Революции 1917 года в России как серия заговоров - Коллектив авторов -- История
«Еще одна из важных английских связей Герцена – банкир-барон Л. Н. Ротшильд, брат парижского банкира, который, как известно, добился от царского правительства снятия секвестра с капитала матери Герцена. Одной из причин первого приезда Герцена в Лондон было намерение выяснить, каким образом лучше пристроить этот капитал после смерти матери (1854). Дж. Ротшильд дал Герцену рекомендательное письмо к брату в Лондон. Из переписки Герцена видно, что он и Л. Н. Ротшильд не раз встречались и после завершения финансовых дел, уже на почве политической. Ротшильд предоставил Герцену возможность пользоваться своим адресом в New Court (в Лондоне) для получения корреспонденции, связанной с деятельностью Вольной русской типографии», – писала его биограф из Ноттингемского университета Моника Партридж.
Лайонель Н. Ротшильд (фактически не брат, а племянник парижского банкира) добился от правительства Джона Рассела права на избрание в Палату лордов. Препятствием была церемония клятвы на христианской Библии. Одновременно с ним за право приносить клятву вообще без какого-либо религиозного текста отстаивал еще один английский друг Герцена, атеист Брэдлаф, под давлением общественности его претензия также была удовлетворена.
Герцен был в восторге от происходившего в Англии: «мракобесие» рушилось! К этому времени он был знаком не только с Фогтом, но и с Чарльзом Дарвином, которому он был представлен супругой историка Томаса Карлейля. Она побаивалась богатого русского наглеца, считая его «варваром», но ей было велено организовать для него встречи. Герцена принимают в элитный клуб Сьюзен Мильнер-Джибсон, супруги депутата Томаса Мильнера – будущего министра торговли. Пользуясь иммунитетом, миссис Мильнер возила революционные прокламации Герцена в Париж.
«Хоть бы они истекли кровью»
В революции 1848 года Герцен почему-то был разочарован, о чем говорил всем британским друзьям. Он сетовал на избыточное насилие, которое он наблюдал лично, и на ограниченность французов, «не добившихся своих целей». По совпадению, в Париже итогами революции был разочарован Джеймс Ротшильд: пришедший к власти при поддержке Ватикана Наполеон III опирался на его конкурента Ашилля (Ахиллеса) Фульда. Впрочем, вскоре Ротшильду удается решить свои проблемы, что совпадает с заключением англо-французского альянса в Крымскую войну, когда Пальмерстон умело использует русско-французское охлаждение – результат показного пренебрежения, проявленного Николаем I к нелегитимному, по его оценке, французскому королю.
В 1855 году Николай умирает от причины, доселе не установленной. Его наследник думает о восстановлении союза с Францией. Герцен публикует льстивую статью, нахваливая за намерение освободить крестьян и уже в заголовке навязывая выбор союзника: «Франция или Англия?»
В лондонском жилище Герцена непрерывно гостят диссиденты из Италии, Венгрии, Польши, Швеции. Итальянский друг Джузеппе Мадзини писал ему: «Раз у тебя есть друзья в Германии, начни их объединять». Но в Германии у Герцена не сложились отношения с Марксом и Энгельсом. Его приятеля Фогта они считали агентом французской разведки, что было правдой: Фогт получал зарплату от Жермена Бонапарта, кузена Наполеона III. Для Герцена это разоблачение было неприятно: связи с Жерменом были ему нужны. Ибо Герцен, как и Мадзини с Бакуниным, дружил с венгерским подпольем, а Жермен его финансировал. Кроме того, интриган Жермен был удобен как источник «дезы», с помощью которой можно было оказывать давление на Александра II.
Так, Фогт сообщал Герцену в письмах о намерениях Наполеона III напасть на Россию. «Меня все устраивает – полный разгром союзников, полный разгром России – хоть бы они истекли кровью до последнего человека и последнего гроша», – забавлялся Фогт из швейцарского уюта. «Для меня праздник читать ваши письма – вчера мы с Мальвидой смеялись словно сумасшедшие», – отвечал ему Герцен. Мальвида Мейзенбуг, его подруга и няня его детей, станет потом любовницей Фридриха Ницше.
Впрочем, разногласия были и во взглядах. Маркс и Энгельс не могли взять в толк, почему Герцен, сын помещика, так упорно отстаивает идеал крестьянского социализма. Энгельс, споря с Герценом, в 1853 (!) году утверждал, что революция в России начнется вовсе не в деревне, а в столичном Санкт-Петербурге, в ней будут участвовать дворяне и буржуа, а затем начнется гражданская война, которая продлится несколько лет. Верил ли Герцен в собственный миф, который распространял при содействии Фогта и в швейцарской прессе?
В России Герцен накануне эмиграции слыл западником. Но уже через год он шокировал братьев по разуму своими антибуржуазными статьями. Сам он в письме к М. К. Рейхель (1859) пояснял: «Не поддавайтесь европолюбам. Я не их и не славянофил – те и другие идолопоклонники: одни верят в парижскую, другие в Иверскую. Я не верю ни в ту, ни в другую». Во что он верил? В новую, еще не существующую религию. «В Праге и около работники продолжают войну с машинами…
Пора же, наконец, опомниться людям, пора явиться религии, которая на хоругви своей поставит уничтожение беззаконных привилегий меньшинства», – писал он.
Если Маркс и Энгельс делали ставку на пролетариат, берущий власть над крупной промышленностью, то Герцен приветствовал луддитские эксцессы силезских ткачей, на словах идеализируя крестьян. Подоплекой был земельный вопрос, и именно так он мотивировал тезис о том, что революция в России должна начаться с Польши, где крепостное право было отменено еще при Александре I. «В избе русского крестьянина мы обрели зародыш экономических и административных установлений, основанных на общности землевладения, на аграрном и инстинктивном коммунизме», – симулировал наивность Александр Иванович. – «Крестьяне на своих сходах на миру решают общие дела деревни выбирают мировых судей, старосту, который не может поступить вразрез с волей «мира»… Артель и сельская община, раздел прибытка и раздел полей, мирская сходка и соединение сел в волости, управляемые сами собой, – все это краеугольные камни, на которых созиждется храмина нашего будущего свободнообщинного быта. Но эти краеугольные камни все же камни, и без западной мысли наш будущий собор остался бы при одном фундаменте».
Герцен как бы не задумывался о том, каким образом волости, «управляемые сами собой», реализуют на рынке собранный хлеб – даже при помощи «западной мысли». Но не составляло труда догадаться, что в выигрыше оказываются финансисты. Причем выиграют тем больше,
