Маргарита Альбедиль - Индия: беспредельная мудрость

Индусов поставили перед выбором: ислам или смерть, и некоторые выбрали второе. Мужчин-брахманов предавали смерти, женщин и детей отдавали в рабство, храмы сжигали и на их месте строили мечети. Войны индусских князей за веру и свободу не прекращались на протяжении всего средневековья, а богатые и зажиточные джайны нередко финансировали их. Впрочем, некоторые из индусских раджей стали служить Великим Моголам, отдавать своих дочерей в жены правителям и знатным людям, что не только служило символом покорности, но и открывало доступ к высоким чинам. Другие принимали ислам за награды или ради избавления от налога «на неверных».

Постепенно новая религия стала проникать и в более широкие слои населения и в разные сферы жизни, производя в них глубокие перемены. Наиболее заметными явлениями культуры стали сложение «индомусульманского» языка урду, возникшего в передвижных лагерях могольских императоров, создание новых стилей в архитектуре, живописи, танцах, ремеслах, костюме.

Мусульмане, пришедшие в Индию из Средней Азии, Ирана, Афганистана, сохраняли принесенные из родных мест традиции и одновременно впитывали индийскую культуру. Они усваивали местные языки, обычаи, бытовые навыки и привычки, а также некоторые социальные установления. Индусы же воспринимали то новое, что нес с собой ислам, сохраняя при этом традиционный образ жизни. Так, какой-нибудь брахман, служивший при дворе делийского султана, не мог изменить традиции вегетарианства, но ничто не мешало ему изучить язык фарси, ставший государственным, оценить красоту газелей Рудаки, усвоить утонченные развлечения мусульманской знати. В результате мусульмане вписались в систему межкастового взаимодействия и стали выполнять те кастовые роли, которых от них и ожидали. Несмотря на запреты ортодоксов, они все больше чувствовали себя индийцами, наслаждались праздником Холи и другими, постигали мудрость «Махабхараты» и «Рамаяны» и украшали стены своих мечетей в духе индуистских храмов. Разумеется, отношения складывались непросто. Как писал уже упоминавшийся Видьяпати, то, что «для одних – дхарма, для других – насмешка». Но как бы то ни было, контакт, взаимообогащение и сращивание культур неизбежно происходили.

Смешение двух различных традиций происходило и в живописи. Во времена Акбара получила распространение так называемая могольская школа, сочетающая лучшие элементы раджастанской и персидской живописи; претерпела трансформацию и индийская музыка, также вдохновлявшаяся религиозными мотивами, как, впрочем, и скульптура, и живопись, и архитектура.

По сути, в средневековой Индии встретились два не соприкасавшихся ранее мощных потока разных традиций, образов жизни, веры, культурных достижений, и их сложного взаимодействия и взаимопроникновения не могло не быть. Его оценивают по-разному. Одни считают, что в результате возник своеобразный синтез, оказавший в целом скорее положительное, чем отрицательное влияние на литературу, искусство и уклад жизни Индии. Другие же полагают, что индусский и мусульманский миры не соприкасались, а существовали параллельно. Видимо, отчасти правы и те, и другие, а истина, как всегда, находится где-то посередине.

Отношение Моголов к местным верованиям было неодинаковым и колебалось от полного равнодушия к искренней приязни или, наоборот, нетерпимости. Объединительную политику на религиозной основе сознательно проводил третий император династии Великих Моголов Акбар, внук Бабура. Став падишахом в 13 лет и без малого полвека правя страной, он расширил границы империи и сделал своими подданными даже гордых и воинственных раджпутских князей. Акбар, бесспорно, был мудрейшим правителем и государственным мужем. Он покровительствовал не только торговцам, военным и банкирам, но и ученым, и музыкантам, и художникам, блистательная плеяда которых украшала его двор. Период его правления был не только временем кровопролитных завоеваний, но и эпохой невиданного до той поры религиозного синтеза. Неслучайно в индийской памяти, не удержавшей в себе походов Александра Македонского, оно запечатлелось как «век Акбара».

Одним из великолепных памятников этому веку служит дворцово-крепостной ансамбль Фатхпур-Сикри, «город победы», до сих пор вызывающий восхищение посетителей. Его называют иногда «каменной симфонией»: архитектурные мелодии разных народов Индии сплелись в ней с «голосами» зодчих из Средней Азии и Ирана. Фатхпур-Сикри – единственный город, уцелевший в том виде, как он был задуман и построен, потому что на его долю выпала судьба стать после смерти Акбара мертвым городом. Его возводили всего 10 лет, с 1569 по 1580 гг., и так же быстро он опустел. Рассказывают, что город был обязан своим рождением страстному желанию императора Акбара иметь сына и наследника. Ради этого он будто бы прошел босиком под палящим солнцем от Агры до Фатхпур-Сикри, чтобы получить благословение суфийского мистика Шейха Салима Чишти, созерцающего в пещере неподалеку от города. Когда родился долгожданный сын, будущий император Джехангир, преемник Акбара, тот назвал его по имени суфия Салимом и – как символ благодарности – построил величественный город, окруженный стеной из красного песчаника. Прекрасный город сравнивают с эпической поэмой, и эта метафора оправдана. Здесь нет подавляющей роскоши и великолепия, а есть гордая и величавая красота строений, мерный ритм повторяющихся архитектурных элементов, тонкость и изощренность отделки.

Ворота победы, Буланд Дарваза, высотой почти 60 метров, возвышающиеся над городом, – один из архитектурных шедевров средневековой Индии. Этот триумфальный памятник стоит на высоком естественном постаменте – холме с огромной каменной лестницей. Ворота ведут в закрытый двор, мощенный белыми плитами, где сверкает, как драгоценный камень, павильон с большими проемами, забранными искусными каменно-кружевными решетками, – гробница Шейха Салима Чишти. Бездетные женщины всех вероисповеданий приходят сюда помолиться и испросить чадородия. Внутренний двор с мечетями и гробницами составляет отдельный ансамбль.

За комплексом культовых зданий простирается грандиозный ансамбль жилых резиденций и дворцов Акбара и приближенной к нему знати. В центре зала для аудиенций примерно на высоте второго этажа возвышается трон императора, поддерживаемый снизу мощной колонной. Висячие мостики-балконы соединяют его с галереей, опоясывающей стены второго этажа. За дворцом барабанов расположен просторный открытый внутренний двор, где Акбар вершил правосудие, а обитательницы гарема смотрели на это с красивого решетчатого балкона, украшенного узорчатыми окнами. Неподалеку находились турецкие бани, палаты принцесс и комната придворного астролога. Во дворе сохранились следы шахматной доски, на которой играл император, причем фигурами служили придворные и танцовщицы. Утонченным вкусом поражают личные покои Акбара, украшенные изящным фонтаном в виде цветка, и великолепная императорская опочивальня.

Около императорских конюшен и манежа находится дом человека, которого английский историк Винсент Смит назвал «придворным шутом» и который известен во всей Индии под именем Бирбала. В действительности это был небогатый брахман Махеш Дас родом из Калпи в Центральной Индии. Он был на 14 лет старше Акбара и сначала служил у его раджпутского друга, который и отправил Бирбала к императору. Умный и тонкий собеседник, музыкант и поэт, Бирбал пользовался огромным доверием и расположением императора. Остроумный и находчивый, он был неистощимым кладезем анекдотов и афоризмов, которые широко бытуют в Индии до сих пор.

Рассказывают, что однажды Акбар спросил Бирбала, какова разница между правдой и ложью.

– Их разделяют четыре дюйма, – последовал незамедлительный ответ.

– Как это так? – удивился Акбар.

– Ваше величество, мы слышим ушами и видим глазами. Правда то, что мы видим, но не то, что слышим. Расстояние между глазом и ухом – четыре дюйма. Значит, расстояние между правдой и ложью – четыре дюйма.

Но у Бирбала были и другие, серьезные стороны характера, которые помогли его дружбе с Акбаром преодолеть разницу в возрасте, вере и социальном положении. Они нередко проводили ночи в долгих беседах – Бирбал был едва ли не единственным среди придворных, чей дом стоял неподалеку от императорского, – и, как полагают историки, после этих бесед Акбар не раз принимал смелые и неожиданные решения. Ряд историй с именем Бирбала связан и с Залом споров, где по четвергам собирались придворные и мусульманские мудрецы для обсуждения законов и учения ислама.

Фатхпур-Сикри – выдающийся пример индоисламской архитектуры, для которой стало обычным использование куполов, заимствованных, видимо, в Персии; до той поры типичными для индийской архитектуры были островерхие строения, а также типично индийское употребление камня в качестве строительного материала. Как и всякий город-ставка, Фатхпур-Сикри был обречен: он мог бы продолжать существование лишь в том случае, если бы был органично включен в окружающий экономический район. При Акбаре через него проходила знаменитая «шахская дорога», по которой велась оживленная караванная торговля. Английский путешественник Ральф Фитч, посетивший Фатхпур-Сикри в 1585 г. и потрясенный огромным императорским двором и вообще всем увиденным, писал: «Между Агрой и Фатхпур-Сикри 12 миль, и всю дорогу тянется рынок продуктов и тому подобного, такой богатый, как будто бы я не выходил из города, и столько же людей, как на рынке».