Жан Жуанвиль - История Крестовых походов

Глава 14

ЖИЗНЬ В КЕСАРИИ

Теперь я снова вернусь к главной линии моего повествования и расскажу, что, пока король укреплял Кесарию, в наш лагерь прибыл некий Аленар, дворянин из Сененгана. Он рассказал, что построил свой корабль в королевстве Норвегия, которое лежало на краю света. Во время своего путешествия с целью увидеть короля он обогнул берега Испании и прошел через проливы у Марокко, испытав по пути к Кесарии очень большие опасности. Король взял его к себе на службу, вместе с девятью его рыцарями. Аленар рассказал нам, что в норвежской земле ночи такие короткие, что летом ты каждый вечер видишь, как свет уходящего дня мешается с рассветом наступающего.

Он и его люди взялись охотиться на львов. С большим риском для себя они добыли нескольких зверей. Едва только они приближались, готовые стрелять, как эти звери мгновенно прыгали на их коней, а как только они выпускали стрелы, лев кидался на них и мог бы растерзать охотников, если бы один из них не бросал кусок старой одежды, на который лев кидался и начинал рвать, думая, что терзает человека. Пока лев рвал ткань, другой охотник приближался и выпускал стрелу. Лев бросал свою добычу и с ревом прыгал на нового врага. Тот, в свою очередь, тоже бросал кусок ткани, за которым лев тут же кидался. Таким образом им удавалось стрелами убить зверя.

Пока король Людовик был занят, укрепляя Кесарию, к нам присоединился Филипп де Туси. Король звал его кузеном, потому что он происходил от сестры короля Филиппа Французского, которая вышла замуж за императора Константинопольского. (Имеется в виду т. н. Латинская империя, существовавшая после захвата крестоносцами, времен 4-го Крестового похода Константинополя в 1204 году (до 1261 года, когда византийцы освободили свою столицу). — Ред.) Его величество на год взял его к себе на службу вместе с девятью его рыцарями. После этого он вернулся в Константинополь, откуда прибыл.

Он рассказал королю, что император Константинополя и вельможи в этом городе заключили союз с людьми, известными как куманы,[17] дабы получить их поддержку против императора греков. (Имеется в виду Никейская империя, образовавшаяся на не оккупированной крестоносцами территории Восточной Римской (Византийской) империи в Малой Азии. — Ред.) Чтобы увериться в преданности обеих сторон, император Константинополя и его вельможи, надрезав руки, слили свою кровь в большой серебряный кубок. Вождь кума-нов и его приближенные сделали то же самое, смешав свою кровь с кровью наших людей. После того как в кубок были добавлены вода и вино, каждая из сторон отпила из кубка, доказав тем самым, что они стали кровными братьями. Собаку, которая бегала между нашими людьми и куманами, те зарезали и разрубили на куски, поклявшись, что, кто бы ни изменил союзу, он будет разрублен на куски, как этот пес.

Также Филипп де Туси рассказал нам о самом удивительном действе, свидетелем которого он был в лагере куманов. Там скончался знаменитый воин. Для него выкопали могилу, очень глубокую и широкую. В нее поместили самого воина в богатом одеянии, сидящего на троне; туда же живьем опустили его любимого коня и лучшего оруженосца. Перед тем как оруженосец был опущен в могилу, он попрощался с вождем куманов и его приближенными. Каждый из них вручал ему большое количество золота и серебра, говоря при этом: «Когда я приду в другой мир, ты вернешь мне то, что я сейчас вверяю твоему попечению». — «Что я и сделаю с великой радостью», — отвечал оруженосец.

Затем великий вождь куманов вручил оруженосцу послание к первому из их королей, в котором говорилось, что этот достойный человек прожил хорошую жизнь, преданно служил своему хозяину и заслуживает достойного вознаграждения. После этого оруженосец был опущен в могилу вместе со своим хозяином и живым конем. Отверстие могилы было закрыто плотно подогнанными досками, положенными поперек нее, а все воины армии стали заваливать ее землей и камнями, так что еще до прихода вечера они возвели над гробницей большой курган в память тех, кто под ним погребен.

Как-то днем, когда король был в Кесарии, я пришел повидаться с ним в его жилище. Он беседовал с легатом, но, едва только увидел, что я вхожу, встал и отвел меня в сторону, чтобы поговорить. «Ты же знаешь, — сказал он, — что служишь мне только до Пасхи; так будь добр, скажи, что я могу дать тебе, чтобы ты оставался при мне еще год». Я ответил, что не хочу получать его денег больше того, что он мне уже дал, но хотел бы заключить с ним другую сделку.

«Поскольку вы гневаетесь, — сказал я, — когда у вас о чем-то просят, я хочу, чтобы вы договорились со мной — если в течение этого года я обращусь к вам с какой-то просьбой, вы не будете сердиться; я же, со своей стороны, не буду досадовать, коль скоро вы мне откажете». Услышав это, король расхохотался и сказал, что на таких условиях он будет держать меня на службе. Затем он взял меня за руку, подвел к легату и его советникам и рассказал им о договоре, который мы заключили. Они были рады услышать это, потому что я со своим высоким званием пользовался самым большим влиянием в войсках.

Теперь расскажу вам, что я планировал и как шла моя жизнь в течение тех четырех лет, что я оставался за морем после того, как братья короля отбыли во Францию. Два моих священника читали мне в уставные часы молитвы. Один читал мне молитву на рассвете, а другой ждал, пока не поднимутся мои рыцари и те, кто входил в мое войско. А после этого я шел повидаться с королем. Если он желал отправиться на верховую прогулку, я сопровождал его. Если же порой случалось, что к нему являлись посланцы, то утром мы бывали заняты делами.

Моя постель размещалась в шатре таким образом, что любой, кто входил, видел, что я лежу на ней. Я установил ее так, чтобы предотвратить любые измышления обо мне в связи с женщинами. Каждый год к празднику святого Ремигия (1 октября) я покупал свиней, чтобы заполнить свинарник, и овец для овчарни, а также вдоволь муки и вина, дабы хватило на всю зиму. Это я делал потому, что зимой снабжение по морю было труднее, чем летом, и провизия дорожала.

Обычно я приобретал добрую сотню баррелей (1 баррель — 163,65 л (англ.) вина и всегда первым пробовал его. Сам я мешал его с водой, а давая его своим слугам и помощникам, подмешивал воды поменьше. На моем столе стоял кувшин с вином, а перед каждым рыцарем — бутыль с водой, так что он мог подливать его в вино по своему усмотрению.

Король пополнил мой отряд пятьюдесятью рыцарями. К каждой трапезе я приглашал за свой стол десять из них вместе с десятью моими. По обычаю этой страны они ели лицом друг к другу и сидели на циновках, разостланных на земле. Каждый раз, когда раздавался призыв к оружию, я мог ответить на него, выставив пятьдесят четыре своих рыцаря; они были известны как дизенье, потому что каждый из них командовал десятью людьми. Когда бы мы ни выезжали вооруженными, по возвращении я давал обед этим рыцарям в моем жилище. Ежегодно каждый праздник я использовал, чтобы приглашать к обеду ведущих командиров войска, и порой случалось, что король перехватывал кое-кого из моих гостей.

Расскажу вам, что я видел, как отправлялось правосудие и выносились приговоры в Кесарии, покатам находился король. Первым делом я упомяну историю рыцаря, который был арестован в борделе и которому, по обычаям этой страны, был предоставлен выбор. Или его вместе с проституткой могли с позором провести через лагерь в одной рубашке и связанного, или же он отдавал коня и оружие и его выгоняли из армии. Рыцарь отдал королю лошадь и оружие, после чего покинул лагерь. Я пришел к королю и попросил его передать коня мне для бедного воина из моего отряда. Король ответил, что просьба неуместна, поскольку лошадь все же стоит восемьдесят ливров. На что я сказал ему: «Вы нарушаете соглашение со мной, поскольку рассердились на мою просьбу». Он от души рассмеялся и ответил мне: «Можешь говорить, что хочешь, но я на тебя не рассердился». Тем не менее коня я так и не получил.

Второй приговор был таков. Когда несколько рыцарей из нашего отряда охотились на дикое животное газель (вид антилоп), на них налетели госпитальеры и силой прогнали их. Я обратился с жалобой к настоятелю госпитальеров. Он сказал, что в соответствии с обычаями Святой земли он возместит обиду тем, что прикажет госпитальерам, совершившим этот поступок, есть, сидя на своих плащах, — пока те, кого они оскорбили, не попросят их подняться.

Настоятель поступил с ними как и обещал. Когда я увидел, что они едят в таком положении, то пошел к настоятелю, которого застал за обедом, и попросил его сказать этим людям, чтобы они поднялись; рыцари, которым нанесли оскорбление, обратились с такой же просьбой. Настоятель сказал, что не сделает ничего подобного, поскольку не может позволить, чтобы члены его ордена так безобразно вели себя по отношению к пилигримам, прибывшим на Святую землю. Услышав это, я сел на землю рядом с госпитальерами и стал есть вместе с ними, сказав настоятелю, что не поднимусь, пока и они не встанут. Он сказал, что я просто вынуждаю его, и удовлетворил мою просьбу. Затем он пригласил меня и тех рыцарей, что были со мной, отобедать за его столом, а госпитальеры присоединились к своим сотоварищам за другим.