Олег Соколов - Битва двух империй. 1805–1812
Через несколько дней после своего приезда в Париж русский офицер узнал о том, что готовится большой парад, и он высказал гофмаршалу Дюроку своё желание присутствовать на параде: «Вечером того же дня, — пишет Чернышёв, — я получил от Его Светлости (Дюрока) письмо, в котором он объявлял мне, что император приказал включить меня в список особ, которые будут сопровождать его на парад, и для этого мне будет приготовлен конь из придворной конюшни, чтоб сопровождать Его Величество, честь, которая до этого не оказывалась ни одному человеку, даже маршалам Франции»16.
Однако, когда русский офицер, приятно удивлённый такими великими почестями, которые в его лице Наполеон хотел воздать России, прибыл на парад, ему сообщили, что император передумал, что подобное не предусматривается правилами, и что ему предлагается смотреть парад с другими почётными гостями с балкона императорского дворца.
Блестящий парад состоялся 11 марта 1810 г. Депеша Коленкура прибыла во французскую столицу буквально накануне. Можно легко усмотреть связь между отказом в экстраординарных почестях для русского офицера с ответом царя. Отныне у Наполеона не было никакого интереса выказывать необычайное почтение державе, от которой он только что получил пощёчину, хотя и «мягкую», облачённую в вежливые формы, но всё-таки пощёчину. Русско-французский союз на этом фактически перестал реально существовать…
Переговоры о бракосочетании Марии-Луизы, как, собственно, и все события, сопутствующие этой свадьбе, проходили со скоростью форсированных маршей Великой Армии. Едва 7 февраля 1810 г. посол Шварценберг подписал предварительный договор о согласии на бракосочетание эрцгерцогини, как одобрение императора Франца было получено, и уже 27 марта 1810 г. юная Мария-Луиза была встречена в Компьене своим царственным женихом. Той же ночью она была в объятиях Наполеона. Через четыре дня, 1 апреля, в Сен-Клу состоялась церемония гражданского бракосочетания, а на следующий день, 2 апреля 1810 г., как и обещал Наполеон, обращаясь к своему совету, юная императрица «въехала в Париж под триумфальной аркой», и в середине дня в Лувре состоялась церемония церковного бракосочетания, завершившаяся пышным банкетом.
Празднества ослепляли своей роскошью. Карета императрицы, настоящее произведение искусства из золота и стекла, катилась по Елисейским Полям и площади Конкорд в окружении генералов в раззолоченных мундирах, сопровождаемая тысячами конных гвардейцев в меховых шапках, увенчанных пышными султанами, в сверкающих касках, под звуки труб и грохот литавр. Казалось, триумф был полным, однако бывшие республиканцы без бурного энтузиазма наблюдали эту картину. Государственный советник Тибодо не пожелал даже присутствовать в парадной галерее Лувра на церковной церемонии: «Туда пошла моя жена, — вспоминает он, — а я предпочёл остаться свободным среди уличной толпы. Я встал на Елисейских Полях, ожидая проезда императорского картежа. Он был действительно великолепен. Я прохаживался среди людей, которых привлекло исключительно любопытство. Народ не выражал ни энтузиазма, ни радости»17.
Рапорт парижской полиции, написанный в это время, отмечает, что население «сохраняет сильное предубеждение против австрийской принцессы». Зато поляки, жившие в Париже, ликовали. Также в донесении полиции говорилось: «В подготовляющемся крупном событии поляки инстинктивно чувствуют будущее восстановление Польского королевства. Восстановление Польши настолько кажется им в интересах Франции, что для них оно почти не подлежит сомнению. Одна эта надежда мало-помалу возвращает императору много поляков, которых заявление министра внутренних дел с трибуны Законодательного Корпуса оттолкнуло от него»18.
Радость царила также и в салонах старой французской знати, которая не могла не наблюдать с восторгом, как в столицу с триумфом приходит в качестве государыни племянница королевы Марии-Антуанетгы. Нужно заметить, что несомненным успехом бракосочетания Наполеона с Марией-Луизой стала окончательная победа над фрондой аристократии. Отныне почти все семьи знати Старого порядка постепенно перейдут на службу императорскому режиму.
Однако местом, где бракосочетание Наполеона и эрцгерцогини вызвало настоящую бурю восторга, была Вена. Австрийские элиты восприняли известие о свадьбе Марии-Луизы и французского императора как знамение того, что австрийская монархия нашла успешный способ преодолеть свои несчастья, что опасность, тяготевшая над короной Габсбургов, отныне исчезла. Французский посол в Вене докладывал о настроениях в городе в это время: «Все поздравляли друг друга, все потеряли головы. Город принял праздничный вид; стечение публики в увеселительных и общественных местах было громадно. Венцы вспомнили старую привычку собираться в концертных и бальных залах и под звуки оркестра пирушками и тостами праздновали радостное событие…» Наконец, что совершенно удивительно, ликовали офицеры австрийской армии: «Храбрая, но неудачливая армия, которой надоело постоянно проигрывать, жаждала случая одержать победу — хотя бы за счёт старых союзников — и возымела желание выместить на России нанесённые ей Францией поражения. Австрийские офицеры заходили к нашим (французским) оставшимся в Вене офицерам и говорили: „Сделайте так, чтобы мы могли сражаться рядом с вами, и вы увидите, что мы покажем себя достойными этого“. От русских, которых до сих пор носили на руках, не ускользнули бестактные намёки и враждебные выходки австрийцев. Не скрывая своего удивления, они с горечью говорили: „Ещё несколько дней тому назад мы были в Вене в большом почёте. Теперь обожают французов, и все поголовно хотят воевать с нами“»19.
В современной исторической литературе бракосочетанию Марии-Луизы и Наполеона отводится второстепенная роль. В «серьёзных» политических трудах, где очень много говорится об экономике, финансах и администрации, подобным мелочам посвящают лишь пару строчек. Вполне понятно, что для современного человека, привыкшего видеть в окружающей повседневной и политической жизни подавляющее влияние экономических факторов, это вполне естественно. Однако мы говорим о наполеоновской эпохе. Вне всякого сомнения, как для классической монархии, так и для воинской империи Наполеона матримониальные вопросы играли куда более важную роль, чем они играют в политике современных государств. Бракосочетание Марии-Луизы и Наполеона было далеко не просто курьёзным событием «малой истории», оно явилось важнейшим этапом в становлении новой концепции государства и всего видения европейской политики императором. Если до февраля 1810 г. Наполеон, так или иначе, мыслил всю свою внешнюю политику как действия на европейской арене совместно с союзником, которого он видел в Российской империи, и даже войны 1805–1807 гг. не могли повлиять на это видение европейской политики. Наполеон считал эти войны недоразумением, не соответствующим геополитическим интересам обоих государств. Однако многочисленные действия Александра I на внешнеполитической арене, и особенно поведение России в ходе кампании 1809 г., вызвали охлаждение союза. Заключение австрийского брака поставило на нём окончательный крест.
Действительно, что могло бы помешать Александру I выдать свою сестру замуж за императора Франции, если бы царь действительно желал мира? Брачный союз с могущественной империей никак нельзя было назвать мезальянсом по отношению, скажем, к браку великой княжны Екатерины с прыщавым Георгом Ольденбургским! Никто не заставлял царя при этом подчинять политику России политике Французской империи. Он мог и должен был вести политику в интересах своей страны, но неужели российским интересам помешала бы русская императрица величайшего государства тогдашней Европы, или, говоря современным языком, наличие сильнейшего «русского лобби» при французском дворе?! Её присутствие на французском троне при том уважении, которое Наполеон испытывал к брачным узам, фактически означало бы гарантию того, что войны между Россией и Францией не будет. Отныне можно было бы спорить, даже ругаться, но сложно в этом случае представить себе, чтобы Наполеон отдал приказ начать войну против своего шурина!
Отказывая Наполеону в руке своей сестры, Александр толкал императора французов на союз с Австрией и на поддержку поляков; следовательно, это была сознательная провокация, направленная на разжигание военного конфликта.
Действительно, от концепции русско-французского союза в 1810–1811 гг. Наполеон переходит к концепции единой Европы, подчинённой его скипетру. Некой огромной федеративной империи, где сохраняются независимые государства, в которых люди говорят на своих родных языках. Однако эти государства объединяются общим военным и экономическим союзом, ну и, разумеется, главой этой огромной федеративной монархии является лично он сам, Наполеон, старавшийся отныне подражать императору Траяну и Карлу Великому. В этой объединённой под единым скипетром Европе не было места России. Она из потенциального друга превратилась в потенциального противника. При этом на границе этого потенциального противника существовало небольшое польское государство, целиком и полностью преданное Наполеону, герцогство, элиты которого были одержимы идеей войны с русской империей, мечтой об отмщении за потерянные когда-то земли и независимость, за кровь и унижения.
