Тит Ливий - Война с Ганнибалом
– Но удача переменчива, – продолжал пуниец, – и лучший тому пример я сам. Давно ли мои знамена стояли между рекой Аниеном и стенами вашей столицы, а теперь я осиротел, лишившись двух братьев, осиротело и мое государство, лишившись двух храбрейших полководцев, Карфаген почти в осаде, а я пытаюсь отвести от него опасность, которою только что сам грозил Риму! Лучше мир, чем надежда на победу, потому что мир – в твоих руках, победа же – в руках богов. Возможно, в этот миг ты с гордостью вспоминаешь о своих силах, но не забывай и о силе судьбы, и о превратностях боя. С обеих сторон будут только мечи и человеческие тела, и кто поручится сегодня за успех завтрашнего сражения? Берегись, как бы в один час не потерять и всего приобретенного раньше, и всех упований на будущее. Конечно, условия мира назначает победитель, но я заранее объявляю, что мы уступаем вам все земли, из-за которых началась эта война: Испанию, Сицилию, Сардинию, все острова между берегами Африки и Италии. Я хорошо знаю, что вы не доверяете пунийскому слову, в особенности после недавних мирных предложений, которые были далеки от искренности. Но теперь мира просит Ганнибал. Имя это да будет вам порукою: никто из карфагенян не захочет отступиться от соглашения, которое заключит Ганнибал, так же точно, как никто не хотел отступиться от войны, которую Ганнибал затеял и развязал, – никто, до той самой поры, пока от нас не отвернулись боги.
Сципион отвечал коротко, сурово и решительно:
– Я отлично сознаю и никогда не упускаю из виду ни человеческую слабость, ни могущество судьбы и ни в коем случае не отвергнул бы просьбы о мире, если бы ты надумал покинуть Италию добровольно, прежде чем римляне переправились в Африку. Но я насильно, чуть не за руку, вытащил тебя из Бруттия и потому никакими обязательствами перед тобою не связан. Тем не менее я был готов вести мирные переговоры и согласился встретиться с тобою. И что же? Оказывается, из прежних условий, которые ваш сенат уже принял, ты исключаешь едва ли не половину, ты милостиво предоставляешь нам то, что уже и так в нашей власти. Стало быть, мир для вас непереносим – так будем же воевать!
Возвратившись к своим, Ганнибал и Сципион приказали готовиться к последней битве, которая определит победителя не на день и не на год, но до скончания времен. Наградою за победу будет не Африка и не Италия, а весь мир.
Битва при Заме.
Назавтра, ранним утром, оба полководца вывели и построили свои войска. Пересказывать их речи, которыми они старались ободрить солдат, нет никакой нужды, ибо легко сообразить, о чем каждый из них говорил: Ганнибал – о своих бесчисленных победах, Сципион – о помощи и заступничестве бессмертных богов, о сокровищах Карфагена, о скором возвращении домой.
На левом фланге Сципион поместил Лелия с италийскою конницей, на правом – Масиниссу с нумидийцами. Середину заняли легионы, йо линия пехоты не была сплошною: между манипулами остались промежутки. Ближайшую к неприятелю часть этих проходов Сципион заполнил легкою пехотою и распорядился: когда в атаку пойдут слоны, пехотинцам расступиться, освободить слонам дорогу и метать дротики с обеих сторон одновременно.
Ганнибал впереди строя выставил восемьдесят слонов – больше, чем в любой из прежних битв. Первую боевую линию, сразу позади слонов, образовала легкая пехота из лигурийцев, галлов, балеарцев и мавров, вторую – карфагеняне, африканцы и отряд македонян, присланный царем Филиппом, третью – италийцы, рлавным образом бруттии. На флангах, как и у римлян, была конница, справа – карфагенская, слева – нумидийская.
К этому разноплеменному сборищу еще раз обратились с призывами и посулами их начальники. Балеарским наемникам они сулили двойное и тройное жалованье, лигурий-ским горцам – тучные поля Италии, галлам – беспрепятственную расправу над римлянами, заклятыми их врагами, маврам и нумидийцам – свержение Масиниссы. А карфагенянам сам Ганнибал напомнил, что они защищают стены родины, алтари и храмы, детей, родителей, жен, могилы предков и что ждет их либо полное истребление и рабство, либо владычество над вселенной – третьего не дано!
Пока звучали эти речи, у римлян вдруг разом взревели все рога и трубы и раздался крик, такой дружный и громкий, что слоны перепугались, повернули и кинулись на своих. В первой линии, в левой ее половине, поднялся переполох; Масинисса мгновенно этим воспользовался, вклинился между пехотою и конницей и тем самым обнажил вражеский левый фланг. Впрочем, нескольким погонщикам удалось направить своих слонов на противника, и эти животные бесстрашно ворвались в римские ряды, но легкая пехота сумела исполнить приказ командующего и засыпала слонов дротиками и копьями, и они помчались назад, топча своих, и обратили в бегство карфагенскую конницу на правом крыле. Таким образом, оба вражеских фланга лишились конного прикрытия еще до начала правильного пехотного сражения.
Это сражение было несчастным для пунийцев с первой же минуты. Впереди у римлян стояли манипулы тяжелой пехоты (легковооруженные, как уже говорилось, заполняли только промежутки между ними). С дружным, согласным криком, легко заглушившим многоязычную разноголосицу в рядах неприятеля, легионеры попросту смяли легкую пехоту Ганнибала. А вторая линия, боясь нарушить свой собственный строй, отказалась принять бежавших под защиту. Тесно сплотившись, карфагеняне, африканцы и македоняне не пропустили их назад и отбросили к обочинам поля, тех же, кто упорствовал и все-таки старался прорваться, убивали без всякой жалости. В результате все пространство перед второю линией оказалось загроможденным трупами и оружием до того густо, что римское наступление остановилось: солдаты спотыкались о мертвые тела и поскальзывались в лужах крови, знамена заколебались, боевой порядок распался.
Сципион приказал отступить и мгновенно переменил построение. Вторую и третью линии римлян он развел по флангам (потому что, бестолково нажимая на первую, они ничем ей не помогали и только увеличивали смятение), раненых отослал в тыл. Вот тогда лишь и вспыхнул настоящий бой, бой между достойными противниками, одинаково вооруженными, равными и воинским опытом, и воинской славою. Но римляне были многочисленнее и бодрее духом – ведь они уже обратили в бегство вражеских слонов, разогнали конницу, истребили легкую пехоту, – а вдобавок в тыл пунийцам ударили Лелий и Масинисса, и эта конная атака сломила последнее сопротивление.
В тот день карфагенян, их союзников и наемников погибло свыше двадцати тысяч и примерно столько же попало в плен. Боевых знамен римляне захватили сто тридцать два, слонов – одиннадцать. Победители потеряли убитыми около полутора тысяч воинов.
Ганнибал ушел живым и невредимым и, возвратившись в Карфаген, известил сенат, что проиграна не только битва, но и война в целом и что нет иного пути к спасению, как искать мира любою ценой.
Мирные переговоры.
Сразу после битвы Сципион захватил и разграбил лагерь Ганнибала и с грузом добычи двинулся к морю, к Утике. Без промедлений посылает он Лелия вестником победы в Рим и сам выходит в море, направляясь к Карфагену; туда же направляется и сухопутное войско под начальством легата Октавия. Римский флот был уже невдалеке от карфагенской гавани, когда его встретил посольский корабль, убранный перевязями красной и белой шерсти и ветвями оливы. На борту корабля находились десять именитых карфагенян. Сципион не дал им никакого ответа и велел явиться в город Тунёт[95], подле которого римляне собирались разбить лагерь.
В Тунет прибыло посольство уже не из десяти, а из тридцати человек. Ня военном совете все помощники и соратники Сципиона требсгали разрушить Карфаген, но командующий образумил их, напомнив, сколь долгих трудов будет стоить осада и как велика опасность, что плоды этих трудов достанутся не им, если сенат и народ назначат в Африку нового командующего. Пунийцам объявили, что в наказание за вероломство мир будет дарован им на более строгих условиях, а именно: они сохранят не двадцать, а всего лишь десять боевых судов, выдадут всех боевых слонов и новых заводить не будут, не будут впредь воевать ни в Африке, ни за ее пределами без согласия и разрешения римлян, заключат союзный договор с Масиниссою, выплатят в течение пятидесяти лет десять тысяч талантов[96] серебра, предоставят, по выбору Сципиона, сто заложников не моложе четырнадцати и не старше тридцати лет.
Когда послы в Народном собрании изложили эти требования победителей, выступил один из первых граждан, по имени Гисгон, и советовал отказаться от такого унизительного мира. Толпа, разом и мятежная, и трусливая, слушала его с одобрением, но Ганнибал, подбежав к возвышению для оратора, схватил Гисгона за плечи и столкнул вниз. Открытое насилие, невиданное в свободном государстве, возмутило Собрание, народ грозно шумел, и Ганнибал в испуге и раздражении принялся оправдываться.
