Павлюченков Алексеевич - «Орден меченосцев». Партия и власть после революции 1917-1929 гг.
Разумеется, такие «объективки» не могли быть полноценным основанием для рекомендаций и назначений на ответственную работу, особенно в условиях внутрипартийной борьбы, когда аппарату требовался точный учет сторонников и противников. Само собой, что реальные характеристики не исчезли, просто они приобрели более закрытый и приватный характер. Секретариат вновь использовал демократическое поветрие, чтобы направить партийное судно в желательном направлении. Официальное делопроизводство принимает формальный характер, а прикладная информация и практические решения еще больше погружаются в тень.
Политика генсека Сталина в отношении культивируемого им слоя коммунистической номенклатуры была не похожа на ленинский надзор. Ленин был создатель и относился к госаппарату со всей родительской строгостью, стремясь подтянуть свое детище до своих утопических идеалов. Сталин до поры был первым среди равных и приручал аппарат, сознательно прощая ему многие слабости и оказывая влияние привилегиями, чтобы увереннее опираться на его поддержку в разворачивающейся борьбе за власть. В советский период привилегии номенклатуры умалчивались, потом попали в центр внимания общественности исключительно в качестве мишени поверхностной критики. Затем время превратило эти злопыхательства по поводу привилегированных пайков и казенных дач в посмешище, однако отношение к незаурядному опыту компартии в области материального стимулирования государственного аппарата так и застыло где-то на уровне сатиры.
Как Иосиф Волоцкий в обращении монастырской братии к служению, так и Сталин в партийном строительстве делали основной упор не на подвижничество, не в упование на власть идеи, а на материальную базу своего Ордена. Его великий учитель Ленин в годы гражданской войны и ударничества любил повторять, что предпочтение есть, прежде всего, потребление, предпочтение без преимущества в потреблении — ничто. Задача укрепления партийной и государственной дисциплины без преодоления нищенского положения коммунистов и, тем более, аппарата была невыполнима. Материальная нужда разъедала всю организационную структуру коммунистического истэблишмента. Воронежский губком в 1921 году обращался к своей организации: «Мелкобуржуазная стихия, неизбежно произрастающая в условиях мелкого производства еще более для нас опасна, если мы на деле не улучшим материального положения особенно нуждающихся коммунистов и их семей, если на деле мы не приступим исподволь к реформированию коммунистического быта. Губернский комитет обязует себя вырабатывать вполне пригодные для жизни формы улучшения материального положения коммунистов, будучи в убеждении, что коммунисты, находясь в чрезвычайно тяжелых жизненных условиях и проводя огромной трудности и сложности государственную работу, имеют право рассчитывать на государственную помощь, не обращаясь к приемам мелкобуржуазного уклада жизни»[522].
Но даже в 1923 году положение коммунистов, в том числе и ответственных, оставалось незавидным. Секретарь полтавского губкома Магидов в закрытом письме за март 1923 года обращал особое внимание на положение командного состава Красной армии, которое настолько плачевно, что среди младшего командного состава стали заурядными случаи самоубийств. В том числе в 73 полку из семи таких самоубийц — трое были членами партии. Оклад младших командиров — 40―50 рублей в месяц плюс паек, причем на семью паек не полагался. На одни коммунальные услуги приходится отдавать до 60 % заработка. «Из материалов видно, что кончают самоубийством весьма честные работники». Каптенармус 1 роты 73 полка Семен Коротун в предсмертной записке писал: «Товарищи, не беспокойтесь, в каптерке у меня все в порядке и стреляюсь я потому, что семья моя в тяжелом материальном положении, сам устал бороться»[523].
В ноябре 1921 года денежное жалованье по первому, низшему разряду тарифа ответственных работников составляло 400 тысяч инфляционных рублей, то есть приблизительно соответствовало среднему заработку квалифицированного рабочего[524]. Но на практике для десятков тысяч партаппаратчиков это мало что значило. Упадок денежной системы, недофинансирование приводили к тому, что масса низовых функционеров победившей партии и соваппарата, особенно в провинции, испытывали острую материальную нужду. Снабжение в 1921―1922 годах носило скудный и нерегулярный характер, кадры стрелялись, разбегались, «обрастали» хозяйством или попадали в объятья коррупции.
Все лето 1922 года трудилась комиссия по улучшению быта коммунистов, образованная постановлением ЦК от 11 апреля 1922 года. Вначале комиссия планировала поставить на особое довольствие 132 070 человек — ответработников различного уровня, от Москвы до уездов с членами их семей (парткомы, комсомол, профсоюзы, исполкомы плюс важнейшие комячейки). Но Оргбюро строго установило, что общее количество получающих дополнительное содержание не должно превышать 15 тысяч человек и с членами семей — не свыше 60 тысяч. Это только командный состав парткомов — секретари, завотделами, ответинструкторы. Урезали более чем наполовину[525].
Только в августе 1922 года XII конференция РКП(б) решилась на практические шаги по улучшению материального положения части партийцев, увязав это решение с всероссийской кампанией по сокращению штатов государственных учреждений. Августовская конференция определила всего 15 тысяч активных членов, которых партия брала на свое содержание, которые все, от члена ЦК до секретарей ячеек, получили соответствующие тарифные разряды и гарантированное материальное обеспечение в пределах 12-го и 17-го общероссийских тарифных разрядов. Это гарантировало партработника от необходимости любой ценой добывать средства к существованию, но вместе с тем благотворно намекало ему на необходимость воздержания. Однако такая скромность осенью 1922 года уже была не так актуальна, как год назад. Поэтому кампания по сокращению штатов партаппарата превратилась в тягучий бесконечный процесс, из которого победителем всегда в конечном счете выходит аппарат. Уже в октябре 1922-го года количество ответработников в организациях по всей партии было увеличено до 21 000 человек. В том числе Секретариат ЦК — 305 человек, МК и ПК — по 64 сотрудника. Утверждено распределение 40 тысяч пайков для партработников по всей РКП(б). В порядке изъятия за центральным аппаратом ЦК были сохранены получаемые 340 ответственных пайков[526].
В положение коммунистов нэп внес существенное расслоение. В начале нэпа оплата труда ответственных работников и вообще членов партии приняла чрезвычайно неравномерный характер. Партийцы, работавшие в хозяйственных и коммерческих структурах, порой очень неплохо вписались в рынок и были сравнительно хорошо обеспечены. Хозяйственными и кооперативными организациями сплошь и рядом обходились существующие низкие тарифы оплаты ответработников. Члены партии, работающие в хозяйственных организациях, вознаграждались по разнообразным повышенным ставкам.
Неравенство коммунистов допускалось только по партийной вертикали, но ни в коем случае не по советской горизонтали. Ведомственное неравенство партийцев грозило разложением рядов. Считая принципиально недопустимым оплату членов партии — ответственных работников в зависимости от того, в каком учреждении они занимают должность, ЦК РКП(б) признал необходимым повысить тариф ответственных работников с тем, чтобы он был единым и обязательным для всех членов партии, независимо от того, в какой организации они работают: партийной, профессиональной, советской, хозяйственной или кооперативной. Поэтому, согласно постановления Всероссийской партийной конференции, коммунисты, заработок которых превышал полуторную ставку высшего 17 разряда ответственных работников, были обязаны сдавать в фонд взаимопомощи своей парторганизации от 25 % до 50 % излишка. Кроме этого коммунисты, получавшие свыше предельной ставки, помимо указанного процента отчислений должны были сдавать и весь излишек свыше предельной ставки, установленной СТО[527]. Высший 17 разряд ETC, по которому оплачивались члены ЦК, завотделами ЦК, секретари губкомов, на лето 1922 года равнялся 250 млн. рублей, а низший 1 разряд — 50 млн рублей в совзнаках.
Но, судя по тому, что вопрос об отчислениях еще как минимум год не сходил с повесток заседаний Секретариата и Совещания завотделами, можно сделать вывод, что зарабатывающие коммунисты не спешили делиться доходами со своими менее благополучными товарищами[528]. Предельные ставки, процент отчислений, литературные гонорары неоднократно пересматривались и уточнялись, и даже несмотря на это Цека регулярно сетовал на слабое поступление излишков в партийный бюджет[529].
