История Финляндии. Время Екатерины II и Павла I - Михаил Михайлович Бородкин
4-15 августа Йегергорн был принят Императрицей. Выслушав его, она сказала, что финляндцы «надеяться могут вспоможения, во всем согласно с пользой нашей Империи», В знак своего благоволения, Екатерина пожаловала ему драгоценный перстень и 500 червонцев, сказав: «Когда дама дает кольцо, это означает такую устойчивость, которую более нельзя изменить».
7 августа Госуд. Совету предложена была записка «словесному изъяснению», которое имел вице-канцлер с финским депутатом Йегергорном, «и проект того письменного ответа, который имелось в виду дать Йегергорну. Совет знал также о желании Императрицы, дабы финские войска ушли из наших пределов, и что наш главнокомандующий лишь тогда окажет всякую помощь финнам, когда «они решатся изъявить мысли свои собранием большей части граждан, нацию представляющих». Далее, в журнале Совета значится, что её Величество, вместо всякого завоевания, предлагает «соседнему Ей Великому Княжеству Финляндии отделить себя навсегда от шведской зависимости, следовательно, избавить себя и от тех бедственных событий, коим шведская политика подвергнуть их может, и восставя себя областию вольной, начертать форму правления и коренные установления, сходные их положению, обещая в достижении того способствовать им оружием и другими средствами, и таковую их независимость обеспечить своим ручательством».
Двоедушный образ действия Йегергорна не ускользнул от внимания Императрицы и, она, пожаловавшись на это в письме к Спренгтпортену, решилась действовать осторожно и предписала ту же осмотрительность вице-канцлеру Остерману.
В Петербурге Йегергорну оказывали большую предупредительность. «В домах, куда Йегергорн был вхож, он жаловался на короля и высказывался за независимость Финляндии, но относительно будущего управления этой страны выражал двоякое мнение: то он хотел обратить ее в республику, то просил назначить правителем её десятилетнего внука Императрицы Константина Павловичам качестве великого князя Финляндского».
Обласканного Йегергорна отпустили с ответом, составленным Остерманом (подлинник на французском языке). О будущем политическом положении Финляндии в ответе употреблены очень осторожные выражения. Соотечественникам майора Йегергорна, сочувствующим его мемуару, предлагается «составить представительное собрание, которое могло бы войти в законные сношения о пользах своего отечества и окончательно установить порядок, наиболее соответственный настоящему и будущему их благосостоянию»...
12-23 августа Йегергорн вернулся в Финляндию. До границы его сопровождал Спренгтпортен, которому надлежало еще раз разъяснить намерение Императрицы и побудить национальную партию к исполнению его плана. От себя Спренгтпортен просил Йегергорна передать союзникам, что он ничего так горячо не желает, как отклонения кровавой войны, обещающей одни лишь бедствия его родине, которую он не переставал любить, где бы он ни находился.
В тот же день, т. е. 12 -23 августа, Спренгтпортен писал барону К. Г. Армфельту: ... «Императрица... не считает возможным вести с ними (финляндцами) переговоры, ибо конфедерация, не имеющая поныне законной формы, не может считаться органом всего народа»...
Отделение Финляндии от Швеции могло дать нашим военным действиям иной оборот, и потому переговоры с финляндским депутатом производились, но значение их не преувеличивалось и официального характера им не придавалось. Войска же наши имелось в виду расположить так, чтобы охранить границу и быть готовым к атаке Свеаборга.
Финляндские офицеры остались очень недовольны ответом Екатерины; он возбудил их досаду и изумление; офицерам не нравилась «forme anonyme» ответного письма, да, кроме того, намек на независимость Финляндии сильно компрометировал подписавших «Лииала-ноту». Вместо ответа на просьбу о мире, они получили нечто вроде воззвания. Главная основа аньяльского союза им казалась поэтому подорванной.
Со времени возвращения Йегергорна, в офицерской среде подымается ряд протестов. Они не отрекались от стремления заключить мир и добиться созыва риксдага, но от попытки отторжения Финляндии от Швеции они отказывались при разнообразных случаях. Все планы о самостоятельности Финляндии были, по свидетельству очевидца, оставлены, но риксдага офицеры добивались с большим единодушием и силой.
Аньяльцы, донеся королю и впоследствии сообщив своим шведским собратьям о своем послании к Императрице и её ответе, ни словом не обмолвились о том, что ответ имел в виду отделение Финляндии от Швеции.
Действовать скрытно и осторожно в вопросе о финляндской самостоятельности было не мало оснований. Прежде всего аньяльцы знали, что шведские офицеры за ними не последуют по пути отторжения от королевства целой провинции. Кроме того, они понимали, что население далеко неподготовлено к столь серьезному перевороту, привыкнув в течение долгих столетий видеть своими господами шведов, а своими врагами — русских. Наконец, аньяльцы помнили, что самостоятельность — опасная игра, что план отторжения — измена государству, караемая уголовным законом. Вот почему и в письме к Императрице, как указал Клик, не было прямо сказано о предполагаемой независимости. Офицеры лишь намекнули «d’une manière moins équivoque» о независимости и присоединении Финляндии к России. И вообще члены аньяльского союза старательно маскировали свое политическое домогательство и, в минуты опасности, настойчиво отрекались от них.
Йегергорн, по возвращении из Петербурга, уверял, что никакого разговора о самостоятельности Финляндии там не было и Императрица на нем не настаивала. Гр. Мейерфельд вокруг себя слышал, как начальники-офицеры громогласно осуждали план финляндской самостоятельности, почему заключил, что нелепая идея была оставлена, и потому 25 августа 1788 г. донес королю, что офицеры протестуют против обвинения их в замысле достигнуть независимости Финляндии.
Шведский офицер, — записки которого сохраняются в С.-Петербургской публичной библиотеке, — заявляет, что обвинение конфедератов в намерении отторгнуть Финляндию, они признавали для себя особенно оскорбительным. Вопрос об отторжении возбуждал среди них горячие споры и вел даже к вызовам на поединок. К. Г. Армфельт, как он сам заверял, не домогался отделения Финляндии от Швеции.
На суде аньяльцев полковник Хестеску показал, что старался убедить Спренгтпортена в невозможности объединить финляндские войска с русскими для борьбы за независимость Финляндии.
Даже необузданный Спренгтпортен в вопросе о финляндской самостоятельности проявил некоторую осторожность. О будущем политическом устройстве Финляндии он говорил не со всеми своими соотечественниками, а лишь с теми, в которых рассчитывал найти сочувствие своей затее; от других он скрывал свой план. Характерен разговор Спренгтпортена с Лейонстетом. Первый был убежден в желании всех отправивших «ноту» к Императрице достигнуть независимости Финляндии. Лейонстет, напротив, соглашался дать формальную подписку, что финляндское войско подобной мысли не сочувствует.
На тайном свидании с офицером Лейонхуввудом, Спренгтпортен просил передать генералу К. Г. Армфельту, дабы он не уступал начальствования над армией другому лицу, а смело с своими воинами отступил за русскую границу, где их ожидает пища, деньги и вновь прибывшая помощь, численностью в 12 тысяч человек. По вопросу же о
