Розмари Горинг - Шотландия. Автобиография

Я человек сдержанный, даже холодный, каким принято считать нас, островных жителей, но доброта м-ра Беннета, так замечательно претворенная в действие м-ром Стэнли, просто ошеломила меня. Я испытываю чувство глубокой благодарности и в то же время некоторый стыд, так как недостаточно заслуживаю эту щедрость[12].

Изобретение телефона, 1875 год

Александр Грэм Белл

Мало какие технические нововведения оказали большее влияние на культуру, чем изобретение телефона Александром Грэмом Беллом. Когда этот человеку чей интерес к изучению голоса первоначально был вызван задачами обучения глухих, совершил свое изменившее мир открытие, он жил в Америке и был профессором физиологии органов речи Бостонского университета. Его работа, направленная на поиск средств передачи речи посредством электронных приборов, продвигалась болезненно медленно и принесла множество разочарований. В первом приведенном здесь письме он пишет своим родителям о состоявшемся у него разговоре с американским физиком, профессором Джозефом Генри, секретарем Смитсоновского института в Вашингтоне, в котором объясняется звуковой отклик, которого Белл добился от пустой электрической катушки. Второе письмо адресовано «Электрической телефонной компании», и в нем ученый рассказывает о своем удивительном изобретении.

…Он вскочил, сказав: «Это так? Позвольте мне, мистер Белл, повторить ваши эксперименты и опубликовать их результаты для мира через Смитсоновский институт, признавая, разумеется, за вами приоритет открытий?» Я сказал, что с превеликим удовольствием согласен, и прибавил, что в Вашингтоне у меня имеется аппаратура, и я могу продемонстрировать ему эксперименты в любое время…

Он сказал, что считает это «зародышем великого изобретения», и посоветовал мне самому работать над ним вместо того, чтобы публиковаться. Я сказал, что признаю тот факт, что есть механические трудности… Я добавил, что чувствую, что у меня нет знаний в области электричества, необходимых для преодоления возникших затруднений. Он дал лаконичный ответ: «ОВЛАДЕЙТЕ ИМИ».

Не могу передать, насколько сильно эти два слова ободрили меня…

…Огромное преимущество, которым он обладает над всеми прочими электрическими приборами, заключается в том, что для обращения с ним не требуется никаких умений… Простота и дешевизна телефона… делает возможным связать дом каждого человека или фабрику с центральной станцией для того, чтобы предоставить привилегию прямой «телефонной связи» с соседями по цене не выше, чем платит за газ или воду.

В настоящее время во всех крупных городах мы имеем прекрасную сеть газопроводов и водопроводов. Основные линии проложены у нас под улицами, ответвлениями соединяясь с различными жилищами, что дает возможность жильцам получать снабжение газом и водой из общих источников.

Вполне понятно, что аналогичным образом кабели телефонных линий можно протянуть под землей или подвесить над головой, соединяя отводные провода с частными домами, конторами, магазинами, фабриками и т. д. и т. п., объединяя их вместе магистральными кабелями как угодно, устанавливая прямую связь между любыми двумя точками в городе. Подобный план, хотя и неосуществимый в настоящий момент, будет, я полагаю, результатом представления телефона общественности. И я верю, что в будущем провода соединят правления телефонных компаний в различных городах и человек из одной части страны сможет связаться устно с другим, находящимся вдали от него…

«Шесть пенни в одежке, девять голяком», 1878 год

Джон Лейвери

Джону Лейвери, ученику прославленной Школы искусств для мальчиков в Глазго, суждено было стать одним из самых модных портретистов своего времени, в частности, ему было заказано запечатлеть на холсте государственный визит королевы Виктории на Международную выставку в Глазго в 1888 году. Однако на то, чтобы сделать себе имя, ему потребовался не один год, и ниже он рассказывает, как в начале творческого пути попадал в разные затруднительные ситуации.

В Школе искусств я свел знакомство с товарищем по занятиям, чей отец владел мебельным магазином на острове Айлей. Мактаггарт, великий шотландский художник, в молодости проводил там выставки, и моя картина участвовала в одной из них. Тогда-то, в конце концов, я впервые в жизни увидел свое имя напечатанным в двухстраничном каталоге. Когда открылась выставка, я купил местную газету, «Глазго геральд», «Скотсман» и другие, ожидая увидеть большие статьи, посвященные выставке, а еще больше надеясь прочитать о том, что открыт новый юный талант, то есть я. Вооружившись полудюжиной газет, я не удержался и не сумел дождаться возвращения в съемное жилье, и тем не менее испытывал стыд от того, что читаю газеты прилюдно, поскольку был уверен, что каждый знает, кто я такой и что ищу в газетах. Я отыскал тихий уголок на заднем дворе и внимательно просмотрел все страницы до единой, не пропустив и рекламу, но так и не найдя никакого упоминания о выставке. Когда не замечают сегодня, это горько, но не настолько, как было тогда…

В те дни в Глазго стало известно о существовании натурщика для художника, а все благодаря рекламным объявлениям в «Геральд», которая принимала к печати всевозможные заявки и обращения. Однажды утром я обнаружил, что у дверей мастерской сидит оборванный босоногий ребенок лет семи-восьми. «Это вам требуется натура, сэр?» «А ты позируешь?» «Ну да, сидела для Раттрея». Ее ответ указывал на осведомленность о профессии, что было удивительно. Мистер Раттрей был ханжеским художником, и я поинтересовался, для чего она позировала. «Ну, позировала для ангела, и он дал мне шесть пенни за час в одежке и девять голяком».

Она заметно выигрывала при сравнении с той девочкой, которая приходила позировать в образе Маргариты для картины со сценой в саду из «Фауста». Она была жутко расстроена, когда увидела Фауста в оранжерее, которую использовали как гардеробную. Она вылетела оттуда и отказалась и близко к себе его подпускать. Фаустом был гусар, которого я привел из казармы неподалеку. У нее была весьма утонченная внешность, и разговаривала она жеманно и нарочито вежливо. Она больше не захотела позировать, сказав подружкам: «Если бы знала, ни за что бы не пошла».

Однажды днем, когда я сидел за обедом в доме друга, раздался громкий стук в переднюю дверь, и странный голос в прихожей поинтересовался, здесь ли Лейвери. В столовую вошел дюжий хайлендский полицейский, сурово посмотрел на меня и произнес: «Это вы Лейвери?» «Да», — ответил я с некоторой тревогой. «У вас того, все сгибло». Таким тактичным способом он решил сообщить мне известие, что моя мастерская сгорела дотла, а вместе со всеми пожитками в огне исчез и мой первый шедевр, под названием «Лучше любить и потерять».

Не могу припомнить, чтобы я когда-нибудь был так счастлив. Я был застрахован на 300 фунтов. В то время я не мог заплатить за аренду, давно просроченную, и мой тогдашний натурщик, занятой городской житель, уже устал позировать для своего портрета. На завтрашний день он собирался позировать в последний раз, и я понимал, что мне грозят неприятности, поскольку, возможно, мне так и не удастся закончить работу. Чтобы раздобыть денег на еду, я заложил все, что мог, буквально снял с себя даже рубашку. Мне много сочувствовали, даже люди, которым я не нравился, и было трудно скрывать свою радость при мысли, что я получу 300 фунтов — куда большую сумму денег, чем у меня до того когда-нибудь было.

Кампания Мэри Слессор за спасение младенцев, конец 1870–1880 годы

Мэри Слессор

Мэри Слессор начала трудиться на джутовой фабрике в Данди в возрасте одиннадцати лет, чтобы помогать деньгами своей многочисленной семье, поскольку ее отец был пьяницей. После нескольких лет обучения, проведенных у прядильной машины, она стала миссионеркой и в 1876 году была послана в Нигерию, в Калабар. Оказавшись там, она пришла в ужас от широко распространенных обычаев убивать близнецов сразу после рождения и бросать погибать новорожденных, чьи матери умерли при родах. Члены племени очень восхищались миссионеркой и любили ее, она стала известна как «Мама, которая любит младенцев», и не только потому, что организовала кампанию против жестоких обычаев, но и потому, что усыновляла детей, которых иначе убили бы. Это письмо, написанное детям из воскресной школы в Данди, описывает день, когда в племени приняли решение отказаться от прежнего жестокого порядка.

Однажды вечером я сидела у себя на веранде и беседовала с детьми, и как раз стемнело, когда мы услышали грохот барабанов и пение приближающихся мужчин. Это было странно, потому что мы находились на клочке земли, заходить куда не имел права никто в городке. Взяв на руки маленьких близнецов, я поспешила наружу, и что, по-вашему, я увидела? Возле ограды стояла толпа мужчин, они распевали и раскачивались. Они громко кричали, что отныне все близнецы и матери близнецов могут жить в городке и что если кто-то убьет близнецов или причинит вред матери, то будет повешен. Если бы вы слышали бывших там матерей, как они смеялись, хлопали в ладоши и выкрикивали: «Сосоньо! Сосоньо!» («Спасибо! Спасибо!»)! Неудивительно, что во всем этом шуме и гаме я отвернулась и отерла слезы радости и благодарности, ибо это был чудесный день для Калабара.