Нина Соротокина - Закон парности (Гардемарины, вперед - 4)
- Счастливого пути. Благослови вас Господь. Петербургский дом на Малой Морской встретил их гулкой, затхлой тишиной. Слуги были упреждены о приезде господ, все было вымыто, вычищено, печи протоплены, но, казалось, из дома ушло живое дыхание, он стал музеем чьих-то ушедших в небытие судеб, смеха и слез.
- Мы здесь все переделаем. Здесь надобно другую мебель, другие картины, шторы, здесь все надо обживать заново.
Были сделаны первые визиты. Вначале, конечно, Корсакам. С Софьей Анастасия встретилась, как с доброй подружкой, хоть и не виделись они без малого три года. Самой интересной темой для хозяйки дома были Николенька с Лизонькой. Анастасия умела слушать, и потому весь вечер выглядел как оживленная и приятная беседа. Алексей перед Анастасией робел, был очень предупредителен и ласков, а она, заметив его смущение, безобидно над ним посмеивалась.
На следующий день были у Оленевых. Мелитриса ее поразила, уж больно юна и как-то ни на кого не похожа. Разговор шел вначале вполне светский, Мелитриса чопорно разливала чай. Мужчины задержались в библиотеке, и оттуда раздавались веселые восклицания и хохот. Наконец собрались все вместе за столом под старинным шандалом в тридцать свечей.
- Анастасия Павловна, тебе, небось, Сашка все уши прожжужал про наши приключения?- спросил Никита.
- Я ей про другое жужжал,- улыбнулся Александр.- Зачем понапрасну людей пугать?
- О чем ты, Никита?
- Про Цорндорф и Кистрин! - воскликнул тот.
- Я не люблю слушать про войну...
Анастасия не уловила мига, когда разговором завладела Мелитриса. Рассказ ее был временами сбивчив, иногда она по-детски больше отдавала внимания детали, чем главному, в особо трагические мгновенья круглила глаза и, увеличенные линзами, они становились огромными и темными, как два омута. Стул ее как бы сам собой двигался к мужу и, наконец, Никита обнял ее:
- Успокойся, душа моя... все позади.
В карете Анастасия призналась Александру:
- В первые минуты я все прикидывала, может ли эта девочка быть моей дочерью? А почему нет? В крестьянстве в четырнадцать лет рожают. А потом узнала ее историю. По сумме прожитого - мы ровесницы.
По служебным делам Александра беспокоили мало, но потом вдруг появились посыльные с записками то от Никиты, то от Лядащева.
- Это как-то связано с судьбой Мелитрисы?- спросила Анастасия и, не дожидаясь ответа мужа, добавила: - Ты, Сашенька, уезжай из дома когда хочешь и на сколько хочешь. У меня сейчас в доме дел... выше головы.
Теперь она редко бывала дома вечерами, побывала в театрах, навестила старых, еще материнских знакомых, словом, жила открыто, пытаясь наверстать упущенное за годы болезни и беды.
Каждое утро лакей приносил на подносе несколько писем и приглашений. Однажды из груды надушенных, прихотливо сложенных конвертов она достала длинный, узкий, не похожий на прочие- И хотя на обертковой бумаге не было печатей и других канцелярских символов, по конверту сразу было видно казенное. Анастасия развернула бумагу, рука ее против воли задрожала.
- Александр Иванович Шувалов удостаивает меня аудиенции,- сказала она мужу с горечью.
- Что от тебя понадобилось Тайной канцелярии? - с негодованием воскликнул Александр и осекся, предчувствуя ответ Анастасии.- Мне поехать с тобой?
-Да.
Шувалов воспринял появление Белова вместе с Анастасией как должное, хотя в депеше об этом не было сказано ни слова. Прежде чем приступить к разговору, глава Тайной канцелярии сам поставил у стола второй стул, предложил сесть, а потом долго перебирал содержимое двух папок. Нервное подергивание правого глаза сообщило, что он нашел, что искал.
- Я рад приветствовать вас, графиня Анастасия Павловна. Сразу перехожу к главному. Вынужден огорчить вас прискорбной вестью. Матушка ваша графиня Анна Гавриловна Бестужева скончалась в ссылке.
Александр резко подался вперед, стул под ним противно заскрипел. Он скосил глаза на жену. Лицо Анастасии было белым, как алебастр, но спокойным.
- Вы знаете это наверное? - она твердо смотрела в глаза Шувалову:
- А как же, голубушка. Во вверенном мне учреждении ошибок не бывает.
Белов почти физически ощутил, как напряглось тело жены, голова ее вскинулась, сейчас она заголосит, запричитает! Каким непроходимым глупцом и недоумком надо быть, чтобы, сообщая дочери о безвинно загубленной матери, загубленной этой самой канцелярией, заявить, что они не делают ошибок.
- Когда это случилось?- голос Анастасии был сух, как и глаза ее. Пять месяцев назад, в конце мая?
Шувалов открыл правую папку, взял верхнюю бумагу, близко поднес к глазам.
- Совершенно верно. Именно двадцать пятого мая. Но почта из Якутска идет долго. Позволю вас спросить, какими источниками располагаете вы, имея знания об этом предмете прежде моей канцелярии?
- Ну какие же у меня могут быть источники, ваше сиятельство. Это не более, чем предчувствие- Вы верите в предчувствие?
Шувалов недовольно хмыкнул. Руки его опять нырнули в папку и извлекли два старых письма. Оба были писаны на плохой, измахренной по краям бумаге, жирные пятна от сальной свечи разукрасили текст. Анастасия догадалась, что это за письма, и протянула руки к ним с той трепетностью, с какой мать тянется к беспомощному младенцу. Да, так и есть, ее почерк. Анастасия не выдержала, всхлипнула, но тут же взяла себя в руки.
- Я благодарю вас, граф, что вы нашли время сообщить мне об участи несчастной усопшей. Я понимаю, вы сделали это не по обязанности, а по доброй воле вашей. Простите мне мои слезы.
- Они уместны,- сухо сказал Шувалов и задергал щекой.
- Спасибо за письма, граф.
Домой ехали молча. Александр прижимал Анастасию к себе, и она тихо плакала, плечо камзола стало мокрым от слез- Потом они сидели в небольшой, пустоватой комнате, которая была когда-то спальней Анны Гавриловны. Одинокая свеча стояла на туалетном столике. Они читали письма- Вначале вслух, потом про себя. Первое письмо было ответом Анны Гавриловны на сообщение дочери о свадьбе. Десять лет назад... Ссыльная радовалась за дочь и благословляла ее. Второе письмо было писано год назад- В нем мать писала, что силы ее слабеют, что, видно, скоро Господь призовет ее к себе, но тон письма был бодрый, де, живу благополучно, а поскольку палач не лишил ее языка, а только "резанул малость по мякоти", то говорить она может - "не очень ловко, но меня понимают". Еще писала Анна Гавриловна, что дом ее обитания хорош и совсем не тесен, что принимает много и люди все достойные, что духовник отец Кирилл тоже из ссыльных - воистину святой человек. Ни слова жалобы не было в этих письмах, и, только когда она напрямую обращалась к дочери, в ее вопросах, пожеланиях и увещеваниях звучала такая страсть и вера, что можно было домыслить и смертную тоску ее по дочери, и обиду на страшную и убогую жизнь, на которую обрекла ее императрица.
- Ты, Сашенька, не бойся за меня. Я понимаю, что страшно. Я выздоровела только тогда, когда мать померла. Совпадение или Божий промысел? Я только знаю, что она меня за все простила и благословила на жизнь.
- Мы с тобой хорошо будем жить. Не зря... Я тебе обещаю.
- И я тебе обещаю, только вот просить хочу... Увези меня, милый, из России. Помнишь, ты меня спрашивал, как я отнесусь к тому, что ты в Лондон поедешь при нашем посольстве служить?
- Это были одни разговоры. Если мне по дипломатической части карьеру делать, то надо в отставку подавать- А какая сейчас в армии может быть отставка?
- Я подожду. Я привыкла ждать. Девчонкой еще, помнишь, когда меня Брильи увез, я так по России тосковала в этом самом Париже. Мне тогда казалось, что только в России и можно жить. А сейчас не хочу. Россия матери моей стала мачехой, да и мою жизнь заела. Я Россию не простила, так и знай!
- Придется тебе еще раз накладывать на себя епитимью,- грустно сказал Александр, и трудно было разобраться, совет ли это или насмешка над многими обитателями Государства Российского, которым есть за что предъявить счет родине, но которые не предъявляют его, предпочитая обиде прощение.
Девица пик
- Всех по камерам растолкали, а дело-то не идет,- Лядащев внимательно посмотрел на сидящего напротив Почкина. и, по-старушечьи подперев щеку рукой, уставился в окно. Там шел снег... Рановато, пожалуй, еще октябрь дотягивает свои последние денечки, а слепленные в пушистые комки снежинки хозяйски устилали мокрую землю, налипали на еще не опавшие листья, белыми валиками пушили карнизы. Грустно, когда приходит зима. Завтра все растает и будет непролазная грязь, дьявол ее дери.
Почтительный голос Почкина вернул его в теплую комнату.
- Почему не идет, Василий Федорович? У нас все карты на руках, вот...- и он положил перед Лядащевым веер опросных листов.
- Не хватает только дамы пик. Ну, рассказывай, не читать же мне все это? У тебя почерк отвратительный.
- Моего подопечного зовут Блюм, барон Иона Блюм. Вначале он нес сущую околесицу, все отрицал, а потом... рухнул, одним словом.
