Ленни Бреннер - Сионизм в век диктаторов
«Тот Мордехай, который так быстро возмужал и так стремительно поднялся до ответственнейшего поста командующего организацией боевиков, чрезвычайно сожалел теперь о том, что он и его товарищи напрасно растратили три военных года на культурно-воспитательную работу. Мы не поняли той новой стороны Гитлера, которая ныне становится очевидной, жалуется Мордехай. Мы должны были обучить молодежь пользоваться холодным и боевым оружием. Мы должны были воспитывать ее в духе отмщения величайшему врагу евреев, величайшему врагу всего человечества и величайшему врагу всех времен»23.
В центре дискуссии, проходившей в движении Сопротивления, стоял ключевой вопрос: где вести борьбу. Вообще говоря, за уход как можно большего числа молодежи в партизаны ратовали коммунисты, тогда как молодые сионисты призывали до конца сопротивляться в гетто. Коммунисты всегда являлись наиболее этнически единой партией в стране, и сейчас, когда нападению подвергся Советский Союз, они целиком отдались борьбе против Гитлера. Советы забросили в Польшу ветерана Гражданской войны в Испании Пинкуса Картина для организации там еврейского подполья. Коммунисты утверждали, что гетто невозможно оборонять и что их защитники погибли бы ни за что. В лесах они могли бы не только выжить, но и начать нападать па немцев. Сионистская молодежь серьезно подняла вопрос об уходе в леса. Красная Армия все еще была далеко, а на польскую коммунистическую
Гвардию Людову польские массы взирали весьма подозрительно из-за ее былой поддержки гитлеро-сталинского пакта,
приведшего к уничтожению польского государства*. Поэтому
Гвардия Людова обладала лишь очень небольшим количеством оружия, окружающая же местность кишела антисемитски настроенными партизанами, нередко наровцами, которые без малейших колебаний были всегда готовы убивать евреев.
Однако в умонастроениях многих молодых сионистов присутствовал еще некий элемент узкого изоляционизма. Самым ярым противником идеи партизанства был Мордехай Таненбаум-Тамаров из Белостока, хотя этот город располагался в дремучих лесах24. Он писал:
«В осуществлении мести, который мы домогаемся, постоянным и решающим является еврейский, национальный фактор… Наш подход к решению этой задачи требует выполнения нашей национальной роли внутри самих гетто (не бросать стариков на произвол их кровавой судьбы!)… И если мы останемся живы — то с оружием в руках уйдем из них в леса»25.
__________
* Главная причина гибели польского государства заключалась в профашистской ориентации и антисоветской политике его правящих кругов, отклонивших в 1939 г. все предложения Советского Союза о заключении союзного договора о взаимопомощи. — Прим. ред.
__________
Эта линия нашла поддержку в Варшаве, где Мордехай Аньелевич, считая, что мысли о возможности спастись в последнюю минуту бегством подорвали бы железную волю, необходимую для того, чтобы выстоять перед лицом неминуемой смерти, умышленно не строил никаких планов отступления 26.
Результаты этой тактики разочаровали ее сторонников: руководители «Хашомера» и «Хехалуца» надеялись, что их пример объединит узников гетто, но они не поняли, что четыре года унижения и страданий сломили дух народа. Гетто нельзя было вооружить, и поэтому те, кто в них томился, полагали, что восстание только увеличит неизбежность их гибели. Исраэль Гутман был совершенно прав, когда утверждал:
«Истина состоит в том, что еврейская общественность в большинстве гетто и не понимала, и не принимала пути и оценок, предлагавшихся бойцами… Боевые организации повсюду вели ожесточенные споры с еврейской общественностью… Молодежные движения добились в Варшаве того, чего они не добились в местах других мятежей» 27.
Варшавское гетто располагало двумя потенциальными источниками снабжения оружием: это были Гвардия Людова,
желавшая помочь ему, но слабо вооруженная, и Армия
Крайова у которой имелось оружие, но не было желания помочь. Узники гетто кончили тем, что, раздобыв небольшое количество оружия, главным образом пистолеты, они в течение нескольких дней храбро сражались, пока окончательно не иссяк их скудный арсенал. Ревизионистам пришлось сформировать свою собственную, отдельную Национальную военную организацию, поскольку остальные политические течения отказались объединиться с группой, которую они считали фашистской. Тем не менее они сумели достать для одного своего отряда немецкое обмундирование, три пулемета, восемь винтовок и сотни гранат. Некоторые из их бойцов спаслись, бежав через туннели и канализационные трубы, и были переброшены несколькими польскими друзьями в леса;
потом попали в немецкие ловушки, снова бежали, укрылись в нееврейском секторе Варшавы и в конечном счете были окружены и зверски убиты. Для Аньелевича конец наступил в гетто на двадцатый день восстания. Марек Эдельман, в ту пору бундовец и заместитель командира ЕБО, рассказывает,
что Аньелевич и 80 других бойцов застрелились в каком-то бункере28. Цукерман — другой заместитель командира этой организации — утверждает, что Аньелевич был убит гранатами, брошенными в укрытие, где он прятался29.
«Евреи мечтают попасть в дома рабочих»
Лейбористский сионист Эммануэл Рингельблум также вернулся из заграницы в Польшу. Когда вспыхнула война,
он находился в Швейцарии, куда приехал в августе 1939 г.
на сионистский конгресс, и решил возвратиться через Балканы в Польшу. Здесь он поставил себе задачу вести записи о важнейших событиях того времени. Важность его работы была очевидной для всей общины, которая нашла для него скрытое убежище на арийской стороне Варшавы. Он умер в
1944 г., когда его убежище было обнаружено, но все же успел написать свой шедевр, книгу «Польско-еврейские отношения во время второй мировой войны». В этой работе он называл вещи своими именами: «Польский фашизм и его союзник — антисемитизм — охватили большую часть польского народа».
Вместе с тем он тщательно проанализировал польскую действительность 30.
«Буржуазная часть населения в делом продолжала придерживаться идеологии антисемитизма и с радостью приняла нацистское решение еврейской проблемы в Польше» 31.
Он подтверждает довоенную оценку Лещинского и других наблюдателей относительно стойкости, проявлявшейся рабочими в их борьбе против антисемитизма:
«Польские рабочие еще задолго до войны поняли классовый аспект антисемитизма, этого орудия власти в руках местной буржуазии; во время же войны они удвоили свои усилия, давая антисемитизму бой… Рабочие имели лишь ограниченные возможности укрывать евреев в своих жилищах. Наибольшим препятствием к тому, чтобы они могли приютить у себя евреев, служила переуплотненность их квартир. Несмотря на это, многие евреи все же нашли убежище в квартирах рабочих… Необходимо подчеркнуть, что, как правило, евреи мечтают попасть в дома рабочих, поскольку это оградит их от попыток шантажа или эксплуатации со стороны их хозяев»32.
Свидетельство Рингельблума, очевидца событий и профессионального историка, показывает путь, которым должны были пойти евреи как до, так и во время войны. Каковы бы ни были недостатки ППС и КПП как партий, нет ни малейшего сомнения в том, что многие польские рабочие до самой смерти стояли рядом с евреями и что они сделали в защиту евреев больше, чем многие евреи. Трудно предположить, что к числу тех евреев, которые были фактически спасены, могли бы добавиться еще несколько сот или несколько тысяч человек, но организованные в гетто восстания — в условиях,
когда не хватало оружия, — не имели шанса на успех даже в качестве символических жестов. Представленный командованию доклад нацистского коменданта о Варшавском восстании говорил только о шестнадцати убитых немцах и их пособниках, и, хотя цифра эта, быть может, и занижена, восстание не представляло собой серьезной военной операции.
Прославление Мордехая Аньелевича как человека, имеющего право на историческое бессмертие, является полностью оправданным, и никакая критика его стратегии не должна истолковываться как попытка затмить ореол, окружающий его имя. Он добровольно вернулся из Вильно. Он всецело отдал себя на службу своего обреченного народа. Однако мученическая судьба 24-летнего Аньелевича никак не может снять с сионистского движения вину за отказ этого движения в довоенную пору — когда для этого еще было время — вступить в бой с антисемитизмом, будь то в Германии или в
Польше. Не может также и возвращение Аньелевича заставить нас забыть ни бегство других сионистских лидеров —
имевшее место даже в первые месяцы оккупации, — ни нежелание оставшихся в стране руководителей партии организовать подпольную борьбу против захватчиков.
