рубля. “Квартира” – это комната с русской печью, метров 10–12» (38, с. 191). Затем мемуарист «вышел» в приказчики у своих хозяев и перебрался с матерью в новую квартиру, «…на Нетече, в центре города, в мезонине… На улицу выходила большая, в три окна, комната, во двор смотрело тоже три окна, но два в комнате, а одно в кухне; сняли дом за семь рублей в месяц со своими дровами и керосином» (38, с. 268). А поскольку поначалу жалованье молодому приказчику было положено всего в 10 руб., пришлось в новое жилье пустить сначала одного, а потом и второго квартирантов-студентов: «Условились за 20 рублей в месяц давать ему, кроме комнаты с нашими дровами и керосином, еще обед, ужин и два раза в день – утром и вечером – самовар. Чай и сахар его, стирка белья тоже его» (38, с. 269). Второй квартирант поселился в этой же комнате и на тех же условиях. Вологжанин Л. Ф. Пантелеев, сын умершего чиновника лесного ведомства, также вспоминал, как они с матерью снимали комнатку, фактически русскую печь у вологодского мещанина.
Во второй половине XIX в. по окраинам промышленных городов вокруг появлявшихся заводов стали лепиться домики рабочих, ничем не отличавшиеся от мещанских жилищ; так стали складываться рабочие слободы. Поселение слободами, по специальностям, было характерно еще для посадских людей допетровской Руси, что оставило свои следы в городской топонимике, но к XIX в. такой порядок расселения повывелся. Сохранились лишь на выездах из городов ямские слободы с обширными дворами для экипажей, лошадей и фуража.
К началу XX в. в фабричных слободах и заводских поселках подле предприятий стали то тут, то там подниматься двух-, а то и трехэтажные кирпичные корпуса рабочих «казарм» (общежитий), а при них иной раз и кое-какие представители, как сейчас говорят, инфраструктуры: школы и ремесленные училища для детей рабочих, фабричные больницы и даже народные дома (прообраз советского клуба). По подмосковным городам, бывшим фабричным селам и поселкам, и сейчас немало таких капитальных построек «кипичного стиля». Но они не слишком-то изменяли облик рабочих окраин. Скорее напротив: к началу ХХ в. эти окраины стали приобретать еще более «приземленный» вид. Большой приток новых горожан из деревни, где начался процесс «раскрестьянивания» (особенно большую роль здесь сыграла Столыпинская аграрная реформа, открывшая возможность малоимущим крестьянам закреплять в собственность и продавать свои наделы), привел к появлению городских трущоб нового типа.
Трущобы в большом городе не были диковинкой и ранее. Воспетая Вс. Крестовским в знаменитом романе «Петербургские трущобы» петербургская «Вяземская лавра» уже в 60-х гг. существовала как вполне укоренившееся и развитое явление. Вот как описывал ее Н. И. Свешников: «Проходя по Обуховскому проспекту, у ворот дома князя Вяземского я увидел билетик, на котором значилось, что в квартире № 4 сдаются углы. Не раздумывая, я зашел туда и нанял себе помещение за рубль в месяц…
Квартира, в которую я попал, находилась в… флигеле над банями… Ее содержал столяр, работавший с двумя сыновьями. Она состояла из двух равных по величине комнат. В первой по стенкам были устроены койки, из которых две занимал хозяин
