Сергей Яров - Россия в 1917-2000 гг. Книга для всех, интересующихся отечественной историей
Новая политика не свелась лишь к устранению хрущевских «поломок». Хозяйственная реформа второй половины 1960-х гг. была столь же ответом на хрущевский «волюнтаризм», сколь и попыткой приспособить экономику к реалиям научно-технической революции. Реформа фактически началась в марте 1965 г. Несмотря на замыслы ее авторов, она имела ограниченное значение. Она не изменила экономику а лишь ненадолго ускорила темпы ее развития. Во многом в силу этого 8-я пятилетка (1966–1970 гг.) оказалась наиболее успешной за весь послехрущевский период.
Рост ассортимента товаров широкого потребления, повышение минимальной заработной платы, бесплатность образования и медицины, увеличение отпусков и частичная оплата отдыха — все это стало составной частью социальной политики 1960–1970-х гг. Поток нефтедолларов и благоприятная конъюнктура на мировых рынках сырья — главной статьи советского экспорта — позволили в 1970-х гг. достигнуть едва ли не самого высокого уровня жизни населения за весь советский период.
Последствия экономических реформ 1960-х гг
Неоконченность и искусственная задержка реформы в конечном счете оказались не менее опасными, чем ее отсутствие. Серия новаторских мер, не будучи продолженной, неизбежно должна была нарушить устойчивость экономических механизмов. Реформа отводила ключевую роль прибыли — но прибыль можно было получать и путем завышения стоимости изделий. Полная загрузка производственных мощностей, на что нацеливала новая хозяйственная политика, имела и другую сторону: отсутствие резервов, необходимых для придания предприятиям маневренности.
Именно в начале 1970-х гг. и начал раскручиваться маховик инфляции. «Стоимостные» показатели, достигнутые путем произвольного ценообразования, непрерывно росли, соответственно повышался общий объем «налога с оборота» и увеличивались государственные «доходы». Значительная их часть направлялась на «повышение благосостояния трудящихся». Покупательный спрос возрастал, и вот тут-то и обнаруживалось, что чем больше денег получал «трудящийся», тем меньше товаров он видел на прилавке.
Экономический консерватизм 1960–1970 гг
Стабильность и осторожность — преобладающие элементы «брежневского» стиля руководства — могли еще иметь оправдание как отклик на хаотическое и бессистемное нагромождение реформ конца 1950 — начала 1960-х гг. Однако, не будучи подкрепленными динамичной программой перемен, они не способны были подготовить достойный ответ на те многочисленные вызовы времени, с которыми столкнулась страна в 1960–1970-х гг.
Экономический рост подпитывался за счет экстенсивных источников развития, возможности которых были исчерпаны уже к концу 1970-х гг. Увеличение числа рабочих, развитие сырьевого экспорта, ставка на более передовое зарубежное оборудование — этими и подобными им мерами достигалось относительное экономическое процветание в годы последних пятилеток. Любые проявления общественной инициативы в области производства имели специфический экспериментальный характер: ограничивались сфера и масштабы их применения. Уровень производства сельскохозяйственной продукции снижался, причем не только в годы неурожая. Громадные капиталовложения в аграрную сферу, ставшие характерной приметой 1970-х гг., не сопровождались сколь-нибудь заметным эффектом. Неуклонно ослабевали материальные стимулы к труду. В условиях всеобщего дефицита товаров, пользовавшихся спросом, заработанные деньги теряли свою ценность.
1.2. Ограниченная идеологическая либерализация
Брежнев продолжил осторожную либерализацию общественной жизни страны, начало которой положил Хрущев. Публиковались ранее запрещенные или замалчиваемые произведения М. Булгакова, Б. Пастернака, М. Цветаевой, А. Ахматовой, М. Зощенко. Медленно, но последовательно преодолевали рамки дозволенного театр и кино. Спектакль, запрещенный в столице, появлялся на провинциальной сцене. Фильм, даже не попавший на широкий экран или положенный «на полку», определял эстетику целых направлений кинематографистов. Граничившее с запугиванием одергивание литераторов и художников посредством специальных постановлений ЦК партии прекратилось. Его заменила система полуанонимных келейных обсуждений, не обладавших, впрочем, силой прежних идеологических окриков.
«Умеренность» как основополагающая черта Брежнева и его окружения в большей мере предопределила и неуспех кампании по политической реабилитации Сталина. «Возвращение» Сталина было возможно и как следствие оппозиции хрущевскому курсу, и как символ очередного «завинчивания гаек», и как выражение несомненных сталинистских симпатий значительной части бюрократии. Но обеление диктатора неминуемо привело бы к пересмотру историографической модели советского общества. Реабилитированный Сталин не мог уже быть «встроен» в систему идеологических приоритетов, сложившуюся в 1950–1960-х гг. Нужно было изменение общей идеологической установки, а это для партийных консерваторов таило угрозу будущих «потрясений». Избежать любых потрясений — подлинных и мнимых, «правых» или «левых» — было навязчивой идеей высшего партийного руководства.
Мифологизация облика Сталина стала в 1970-х гг. и элементом общественного недовольства. Новые поколения были мало осведомлены о потоках пролитой им крови. Свидетелям мешали говорить, и о поступках «вождя народов» узнавали преимущественно из апологетических фильмов и близкой им по духу беллетристики. Жесткость и решительность Сталина в глазах многих людей заметно выигрывали в сравнении с апатией и бесцветностью новой когорты руководителей. Это тревожило партийных идеологов, сделавших выискивание намеков, скрытых аллюзий и «опасных» сближений разных эпох главным направлением цензорских усилий. И, наконец, тут сыграла свою роль и боязнь объяснений с крупнейшими западными компартиями, в 1950-х гг. пытавшихся затормозить процесс десталинизации, а в 1970-х гг. требовавших его ускорения.
По совокупности многих причин отказа от оценок XX и XXII съездов КПСС не произошло. Но Сталину были приданы в соответствии с духом времени и мироощущением правящей касты нарочито умеренные черты — подобно тому, как в позднейшие годы был сформирован облик «рыночника» Ленина. О его преступлениях упоминалось вскользь, но о его заслугах — с оговорками. Партийная реабилитация не коснулась и других политических деятелей 1920–1930-х гг. Н.И. Бухарин, Л.Б. Каменев, Г.Е. Зиновьев, не говоря уже о Л.Д. Троцком, в историко-партийной литературе по-прежнему рассматривались только негативно.
1.3. Политическая борьба в руководстве СССР
Брежнев поначалу не считался сильной фигурой в высших эшелонах власти. Однако, умело пользуясь «подбором кадров» для того, чтобы расставить на ключевых местах преданных ему людей, и лавируя в Политбюро ЦК, он медленно, но последовательно убирал тех, кто мог реально претендовать на его власть. В 1960–1970-х гг. удалось устранить группу А.Н. Шелепина, секретаря и члена Политбюро ЦК КПСС, имевшего немало сторонников в партийных структурах и, что немаловажно, в органах госбезопасности. Сделано это было в результате искусной кабинетной игры, в обычной брежневской манере. Шелепина не сразу вывели из Политбюро (это произошло только в 1975 г.), но он оказался передвинутым на малозначительный пост председателя ВЦСПС (профсоюзов) и тем самым утратил многие рычаги власти. Его сторонников под разными предлогами смещали с тех должностей, на которых они казались опасными. Так, протеже Шелепина, Председатель КГБ В.Е. Семичастный, в 1967 г. был назначен заместителем Председателя Совета министров Украинской ССР.
Состав высшего политического руководства СССР, особенно в 1970–1980-х гг., почти не менялся и пополнялся редко, но лишь отчасти за счет прежних сослуживцев Брежнева. Вместе с тем мнение об особой политической роли «днепропетровской группы» — лиц, ранее связанных с Брежневым по совместной работе, — следует счесть преувеличенным.
Среди наиболее близких к Брежневу лиц из его окружения следует назвать председателя КГБ Ю.В. Андропова, секретаря ЦК и министра обороны Д.Ф. Устинова, а с конца 1970-х гг. — секретаря ЦК К.У. Черненко. Многие политические решения и принимались этими людьми. Все они были довольно преклонного возраста, как, впрочем, и большинство других членов Политбюро.
Кончина Брежнева не вызвала каких-либо видимых разногласий по поводу того, кому быть новым главой партии. Возможно, выбор Андропова был сделан самим Брежневым, хотя в широких кругах партии наиболее вероятным кандидатом на пост Генерального секретаря считался Черненко.
1.4. «Междуцарствие»
Ю.В. Андропов как реформатор
