Борис Соколов - Охота на Сталина, охота на Гитлера. Тайная борьба спецслужб
Бросается в глаза и другая несообразность в рассказе Треппера. Гиринг будто бы стремился убедить схваченного советского резидента в том, что немцы заинтересованы в заблуждении Москвы: агенты ее «Красной капеллы» все еще на свободе и поставляют ценную информацию. Но разве можно решать столь громадной важности вопрос, не будучи уверенным, что к вам через каких-то посредников обращаются от имени лиц, действительно имеющих реальную власть и полномочия? И действующий в подполье агент советской разведки – не самый лучший канал для зондажа условий сепаратного мира. С чего это вдруг Гиммлер, Шелленберг или Мюллер станут обращаться к Трепперу, по легенде – скромному французскому коммерсанту Жану Жильберу, совладельцу экспортно-импортной фирмы «Симэкс»? И как тогда воспримет Москва подобное сообщение? В лучшем случае – как ходящие в Париже слухи. Совсем другое дело, если Центр будет знать, что Треппер и его радисты действуют под контролем гестапо. Тогда в Кремле действительно могут поверить, что предложения сепаратного мира исходят от Мюллера или кого повыше. Значит, гестапо было чрезвычайно важно дать понять советской стороне: Треппер и его люди взяты и передают теперь только то, что хотят передать в Москву германские спецслужбы.
По свидетельству Треппера, сменивший Гиринга на посту руководителя зондеркоманды «Красная капелла» Хайнц Паннвиц считал, что одних радиограмм недостаточно:
«Паннвиц объяснял мне – и я слушал его с якобы напряженным, а на самом деле наигранным вниманием, – что давно уже следует перейти к политическому этапу… Новый шеф зондеркоманды предложил мне переселиться из тюрьмы в Нейи на частную виллу, где я мог жить под незаметной для меня ненавязчивой охраной. По мнению Паннвица и его начальства, контакт с Москвой при помощи одних только радиоволн стал недостаточным, и теперь, на следующем этапе, необходимо установить с ней прямые связи. Он задумал весьма престижный план отправки в Центр эмиссара, который проинформировал бы Москву о желании довольно многочисленной группы германских военных обсудить вопрос о сепаратном мире с Советским Союзом. Предполагалось, что этот специальный посланник повезет с собой документы, отражающие подобные настроения в офицерских кругах. Но в его багаже будут и такие бумаги, из которых видно, что другие представители германских вооруженных сил тоже тяготеют к сепаратному миру, но… с Западом.
Излишне говорить, что вся эта хитроумная стратегия преследовала одну-единственную цель – взорвать антигитлеровскую коалицию, и в этом смысле проявлялось большое упорство…
Гиммлер, ознакомившись с планом Паннвица, сказал, что посылать в Москву «коммивояжера» слишком рискованно. Как разъяснил мне Паннвиц, он побоялся воздействия притягательной силы коммунизма на добропорядочного нациста. В его памяти еще был свеж пример берлинской группы «Красного оркестра». То, что люди вроде Шульце-Бойзена или Арвида Харнака могли стать «советскими агентами», то, что мужчины и женщины, отлично чувствующие себя в высшем обществе и свободные от финансовых забот, втянулись в антинацистскую борьбу, – все это было непостижимо для гестаповских мозгов.
Но Паннвиц не унывал. Он поведал мне другой вариант. На сей раз речь шла уже о прибытии представителя Центра в Париж. Ни секунды не колеблясь, больше того, симулируя живейшее одобрение, я ответил ему, что такая идея кажется мне вполне осуществимой…
Поэтому в Центр было отправлено подробное донесение, в котором говорилось, что группа офицеров желает вступить в контакт с Москвой. Одновременно предлагалось отрядить своего эмиссара к немцам. Этот план получил достаточно далеко идущее развитие, поскольку упомянутая встреча была назначена на бывшей квартире Гилеля Каца (одного из сотрудников Треппера. – Б. С), на улице Эдмон-Роже № 8.
Однако эмиссар из Москвы не прибыл.
Действительно ли этот зондаж имел целью осложнить отношения между партнерами по антигитлеровской коалиции, а не достичь сепаратного мира с Советским Союзом? Если так, то странен способ, избранный немцами для выполнения задачи. Ведь тогда необходимо было разглашение в нужный момент сведений о секретных советско-германских переговорах с целью посеять недоверие между союзниками. Но тут избранный канал для связи был самым неудачным. Ну каким образом, кроме как от самих немцев или русских, западные державы могли узнать о существовании «Красной капеллы»?
Советский Союз сведения о переговорах с Германией о сепаратном мире, естественно, таил бы от союзников до последней возможности. Ну а если бы сведения о стремлении Сталина к сепаратному миру с немцами поступили бы в Лондон и Вашингтон от немцев, то вряд ли бы они вызвали там доверие. Слишком очевидна была в данном случае заинтересованность Германии. Уж коли Борман, Мюллер и другие руководители Рейха хотели заронить взаимное недоверие во вражеской коалиции, то резонней было бы начинать переговоры с Москвой в какой-нибудь нейтральной стране. Даже посылка своего эмиссара в советскую столицу давала больше шансов для огласки вверенного ему задания, хотя бы через аккредитованных там западных дипломатов. Однако от отправки человека в Москву со столь решительным поручением Гиммлер, как явствует из мемуаров Треппера, отказался. Видимо, опасался за секретность переговоров. Не очень понятно, почему Паннвиц, по Трепперу, говорит о «довольно многочисленной группе немецких офицеров», якобы желавших сепаратного мира с Россией. Неужели в Берлине были настолько наивны, что полагали: Сталин всерьез заинтересуется стремлением капитанов и полковников вермахта к советско-германскому соглашению? А как дезинформация такое сообщение вообще не имело смысла. Ясно, что предложение, исходящее ниже чем от командующего одной из германских групп армий, никакой реакции с советской стороны вызвать не могло. И уже совсем иное дело, если сепаратного мира желают Борман и Мюллер, люди из ближайшего окружения Гитлера, к тому же и сами обладающие немалой властью. Тогда сведения о том, что и кто-то другой в нацистской верхушке – например, Гиммлер и Шелленберг – желает сепаратного мира с Западом, могут пригодиться для торга на советско-германских переговорах, если они все-таки начнутся.
Ну а об опасениях Гиммлера, будто посланный в Москву курьер будет распропагандирован и встанет на путь немецких участников «Красной капеллы», Треппер наверняка придумал. Слишком уж приписываемые рейхсфюреру слова близки к тем, что вкладывает в уста Мюллера Шелленберг в немецком и французском вариантах своих мемуаров: «Я вот думаю о некоторых людях из «Красной капеллы» – о Шульце-Бойзене или Харнаке. Они тоже были людьми из вашего мира (круга, к которому принадлежал Шелленберг, выходец из состоятельной интеллигентной семьи. – Б. С.), но они были людьми совсем другого сорта – они не цеплялись за полумеры, а были настоящими прогрессивными революционерами, которые всегда искали окончательных решений и остались верны своим убеждениям до самой смерти».
В пользу версии, что с «Красной капеллой» была связана реальная попытка кого-то из германских руководителей достичь сепаратного мира с Советами, говорят многие подробности побега Леопольда Треппера. Вот как описан этот знаменитый побег в его книге «Большая игра»:
«Былое недоверие Берга (заместителя начальника зондеркоманды «Красная капелла», приставленного к Трепперу. – Б. С), благодаря сложившимся между нами отношениям, притупилось… Вдобавок Берг, в результате несчастья, постигшего его семью, очень уязвим. Страдая скверным здоровьем, он ищет утешения в бутылке. Почти всегда в промежутке между двумя выпивками он жалуется на резкие боли в животе.
Уязвимость Берга, его склонность к спиртному – один из крупных дефектов в броне зондеркоманды, и я широко использовал это, стремясь завоевать его доверие… Я расспрашиваю его о здоровье, советую как следует полечиться и обещаю когда-нибудь зайти с ним в аптеку Байи на улице Рима № 15, где, я уверен, он найдет идеальное средство от своих болей. Мое предложение не случайно, ибо эта аптека давно уже фигурирует мысленно в составленном мною списке мест, наиболее благоприятных для побега… Аптека Байи отличается одной очень интересной особенностью: в ней два выхода – один на улицу Рима, другой на улицу дю Роше… Завтра Берг, как обычно, приедет за мной, чтобы вместе поехать на улицу де Соссэ (где находилась явочная квартира. – Б. С.), куда мы прибудем около полудня. Он мне почти наверняка предложит отправиться в аптеку и войдет в нее со мною. Тогда я проследую к прилавку, оттуда к кассе, чтобы затем уйти через противоположный выход. Сперва Берг окажется в невыгодном положении: окруженный французами (в аптеке Байи всегда полно покупателей), он закричит по-немецки, и это едва ли даст что-нибудь. Откроет ли он по мне стрельбу? Вряд ли: слишком велик риск попасть в другого. Если попытается погнаться за мной, то тут я рассчитываю на свою резвость и… на его почти перманентное состояние опьянения. Очутившись на улице, надеюсь за несколько минут добраться до станции метро, доехать до конечной остановки линии на Нейи, потом пересесть на автобус в Сен-Жермен, где разыщу своего человека. Уехать поездом с вокзала Сен-Лазар? Исключено! Конечно, будет объявлена тревога, и гестапо, несомненно, оцепит всю округу, раскинет огромную сеть. Я хорошо помню, что на руках у меня подлинный документ, ибо всякий раз перед нашим отъездом Берг… вручает мне удостоверение личности и некоторую сумму денег…»
