Еремей Парнов - Секретный узник
кортежа проходит мимо дома, в котором когда-то жил Тельман, мнивший
себя властителем Гамбурга, а ныне - величина, отошедшая в прошлое.
Радиограмма из Мадрида
от бойцов 12-й Интернациональной бригады
Батарея имени Тельмана приветствует своего почетного командира.
Дорогой товарищ Тельман!
Пять месяцев назад, когда мы дали нашей бригаде твое имя и
двинулись с орудиями на Мадрид, мы все, от рядового бойца до
командира, чувствовали, что взяли на себя большие обязательства.
Среди нас были представители шестнадцати национальностей,
представители всех антифашистских партий, молодые добровольцы и
старые солдаты, участники мировой войны. Мы говорили на различных
языках, но понимали друг друга, когда речь шла о главной задаче
быть достойными твоего имени.
С тех пор мы вели бои в Университетском городке на окраине
Мадрида, участвовали в победоносном бою под Лас-Росас, поддерживали
наступление у Мирабуено, помогали отбивать атаку на реке Хараме и
сражались под Бриуэгой.
Впереди - новые бои. Народ Испании переходит в контратаку. Мы
знаем, что боремся за свободу страны, которая особенно упорно и
самоотверженно вела и ведет борьбу за твое освобождение.
И мы знаем, что каждый выстрел наших орудий расшатывает стены
гигантской тюрьмы, в которую превратил наше немецкое отечество
гитлеровский фашизм. В день твоего рождения мы клянемся тебе, товарищ
Тельман, удвоить наши силы и плечом к плечу с молодой и храброй
армией испанского Народного фронта двигаться вперед, к новым победам.
Сегодня, в день твоего рождения, батарея избрала тебя своим почетным
командиром.
Мы всем сердцем с тобой, товарищ Тельман. Орудия нацелены.
Можешь положиться на нас.
Рот фронт, товарищ Тельман!
Глава 42
ВТОРОЙ КУРЬЕР
Эдвин стоял на гранитных бунах Куксхафена. С грохотом разбивались мутно-зеленые, как бутылочное стекло, волны, из осклизлых щелей стекала стремительная молочная пена. От выброшенных прибоем черных гниющих куч шел крепкий йодистый запах. По забрызганным чаичьим пометом каменным плитам прыгали стеклянные водяные блохи. Следовало ждать шторма.
Горизонт затянуло размытыми перистыми облаками. Ветер налетал порывами и долго шуршал в камышах. Рассеянный свет тяжело слепил глаза.
Пожалуй, эта его поездка была самой стремительной. Прага, Берлин, Гамбург - и на все два дня...
Дребезжит трамвай на пути к Вацлавской площади, звеня несется по крутому спуску у Голешовичек. Торжественные свечи цветущих каштанов, потом опадающий на горячую от солнца брусчатку липовый цвет. Ласковый безмятежный зной. Пруд в Паненских Бржежанах совсем позеленел. Сухой лист медленно крутится у берега в недвижной воде. А отраженное в ней небо чисто-синее, и белые легкие облака. Мальчишки ловят медных карасиков. Холодный меркнущий лоск чешуи. Смех. Чужая мягкая, словно ласкающая речь.
Оставив беленький под синей крышей домик на Градчанах, он поехал в Судеты. Границу перешел легко, благо живущим в Чехословакии немцам препятствий не чинили. Чешские коммунисты рассказывали, что судетские немцы тайно установили через границу две телеграфные линии с Берлином. Полиция их не обнаружила. Возможно, боялась найти слишком многое. Пражское правительство остерегалось раздражать воинственного соседа. Инженер Тодт подводил свои автобаны к самым шлагбаумам, которые быстро поднимались, чтобы без лишних формальностей пропустить очередную машину с германским номером.
Эдвин прибыл в Берлин для встречи с Гербертом. После пражской тишины столица рейха оглушила его ревом военных маршей. По улицам печатали шаг бесконечные колонны солдат. Холодно поблескивали ножевые штыки. Медленно ползли бронемашины. Над Унтер-ден-Линден низко стлалась синяя бензинная гарь. Отряды эсэсовской кавалерии сменялись оркестрами. Ревели трубы, звенела раскаленная медь тарелок, глухо рокотали барабаны. Толпы берлинцев дожидались у цейхгауза смены вахт. Восторженно следили за четким выполнением ружейных приемов. Притоптывали в такт прусскому шагу. Они ревели от восторга, когда появлялся какой-нибудь генерал. Малиновые отвороты и лампасы встречали аплодисментами...
Герберта он разыскал довольно скоро, и они встретились под вечер в Тиргартене.
- В последние дни гестапо произвело многочисленные аресты. Несколько явок завалено, - сказал Герберт. - Основная работа перенесена на север. Ион руководит, пожалуй, самой боеспособной теперь группой. Тебе нужно обязательно с ним встретиться.
Эдвин хорошо знал Иона Зига по прежней работе. Это был один из самых талантливых сотрудников "Роте фане".
- Где он теперь? - спросил Эдвин.
- В Нойкёльне. Ему нужна непосредственная связь с ЦК. Ты поможешь ему установить более регулярные контакты с зарубежным руководством.
- Понятно, - кивнул Эдвин.
- Товарищ Вильгельм знает Иона. Он говорил со мной о нем после партийной конференции в Брюсселе.
- Как Макс?
- Поправляется. Медленно, но поправляется. Врач сказал, что пулю, которая застряла в легком, трогать пока не следует. Он просил передать тебе привет.
- Спасибо. Что еще?
- Наши решили, что теперь ты один будешь работать со Стариком. Меня переводят на другое...
- Понятно. А как же Мария?
- Я тебя с ней познакомлю. Встретимся завтра в семь вечера на побережье. Знаешь кафе "Чайка" в Куксхафене?
- Найду.
- Тогда до завтра. - Герберт достал сигарету и, словно по рассеянности, оставил пачку на скамейке. - Столик второй справа, - бросил он уходя.
Когда он ушел, Эдвин взял пачку и, закурив, сунул ее в карман.
И вот теперь он на окраине Куксхафена. Любуется морем. Следит, как бухает и шипя разбивается в пену волна. Оглушительно кричат чайки черноголовки, моёвки, сизокрылки. В детстве он любил собирать чаичьи яйца. Право, это дело требовало храбрости и выдержки. Разгневанные чайки самоотверженно атаковали грабителей. И не каждый мог устоять перед неистовой их атакой.
Разворотил носком ботинка штормовую кучу. Запрыгали блохи. Среди черных подсохших водорослей валялись выбеленные, как кость, куски плавника, мелкие ракушки, сорванный с сетей поплавок.
Время близилось к шести. Пора было идти.
Он неторопливо поднялся вверх по откосу и, миновав лесопилку, напрямик пошел к трамвайному кругу. Решетчатые столбы одиноко чернели в мутноватом бело-зеленом сумраке. В сплетении проводов выплыла маленькая и белая, как огуречное семя, луна. Пока вагон тащился до Баренфельда, луна успела вырасти и стать латунной.
Эдвин легко нашел "Чайку". Нужный столик оказался свободным. Избалованный "праздроем" и "пльзенским", он попросил бутылку датского "старого Карлсона" и бутерброд с кильками. Герберт и Роза пришли минут через десять. Заняли соседний столик, заказали кофе.
Краем глаза Эдвин следил за Розой. Он почему-то представлял себе ее совсем не такой, во всяком случае более молодой. Она оживленно беседовала с Гербертом.
Вот глаза у нее действительно молодые. И взгляд: прямой, уверенный. Но лицо усталое, и у глаз безжалостные гусиные лапки. Стареющая, довольно полная женщина. Да, ей в жизни досталось... Морщины на шее, красные пятна на локтях.
Они допили свой кофе и, даже не взглянув на Эдвина, ушли. Он неторопливо вылил остатки пива в стакан. Дал немного осесть пене и выпил. Потом закурил сигарету, расплатился и вышел на улицу. Постоял немного, огляделся и вразвалочку пошел к спортивному магазину с эмблемой общества "Фихте".
Возле аптеки он перешел на другую сторону и свернул за угол. В крохотном скверике увидел Розу и Герберта. Медленно прошел мимо. В следующем переулке, где был колбасный магазин, они догнали его.
- Здравствуй, Эдвин, - сказала Роза.
- Привет, Мария.
- В среду я была у Старика.
- Как тебе удалось?
- Добилась.
- Как он там?
- Жалуется на рези в животе.
- Надо посоветоваться с врачом.
- Я уже была. Он назначил лекарство, но его не разрешили передать.
- Хорошо. Я попробую через надзирателя Эмиля. Лекарство у тебя с собой?
- Конечно. - Она раскрыла потертую лаковую сумочку и достала пробирку с таблетками. - Он просил сказать вашим, что одобряет избрание Пика председателем партии. Считает решение очень правильным.
- Он знает, что мы готовим новую попытку?
- Он понимает, насколько это все трудно.
- Теперь особенно.
- Да, он все знает. И считает, что следует выждать. Просит не идти на бессмысленный риск.
- А каково общее положение?
- Некоторые обстоятельства наводят на размышления.
- Что-нибудь угрожающее?
- Не знаю, но на свиданиях каждый раз присутствует новый надзиратель. По-моему, это становится системой. В среду тоже был другой. Его фамилия Каснер или Кестнер. Мне он очень не понравился. Он задавал Старику чудовищно провокационные вопросы. В моем присутствии! "Предлагаю вам созвать здесь, в тюрьме, собрание, - сказал он, - и выступить по вопросу о национал-социализме. Вы скажете, что отказались от своего мировоззрения, что марксизм - лжеучение, и призовете собравшихся осознать это и отречься от коммунизма".
