Габриэль Городецкий - Миф «Ледокола»: Накануне войны
Майский пару раз повторяет в своих мемуарах, что «стрела в направлении Англии, с которой начинается коммюнике, не оставило места для сомнения, что оно было ответом на предупреждение, сделанное Кадоганом»23. Его одержимость этим коммюнике резко выделяется на фоне очень поверхностного изложения событий, приведших к войне. Этот перекос маскирует тот факт, что важная встреча с Кадоганом, на которой Майскому были вручены подробные доказательства сосредоточения немецких войск, произошла не 10 июня, как он утверждает, а лишь 16, после публикации коммюнике. Откровенная фальсификация, к которой прибегнул Майский, связана с его попыткой возложить на Сталина всю вину за ошибочную оценку немецких намерений. Майскому и самому, несомненно, есть за что держать ответ.
Ключ к совершенному им искажению можно найти в общей установке коммюнике и в его исключительно тщательных формулировках. «Стрела», которая якобы так озадачила Майского, заключается в следующих словах:
«Еще до приезда английского посла в СССР г. Криппса в Лондон, особенно же после его приезда (выделено автором)… стали муссироваться слухи о «близости войны» между СССР и Германией… Эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой… сил, заинтересованных в дальнейшем расширении войны».
Криппс прибыл в Лондон только в ночь на 11 июня, и коммюнике имело в виду заголовки в английской печати 12 июня, намекавшие на то, что «заметно определенное обострение германо-советских отношений»24. «Санди Таймс», например, под заголовком «Возвращается сэр С.Криппс. Возможны переговоры с Россией. Надежда на улучшение отношений» писала в своем комментарии, что Россия стремится к улучшению отношений с Англией, чтобы воспрепятствовать германской агрессии25. Составление обзора печати и оценки комментариев английской печати могли исходить только от Майского. И — в разговоре с И.Макдональдом, политическим корреспондентом «Таймс», который действительно происходит вечером 12 июня, Майский с горечью осудил этот, как он считал, «трюк Форин оффис, проделанный вчера утром со всеми газетами. Такая официальная кампания… несомненно произведет наихудшее возможное впечатление в Москве». Попытки Макдональда доказать свой независимый статус оказались безуспешными. «Посол, — писал в заключение Макдональд, — выглядел немного обиженным, что я пытаюсь втолковать ему такую чушь; он явно не верил мне»26.
Майский продолжал приписывать Черчиллю нарастающую волну слухов, вызванных внезапным прибытием Криппса в Лондон. 7 июня Черчилль устроил брифинг для журналистов, высказанные им заявления были такими же, какие он сделает в парламенте 10 июня. В ответ на настойчивые расспросы о ходе войны Черчилль высказал предположение, что лучше всего предоставить дело естественному ходу событий. Столкновение между СССР и Германией неизбежно. Концентрация немецких войск на советской границе идет быстрыми темпами. Надо выждать… Майский считал, что в этот момент Черчилль дал указание министру информации Даффу Куперу организовать кампанию о близости войны27. Отдел печати Форин оффис получил из своих контактов с представителем ТАСС в Лондоне четкое впечатление, что советское посольство подозревало английское правительство в распространении сообщений о надвигающемся столкновении для того, чтобы вовлечь Россию в войну28.
На следующий день, т. е. все еще до выхода коммюнике, Майский высказал Идену свою озабоченность относительно «характера сообщений», которые его правительство вряд ли воспримет как представляющие независимые точки зрения29. Очевидно, в этом предположении содержалась доля правды. Форин оффис — что было неизвестно Криппсу и, может быть, Идену — устроил брифинг для прессы30. О мотивах этого шага можно только догадываться, но Кадоган, по крайней мере, как он пооткровенничал в своем дневнике, питал надежду, что русские не подпишут соглашение на тех переговорах, которые они, как думали англичане, вели с немцами, «поскольку я весьма желал бы, чтобы немцы там бы растратили свою мощь»31.
Слухи, действительно, могли навести на подозрения в том, что Англия ставила себе целью поощрять немцев двинуться на восток. Эти слухи, в основном, отражали мнение английской разведки, что блицкриг в России «явится легкой кампанией». Разведка считала, что захват Москвы и окружение советских войск произойдет в течение «трех-шести недель».
Несмотря на свои объявленные цели, коммюнике было предназначено в первую очередь для немцев. В печать оно было отдано 14 июня, а немецкому послу в Москве, Шуленбургу, вручено на день раньше. Его целью было вызвать реакцию Германии на признание Советского Союза, что ему известно о сосредоточении немецких войск. Надежды на это могли быть вызваны запиской, направленной Сталину народным комиссаром Военно-Морского Флота адмиралом Н.Г.Кузнецовым и содержащей информацию советского военно-морского атташе в Берлине о немецких планах вторжения. Кузнецов, однако, полагал, что сведения являлись «ложными и специально направлены по этому руслу, чтобы проверить, как на это будет реагировать СССР»33.
«Мобилизация — это война!»
Поток разведывательных данных не прекращался, и нарастала напряженность в Москве. В последние десять дней, остававшихся до начала войны, окончательные приготовления немцев скрыть уже было невозможно. В Москве НКВД подготовил весьма убедительно составленную докладную записку с перечнем случаев вопиющего нарушения воздушного пространства России немецкими самолетами за период с октября 1940 г. Было отмечено 185 разведывательных полетов, из них на май — середину июня приходилась половина — 91 полет. Более того, полеты совершались на глубину до 100 км и над теми районами, где были сосредоточены основные силы Красной Армии. Подтверждением немецких приготовлений служил тот факт, что из 2080 человек, нелегально перешедших границу, почти десять процентов оказались агентами разведки. Такие же жалобы в связи с разведывательными полетами приходили Жукову с Северного флота34.
Информация о постоянных и массовых перебросках войск в Польшу дополнялась сообщениями о том, что мобилизация также началась на Балканах и что гражданское население предупреждают о возможных длительных полетах авиации35. Разведывательное управление по-прежнему представляло свои, внушавшие тревогу, хотя и беспристрастные доклады о наращивании немецких войск. Двойственности больше не было; в Кремле полностью осознавали угрозу немецкого нападения36. Колоссальная переброска по железной дороге двух моторизованных дивизий и резервистов с севера вызвала огромную тревогу.
Источник, занимавший высокое положение в немецком Министерстве авиации в Берлине раскрыл, что наконец принято окончательное решение о вторжении в Россию. Сотрудники Геринга получили приказ о переводе своего штаба из Франции в район Познани38.
За день до нападения Германии 1-е (разведывательное) управление НКГБ СССР составило сводку сообщений двух ценных агентов, работающих в Берлине — «Корсиканца» и «Старшины», за период с сентября 1940 г. по 16 июня 1941 г. Эта сводка показывала постоянство планирования и проведения в жизнь мероприятий по подготовке к войне. Несомненно, доносил «Старшина» 16 июня, что «все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены и удар можно ожидать в любое время». Из Швейцарии Шандор Радо, сотрудник советской разведки, стоявший во главе группы «Люци» сообщил в Москву: «Широкомасштабное наступление против Советского Союза начнется на заре в воскресенье 22-го июня»40. Также возрос поток сообщений от Зорге. Курьер из Берлина проинформировал немецкого военного атташе в Токио: «он убежден, что война против СССР задерживается, вероятно, до конца июня»41.
Буквально накануне начала войны Зорге экстренно сообщил Голикову о том, что германский посол в Токио Отт, сказал ему «что война между Германией и СССР неизбежна». Более того, японский генеральный штаб уже обсуждал вопрос о позиции, которую следует занять в случае войны42. 19 июня посол Италии в Москве Аугусто Россо сообщил своему правительству в телеграмме, перехваченной советской контрразведкой, что Шуленбург только что в строго конфиденциальном порядке открыл ему, что «вооруженный конфликт неизбежен и что он может разразиться через два-три дня, возможно в воскресенье»43. Наконец, Герхард Кегель, сотрудник немецкого посольства в Москве, работавший на ГРУ, информировал о том, что в подвалах посольства сжигают архивные материалы, а сотрудников посольства предупредили о подготовке к эвакуации44.
Весь массив информации о близости войны уже не говорил — кричал. Но и немцы теперь еще более увеличили свои усилия по дезинформации, ставшей столь смертоносным оружием в атмосфере взаимных подозрений и неуверенности. Противоречащие друг другу слухи в Москве и Лондоне играли на руку Геббельсу. Запись в его дневнике свидетельствует об этом: «Что касается России, то нам удалось организовать грандиозный поток ложных сообщений. Газетные «утки» не дают загранице возможности разобраться, где правда, а где ложь. Это та атмосфера, которая нам нужна…»45.
