Константин Писаренко - Тайны дворцовых переворотов
Ей вторит и княгиня Дашкова: «Его немедленно отправили туда, под прикрытием Алексея Орлова и подчиненных ему, капитана Пасека, князя Федора Барятинского, Баскакова, с приказанием охранять развенчанного императора»{206}.
С другой стороны, барон А. Ф. Ассебург со слов Н. И. Панина свидетельствует: «Петра, в сопровождении двух офицеров, посадили в карету и повезли в Ропшу»{207}. Аналогичную трактовку охраны августейшего арестанта мы видим и у Шумахера, который к тому же не забывает назвать фамилии офицеров – Щербачев и Озеров. Так кто же вез Петра III – команда Орлова или офицеры-семеновцы? Екатерина и Дашкова – очевидцы событий; Ассебург и Шумахер – посвященные в детали хроникеры. И те и другие заслуживают доверия, но прав кто-то один.
Давайте поразмышляем. Место временного заключения – Ропша – было выбрано спонтанно 29 июня в Петергофе между первым и пятым часом дня. В самой Ропше немногочисленные смотрители дворца о том ничего не знали и, разумеется, не готовились к приему вчерашнего хозяина. Между тем Петр Федорович отправлялся в Ропшу не на уик-энд, а в качестве узника. А прежде чем узник появится в пункте назначения, пусть и на короткий срок, сей пункт необходимо осмотреть и принять надлежащие меры предосторожности. Стало быть, опальному императору должен предшествовать человек, который все вышеозначенное и исполнит. Ну а кто лучше осуществит столь важное дело, как не лицо, ответственное за охрану арестованного? Ему доверили содержать под стражей супруга Екатерины, и он поступит правильно, если опередит на какое-то время своего подопечного, осмотрит дворец, выберет комнаты, где расположится охрана, прислуга, сам арестант, определит условия и режим его пребывания во дворце. Императрица поручила охрану мужа Алексею Орлову, выделив в помощь ему Барятинского, Пассека, Баскакова и Черткова. Значит, отставному армейскому капитану с помощниками, с отрядом солдат и ехать вперед организовывать встречу поверженного императора в Ропше. А преодолеть 25 верст, отделявших Петергоф от Ропши, сможет кто-нибудь иной. Капитан Щербачев и поручик Озеров, например, офицеры л.-гв. Семеновского полка, с которыми Алексей Григорьевич вполне мог водить знакомство во время службы в том же полку с 9 октября 1749 по 31 мая 1757 года{208}.
Снять возникшее противоречие мы легко сможем, предположив, что обе Екатерины не пожелали вдаваться в мельчайшие подробности перевозки узника. Они помнили главное – охранять Петра поручили Алексею Орлову. А как тот справился с поручением – лично отвез экс-императора; доверил отобрать конвой Панину, а сам поехал вперед; самостоятельно назначил конвойных, попросив воспитателя цесаревича проследить за отправкой… Такие нюансы женщин уже не интересовали. В результате Орлов у них удостоился чести непосредственного участия во всех мероприятиях, касавшихся переезда Петра III.
Любопытно еще сопоставить данный вывод с показанием Г. Р. Державина, оказавшимся свидетелем отъезда Петра Федоровича. Будущий автор «Фелицы» видел четырехместную карету; завешанные гардины; гренадер на запятках, козлах и по подножкам экипажа; с десяток-другой всадников. Но ни Орлова, ни Баскакова, ни Пассека, ни Барятинского, ни Черткова в числе сопровождавших не разглядел. Допустим, Державин не знал никого из пятерки. Однако А. Г. Орлов – лидер гвардейского мятежа, а Пассек, Баскаков, Чертков и Барятинский – офицеры Преображенского полка: первый – капитан-поручик 11-й роты; второй – полковой адъютант в ранге поручика; третий – подпоручик 11-й роты, а четвертый – подпоручик 1-й роты{209}. И, проезжая мимо расположенных в петергофском саду бивуаков родной части во главе эскорта кареты, они обязательно попали бы на глаза многим знакомым сослуживцам. И те, естественно, шумно поприветствовали бы не столько отважных однополчан, сколько предводителей «Славной революции». А приветствие это не ускользнуло бы от внимания Державина. Между тем, судя по мемуарам поэта, преображенцы просто «увидели» проезд кареты, то есть восприняли увиденное буднично, равнодушно, без эмоций. Потому что сопровождали Петра люди им неизвестные, во всяком случае, не активные вожди заговора.
Кроме того, о малочисленности эскорта свидетельствует и неизвестный грузинский архиерей в письме от 9 июля 1762 года: «В тот же час в сопровождении десяти солдат отправили его в заточение». Сам священник в Петергофе не присутствовал, но его информатор – явно осведомленный человек, знающий, например, что приехавший в Петергоф после отречения император вместо полноценного обеда удовлетворился только вином{210}.
Наконец, в журнале дежурных генерал-адъютантов 1762 года сохранился документ, объясняющий, почему именно А. Л. Щербачеву надлежало перевести Петра Федоровича из Петергофа в Ропшу:
Находящемуся при команде в Петергофе лейб-гвардии Семеновского полку капитану Щербачеву.
Приказ
Ея Императорское Величество, всемилостивейшая государыня высочайше указать соизволила из содержащихся в Петергофе под смотрением Вашим арестантов Тимлера и арапа Нарциса ис под караула свободить.
И для того имеете оное исполнить.
Из ордера, подписанного К. Г. Разумовским 3 июля 1762 года (он дежурил до 7 июля; сменен А. Б. Бутурлиным){211}, видно, что тезка Орлова руководил петергофским караулом, и в этом качестве обладал полным правом сопроводить экс-императора в Ропшу, чтобы передать из рук в руки главе местной команды – А. Г. Орлову. Следовательно, А. Л. Щербачев, взяв в напарники С. И. Озерова, в пятом часу пополудни 29 июня и повез в соседнюю царскую резиденцию отрекшегося царя и камер-лакея. Между Петергофом и Ропшей расстояние – 25 верст, по-нынешнему 21 км. Средняя скорость передвижения в карете – около 10 км/ч. Таким образом, в загородную тюрьму узника доставили приблизительно в семь – половине восьмого вечера.
Свернув со Стрельнинской дороги налево, миновав пруд, оранжереи и прямоугольник Нижнего сада, разбитого во французском стиле, кортеж подъехал к дворцу и остановился у парадного восточного фасада. Встретивший команду Щербачева Орлов принял у капитана опального царя, камер-лакея и под охраной нескольких гвардейцев поднялся вместе с ними по центральной каменной лестнице на невысокую террасу. Введя узника в главный корпус, Алексей Григорьевич провел обоих либо в северное, либо в южное крыло здания. Миновав расположенные анфиладой обширный зал и большую комнату для гостей, все вошли во второй или третий гостевой покой меньших размеров с занавесями на двух окнах с западной стороны и одном с восточной, где Петру с Масловым и предложили разместиться. В незанятой маленькой и соседней большой комнатах Орлов поставил караулы солдат, а в дверях гостиной Петра – дежурных офицеров. Под бдительным надзором император весь остаток вечера плакал, горюя о судьбе своих бедных голштинцев.
Могут спросить, откуда такая уверенность в местонахождении опального государя. Предлагаю взглянуть на план ропшинского дворца, выполненный по запросу Елизаветы Петровны ориентировочно в 1758 году. Мы знаем, что Петр III содержался в самом дворце, то есть в одном из покоев анфилады главного корпуса. Еще нам известно, что Петр жаловался на тесноту своей каморки, а Шумахер упомянул об одном окне, закрытом зелеными гардинами. На плане видно, что из одиннадцати комнат самыми маленькими являются две комнаты, расположенные в центре каждого дворцового крыла; и у каждой из этих четырех комнат на восточной стороне – одно окошко. Значит, какую-то из двух комнат той или иной стороны и отвели Петру Федоровичу.
Но пора вернуться в Петергоф. 29 июня. Вечер. В девятом часу пополудни императрица во главе гвардии отправляется в Петербург. У нее приподнятое настроение. Все задуманное свершилось как нельзя лучше. Муж отрекся. В Шлиссельбург уже послан гонец с предписанием перевести Иоанна Антоновича в Кексгольм, а для нового арестанта подготовить приличное помещение. Голштинское войско сложило оружие, практически без сопротивления. Население столицы почти единодушно приняло присягу и признало ее правящей императрицей. Кажется, ничто и никто ей теперь не помешает продемонстрировать русским эффективность по-настоящему просвещенного управления поддаными…
Сделав трехчасовой привал на даче князя Куракина, утром 30 июня гвардия во главе с Екатериной возобновила шествие. После короткой заминки в Екатерингофе, где императрицу приветствовала восторженная толпа обывателей, в десятом часу пополуночи государыня верхом «во главе войск и артиллерии» совершает въезд в Петербург. Подле первой на пути церкви (Святого Николая) – остановка. Императрица спешивается, прикладывается к кресту в руках священника, входит в церковь, преклоняет колени и со слезами на глазах читает молитву перед святыми иконами. Затем поднимается и, покинув храм, двигается во главе колонн дальше{212}. Возле Казанского собора на Невском проспекте Екатерина снова пожелала задержаться, дабы повторной молитвой почтить место, у которого встретились все гвардейские полки 28 июня, предопределив тем самым ее победу сутки спустя. Наконец около полудня она прибывает в Летний дворец. На середину просторного двора выбегает семилетний Павел. Царица сходит с коня, обнимает и целует сына, после чего все направляются во дворец отслужить благодарственный молебен в дворцовой церкви. Вот так счастливо завершаются для Екатерины два с половиной дня непрерывных треволнений. А как же Петр?!
