Сергей Сергеев-Ценский - Обреченные на гибель
— Поэтому так.
— Все знают, что давал, — торжественно проговорил Макар, — и всем известно, что с этих моих денег все хозяйство пошло!.. И отымется у Федора, и отдастся Макару!.. Вот!..
Последнюю каменоломню, которую не видел еще Кариянопуло, он хотел осмотреть в этот день.
День был не серый, скорее ясный по-зимнему, облачный, слегка ветреный, на земле не холодный, но на воде по виду свежий. Море казалось чешуйчатым от легких барашков, которые гнало низовкой к берегу.
Каменоломня была на берегу, верстах в семи от города, около деревни Куру-Узень, и Федор, обычно ездивший туда на ялике, привел Кариянопуло к пристани, где стояли ялики рыбаков, но толстый грек недоверчиво из-под рыжей шляпы поглядел в холодную голубую ширь и сказал решительно:
— Н-нет!
— За полчаса на месте будем!.. Ведь парусом, — пытался уговорить Федор. — Долго ли тут?.. Вон тот мысок обогнуть и… А лошадьми — три часа колесить… Да и то мало сказал: теперь дорога зимняя, — грязь.
А грек забормотал вдруг скороговоркой:
— Ялик-ялик… Ялик-ялик… О-орех!.. Я — толстый, ялик — орех… Бумага папиросна… Пойдем… Линейка…
И потянул его за плечо от пристани.
Но какое-то тупое нерассуждающее упрямство овладело Федором. Была тоска по Наталье Львовне, была злость на Макара, было сомнение, хорошо ли выйдет, если он все продаст этому пузатому, — и потому неудержимо хотелось всем существом ехать именно на ялике и не на каком-нибудь вообще, а вон на том, с зелеными бортами, на котором он часто ездил в Куру-Узень. Кстати, и хозяин этого ялика, матрос Афанасий, рыбак и пьяница, пристально глядел на него издали, от пакгауза, видимо, не узнавая его, бритого.
— Тогда, значит, я поеду один, — сказал Федор греку, и как тот ни таращил глаза, ни сопел недовольно, ни пожимал жирными плечами и ни тащил его к линейке, все-таки пошел к Афанасию, а грек, недовольный, ворчливый, поехал один.
Поковыряв в зубах соломинкой и присмотревшись к морю и небу, сказал, обтирая от рыбьей чешуи теплую матроску старой фуражкой с белым кантом, Афанасий Федору:
— Ехать, так зараз надо ехать.
И глянул на него непроницаемым, обветренным, узкоглазым, широкоскулым сорокалетним лицом.
— Мне коров не доить, — я-то готов… Зараз, так зараз.
На цену Афанасия Федор согласился не торгуясь, и Афанасий пошел за веслами, а когда принес их и положил в ялик, сказал сосредоточенно:
— Надо бы рублишко надбавить, купец…
— А что?
— Мало ли что… Бора[2] может подняться, — вот те и что!
— Может? — оглядел небо Федор.
— Так я, на всякий случай напоминаю… Теперь время зимнее… Парус будем ставить?
— Ну, а как же?
— Да так же… можно и не ставить… Мне-то его взять недолго…
Постоял секунд пять непроницаемый и пошел, медленно ставя ноги, в сторожку за парусом, где, слышно было, чей-то басовитый пропитый голос внушал ему:
— Ты ж там насчет камсы разузнай, — не идет ли!..
На что Афанасий ничего не ответил.
Он был вообще тяжел на слова, на походку, на все движения.
Спустили ялик вдвоем, но когда только что было уселся Федор, на сходнях появился запыхавшийся от быстрой ходьбы, в новых сапогах, в крытой малопоношенной синей куртке на овчинах Макар, и еще не успел оттолкнуться веслом Афанасий, как новый сапог грузно опустился на корму.
— Ты чего это? Куда? — ошарашенно спросил Федор.
— А куда ты, туда и я! — ответил Макар упрямо.
— Я, может, на тот свет, дурак-черт!
— Ну, так и я на тот.
— Не дело, не дело, купцы!.. Ладился одного везти, садятся двое!.. Слазь!..
Афанасий взял за плечо Макара, но тот вытянул ехидно:
— Ты-ы потихонь!.. Я в силах за себя уплатить.
— А сколько это ты уплотишь?
— Да уж больше, чем с него, с меня не возьмешь…
— Давай сейчас трояк!
— У-ди-вил! — покачал головой Макар, вынул кошелек из запачканной замши и нашел в нем зеленую бумажку.
Федор пожал плечами и отвернулся.
— А дом на кого же бросил? — спросил он, когда уже отчалили.
— А моя баба там.
— Смотри, ежели что стянет, — зло буркнул Федор.
— Да уж много не стянет, — куда ей!.. Больше твоей не стянет!
И заиграл желваками.
Федор поглядел на него, на приземистого, курбатого Афанасия, на море в мелких беляках — не ехать было нельзя, отделаться от Макара тоже нельзя.
— Так бора, говоришь, может быть?
— Очень просто, — ответил Афанасий, выгребая за пристань.
— Ну, авось!
— Авось да небось — их два брата, как все одно вас.
Работая веслами против волны, он выбрался на чистое место, здесь поднялся, огляделся кругом и потянул носом.
— На Палац-горе вон черта белого видали?.. Как выезжали, ведь не было, — откуда взялось?..
Поднявшись, разглядел Федор над самым выступом Четырдага кусок белого облака, круглого, плотного и ледяного на вид.
— Может, так, — сказал равнодушно.
— Так ли, не так, — все одно, — буду парус ставить.
В фуражке приплюснутой, маслянистой, с жилками синими и багровыми на скуластом лице, добротном, но с недобрыми запавшими глазами, Афанасий развернул парус, натянул его, и он сразу захлопал, ловя низовку, как утка крылом; Макар сидел напыженно, мешая матросу крепить парус, и тот прикрикнул на него:
— Черт лесовой!.. Именинник ты, что ли?.. Подвинься! Тебе говорю!
— Говорить — говори, а ругаться оставь! — отозвался надменно Макар, но Афанасий поглядел на него еще злее.
— Тут тебе не земля!.. Это тебе море, — понял?.. А я тут у себя на ялике все одно что капитан… На берег выйдем, судись со мной, а в море обязан ты меня слушать!
Ветер влег в парус до отказа, и вплоть до поворота берега, до того мыса, за которым скрывался уже городок, ялик, покачиваясь, кряхтя, разбивая барашки волн в мелкие брызги, бежал с веселящею даже Федора быстротою, и Афанасий, налегая на корме на руль, несколько отошел и бросил ему отрывисто:
— Водку взял?
— Откуда?
— Из лавки.
— Зачем? — удивился Федор.
— Неужто не взял?.. Очень глупо сделал.
Перевел спрашивающий взгляд на Макара и презрительно сплюнул в хлюпающую у бортов воду:
— Ку-упцы!
Несколько раз потом, отрываясь от воды запавшими глазами, взглядывал он то на Федора, то на Макара зло и презрительно.
Как все в городе, он знал, что когда-то братья были ровни между собою и с ним, но теперь, когда разбогател Федор, было зло на него, что разбогател, и зло на Макара, что стережет он братнино добро, как цепной пес. И с той беззастенчивостью, с какою принято смеяться над чужою глупостью в народе, подмигивая Федору, спросил Макара:
— Проверять свое хозяйство едешь?.. Надо, надо!.. В отделку там без тебя ребята разбаловались!
Макар, покосившись на него (он сидел отвернувшись), отозвался:
— Ты себе свое дело смотри!
А Федор спросил:
— Ты, Афанасий, туда часом не заезжал?.. Как там?
Афанасий подумал и сказал, смотря на Макара:
— Неделю назад там был. Рожнов твой известку сюда пригонял, а туда харч возил.
Кроме каменоломни, дававшей красный гранит, ценимый выше синего, там была у Федора известковая печь, что особенно привлекало Кариянопуло.
— Что же ты мне не сказал? — обернулся Федор к Макару.
— Об чем это не сказал?
— Что Рожнов приезжал…
— Вот новость какая: Рожнов!.. Рожнов за делом приезжал, а вот ты зачем это едешь?
Макар сидел сзади Федора, ближе к носу ялика, а Федор на другой скамейке, ближе к корме, и Макар — повернувшись лицом к Афанасию, а Федор боком к нему, и ему удобно было взглядывать то на брата, то на матроса.
— Я-то еду знаю зачем, а вот ты — это вопрос мудреный.
— А он, чтобы не отстать, — живо подхватил матрос, — молодые работают, а старички подсобляй!.. Тоже "зачем"!.. Он свово упустить не должен.
Всем в городке, кто бывал в рыбацком ресторане "Отрада", жаловался на брата Макар, и матрос знал весь его спор с Федором, и теперь всячески хотел стравить братьев на брань, чтобы не скучно было ехать без водки.
Макар, понявши в нем союзника, через голову Федора бросил ему:
— Не упущу, небось!.. Я своему труду цену знаю!..
— Поговори вот с дураком! — вздохнул Федор. — Сказано: пьяница проспится, а дурак никогда.
— Не дураче тебя, нет! — погрозил ему пальцем Макар и челюстью ляскнул, а Афанасий одобрительно улыбался ему и подмигивал, довольный.
Качало сильно, и ялик то зарывался носом, то взлетал, но все трое не страдали от качки, только холодно было на воде, и Федор, засовывая руки поглубже в боковые карманы меховой серой куртки, говорил спокойно:
— Не дураче, так дураком и не выставляйся… А имеешь если ко мне претензию, — иди да судись.
— А ты думаешь, суда на тебя не найду? — крикнул Макар. — Найду, небось!.. Как в суде ничего не добьюсь, ты его можешь, конечно, деньгами засыпать, я подожду, когда другой суд будет…
