Барбара Такман - Загадка XIV века
Еще одним заметным гостем был кузен Ангеррана и дядя невесты — Амадей VI Савойский, прозванный «зеленым графом», так как в пору его рыцарства, в возрасте девятнадцати лет, он появился в нескольких турнирах в шляпе с зеленым плюмажем, в зеленой шелковой блузе, и даже конь графа щеголял в зеленой попоне. За Амадеем следовали одиннадцать рыцарей, все, как один, в зеленых одеждах, каждый пригласил на арену даму в зеленом платье, дамы вели лошадей за зеленые поводья. Амадей никому не уступал в хвастовстве. По случаю торжества парижские магазины выставили лучшие товары, и «зеленый граф» выказал изрядную страсть к покупкам — он скупал драгоценные ожерелья, столовые ножи, ботинки, туфли, плюмажи, шпоры и соломенные шляпы. Амадей подарил королю «часовню» из рубинов и крупных жемчужин, стоившую ему 1000 флоринов; за подаренный роман он пожаловал поэту Гийому де Машо три золотых франка. Своей жене он привез четыре отреза реймсской ткани, стоившей 60 франков, и плащ, подбитый беличьими шкурками.
В честь Кларенса давали балы, обеды и ужины, устраивали игры в Сен-Поле и в Лувре. Тщательно подготовленный банкет обошелся герцогу Бургундскому в 1556 ливров. Стол поражал обилием разнообразной дичи, рыбы и птицы, обитавшей в ту пору в лесах и реках, мясо за обедом было от специально откормленных домашних животных. В сборниках рецептов приводится описание сорока видов рыбы и тридцати жарких. Провожая гостя, король подарил ему и его свите подарки на сумму в двадцать тысяч флоринов. Существовал обычай вручения подарков, демонстрировавший статус дарителя; одариваемый тоже извлекал пользу: он всегда мог отдать подарки в заклад и получить за них живые деньги.
В Милане герцога ожидала кульминация хвастовства. Галеаццо Висконти уже купил своему сыну дочь короля Франции, постарался и для дочери: нашел для нее английского принца. Висконти сознавал, что одержал двойной триумф, — еще одно чудо Бисциона. Такое прозвище получил семейный герб Висконти, на котором изображен змей, глотающий человека, предположительно сарацина. В Ломбардии правили совместно два Висконти — Галеаццо и его страшный брат Бернабо. Убийства, жестокость, алчность, удачное правление, сочетавшееся с диким деспотизмом, уважение к знаниям, поощрение искусства и похоть, доходившая до сексуальной мании, — все это характеризовало как одного, так и другого брата. Их предшественник Лукино был убит собственной женой, случилось это на речной барке после оргии, во время которой она развлекалась одновременно с несколькими любовниками, включая дожа Венеции и родного племянника Галеаццо. Жена решила убить мужа, прежде чем он исполнил то же намерение в отношении нее самой. Бесчинства Маттео, старшего брата Бернабо и Галеаццо, были таковы, что стали угрожать существованию государства, а потому в 1355 году братья убили его через год после вступления на престол, и тот «умер, как собака, без покаяния».
Война с папством, в результате которой братья Висконти захватили Болонью и другие феоды Ватикана, являлась их главной заботой. Когда легат привез Бернабо папскую буллу об отлучении от церкви, Бернабо заставил посланника съесть этот декрет вместе с шелковым шнурком и свинцовыми печатями. По слухам, он сжег на костре в железной клетке четверых монахинь и монаха-августинца. Причина неизвестна, возможно, это была месть церкви.
Жадный, коварный, жестокий и свирепый, часто впадавший в немотивированный гнев, Бернабо был воплощением разнузданного аристократа. Если какая-нибудь из его пятисот охотничьих собак была не в лучшей форме, он, не раздумывая, вешал всех псарей. Четыредесятница — quaresima — программа пыток, приписываемая Бернабо и его брату, вероятно созданная после вступления во власть, — была настолько страшной, что целью ее было скорее запугивание, чем применение на практике. В этой программе говорилось о дыбе [strappado], о пыточном колесе, о сдирании кожи, выдавливании глаз, срезании носа и губ, отрубании конечностей — по одной за раз; за днем пыток следовал день отдыха, а заканчиваться все должно было смертью «предателей» и сознавшихся врагов.
Бернабо был на удивление похотлив, так что дом у него больше напоминал султанский сераль, нежели жилище христианского аристократа. От жены Регины у него было семнадцать детей — ходили слухи, что только она могла приближаться к нему, когда Бернабо пребывал в дурном расположении духа; еще больше детей, незаконнорожденных разумеется, было у него от многочисленных любовниц. Когда Бернабо ехал по улицам, все жители обязаны были опускаться на колени; он часто заявлял, что у себя он — Бог, папа и император.
Бернабо правил в Милане, а его брат Галеаццо — в древнем городе Павия, в двадцати милях от Милана. Более ста башен, затемнявших узкие улочки Павии, свидетельствовали о бесконечных распрях итальянских городов. Большой квадратный замок Галеаццо, законченный в 1361 году, был встроен в северную крепостную стену города; замок выходил на сады и фруктовые деревья. Хронист Корио с патриотической гордостью называл его «первым дворцом вселенной», а более поздний воздыхатель — «самым красивым местом в Европе». Замок был построен из розового кирпича, изготовленного из ломбардской глины, сто окон здания смотрели на величественный двор. Петрарка, бывший в течение восьми лет украшением двора Висконти, описал корону из башен, «поднимающихся к облакам», где «с одной стороны можно увидеть заснеженные вершины Альп, а с другой — лесистые Апеннины». На балконе, выходившем на ров, семья властителя могла летом обедать, глядя на воду, сады и богатый дичью лесопарк.
Галеаццо, не такой тиран, как его брат, был умерен и в личной жизни и привязан к жене, «доброй и нежной» Бьянке Савойской. Ее рыжевато-золотистые волосы — распущенные или заплетенные в косы — он перекидывал «себе на плечи, убирал их в шелковую сетку или украшал цветами». Галеаццо сильно страдал от подагры — «болезни богачей», как называл ее граф Фландрский, мучившийся той же болезнью.
Бракосочетание Лайонела Английского и Виоланты Висконти должно было состояться в Милане, главном городе Ломбардии, сопернике Генуи и Венеции. Удаленный от моря город был центром торговли и тысячу лет доминировал над Северной Италией. Чудеса Милана, описанные монахом предыдущего столетия, включали в себя шесть тысяч фонтанов с питьевой водой, триста печей общественного пользования, десять больниц, самая большая из которых вмещала тысячу пациентов, по два человека на кровать; в городе трудились полторы тысячи юристов, сорок переписчиков документов, десять тысяч монахов всех орденов и сто оружейников, изготавливавших знаменитое миланское оружие. В середине XIV века все осуждали падение нравов и грустили о старых добрых временах. Мужчин упрекали за экстравагантную моду, особенно за иностранную узкую одежду, как у испанцев, за чудовищные шпоры, как у татар, за украшения из жемчуга, как у французов. Женщин осуждали за завитые волосы и за обнажавшие грудь платья. В Милане было так много проституток, что Бернабо облагал их налогом, а на вырученные деньги укреплял крепостные стены.
Когда Лайонел прибыл в Милан, то в дополнение к собственной свите он прихватил тысячу пятьсот наемников «белого отряда»: покинув папскую службу, они перешли к Висконти. Следом за Галеаццо гостя приветствовали восемьдесят одинаково одетых женщин: так было принято для придания торжественности в особо важные моменты. На дамах были расшитые золотом алые платья с белыми рукавами и золотыми поясами, еще гостя встретили шестьдесят рыцарей на конях и шестьдесят оруженосцев, также в одинаковой форме. В дополнение к приданому дочери, такому огромному, что на обсуждение его ушло два года переговоров, Галеаццо заплатил жениху и его свите за полгода вперед по 10 000 флоринов в месяц.
Застолье, устроенное в июне на свежем воздухе, потрясало воображение. Необходимо было уверить всех «в широте души герцога Галеаса, в одобрении им этого брака и в богатстве казны». Тридцать перемен мясных и рыбных блюд сопровождались подарками после каждой подачи. Под руководством брата невесты, Джан-Галеаццо младшего, семнадцатилетнего отца двухлетней дочери, подарки раздавались свите Лайонела в соответствии с чином. Гостей одаривали дорогими кольчугами, шлемами с плюмажем, защитным облачением для лошадей, верхним платьем, расшитым драгоценными камнями, борзыми в бархатных ошейниках, соколами в серебряных колпачках, отборным вином в глазурованных бутылях, алыми и золотыми тканями, одеждой, отороченной горностаем и жемчугом. В число подарков вошло семьдесят шесть лошадей, в том числе шесть красивых маленьких лошадок, накрытых чепраком из зеленого бархата с алыми кистями, шесть больших боевых коней, облаченных в алый бархат с золотыми розами, и два породистых скакуна по имени Лайон и Эббот. Гостям подарили также шесть свирепых и сильных служебных собак-алантов, их использовали иногда для переноски горящей смолы — привязывали котелки к собачьим спинам. В число даров вошли и двенадцать великолепных откормленных быков.
