Коллектив авторов - Королевский двор в Англии XV–XVII веков
Неизменность первоначального набора королевских инсигний начала XIV в. не означала, однако, что со временем их смысловая нагрузка не обрастала новыми дополнительными значениями, по мере закрепления которых могли модифицироваться форма короны или державы, уточняться происхождение кольца или мироносного священного сосуда, варьироваться количество церемониальных мечей и т. д. При всем этом исходная семантика коронационного спектакля оставалась без изменений на протяжении всего периода, определявшегося действием так называемого Четвертого коронационного чина, известного также как Liber Regalis[928].
Традиция, связанная с набором королевских инсигний, впервые зафиксированная в начале XIV в. и продолжала формально воспроизводиться вплоть до коронации четвертого по счету Стюарта, обрываясь, таким образом, намного раньше, чем прекратил свое существование Четвертый коронационный чин. Оставаясь органической частью раннестюартовского символического пространства, этот набор инсигний, как представляется, определял семантику одной из важнейших составляющих как яковитского, так и каролинского династического сценария.
Влияние и роль королевских инсигний в символическом пространстве раннестюартовской монархии чрезвычайно велики, а объем сохранившейся информации вполне достаточен для их изучения. Естественно, что в пределах одной статьи нельзя описать все оттенки этого влияния. Я попытаюсь сделать акцент на так называемых инаугурационных или конституирующих инсигниях, уделяя особое внимание трактовкам их смысла, появившимся на протяжении XIV–XVII вв. При этом ассоциации, возникавшие у современников при использовании как традиционных, так и измененных по форме королевских инсигний, будут рассмотрены только в двух основных, как представляется, в то время наиболее актуализированных плоскостях: в литургическом пространстве Вестминстерского комплекса, каждый раз заново воссоздаваемом самим коронационным чином[929], а также в семантическом поле, формировавшемся в ходе, с одной стороны, манипуляций с легендарной традицией и постепенного развития представлений об английской монархии – с другой.
Иными словами, речь пойдет о том, как из начального, установленного самой первой редакцией коронационного чина (1308 г.) набора инсигний именно в XIV – начале XVII в. формируется полный комплекс инсталляционных регалий, задававший смысл и характер их литургического рядоположения и толкования. Этот комплекс параллельно включается в контекст создаваемого внутри и за пределами аббатства смыслового ряда, обозначавшего сакрально-имперский статус английского монаршего дома.
* * *Очевидно, наиболее архаическая часть литургического спектакля, коронации, выполняла исходные функции характерного для раннего Средневековья ритуального действа, ассоциируемого в сознании современников с так называемым «обрядом перехода»[930]. В этом смысле исключительную роль играла параллель между самим этим событием и основными церковными праздниками, а также ассоциация между ним и обрядами крещения и рукоположения в священники. Именно такое сочетание обрядовой стороны самой церемонии и основных христианских таинств можно с легкостью наблюдать в сценарии так называемого Второго коронационного чина[931], где итоговой частью церемонии становилось появление монарха, объединявшего в своей персоне собственно монаршие и священнические функции. Исчезнувший в Третьем коронационном чине[932] этот дуализм в восприятии статуса монарха заново возрождается составителями коронационного чина 1308 г. Восстановленная практика сопровождается детализацией отдельных фаз коронации, акцентирующих уже с большей определенностью подготовительную часть церемонии, включавшую ночное бдение кандидата, его ритуальное омовение, согласие прибывших ко двору прелатов и знати с кандидатурой преемника, процессию от дворца к собору св. Петра, в ходе которой представлялись отдельные предметы из состава инсигний, аккламации и завершающую эту часть церемонии прострацию кандидата перед главным алтарем собора Вестминстерского аббатства. Следующая за этой частью церемонии процедура помазания предваряется снятием мирской одежды, а собственно процедура помазания (ладоней – миром, плечей, предплечий, груди – елеем и далее двукратно в форме креста сначала елеем, а затем миром – головы) переносит смысловые ассоциации, связанные с обрядом перехода, в иную плоскость, превращая новое состояние кандидата теперь уже в необратимое. Начавшаяся с момента помазания своеобразная пороговая фаза завершается. Следующие за нею инвеститура, коронация и интронизация знаменуют обретение монархом его исключительного состояния, в котором он предстает первоначально перед Господом, вкушая дары Святого причастия, а затем на коронационном пиршестве, как бы заново определяя конфигурацию возглавляемой им земной иерархии.
Из фигурирующих в тексте Четвертого коронационного чина королевских инсигний выделяются чаша, потир, два скипетра (один – увенчанный крестом – собственно скипетр, второй – увенчанный голубкой – предмет, в котором можно узнать пока еще немодифицированную державу), три меча, золотые шпоры, кольцо, colobium sidonis – безрукавная далматика, длинная туника с рукавами, затканная золотыми изображениями сзади и спереди, королевский паллий с изображениями орлов, сандалии, носки, браслеты, корона (пока без каких бы то ни было уточнений о ее форме) и наконец, два сосуда: один с елеем и другой с миром, изготовленные, как тогда полагали, из оникса. Позднее сюда добавляются еще один меч, посох св. Эдуарда, surcoat – верхнее довольно свободного покроя платье, сосуд в форме орла, заменивший флаконы для мира и елея, в определенных случаях еще и церемониальная ложка.
Среди этих регалий четко выделяются две группы предметов, одни из которых фигурируют вне стен аббатства, и другие, которые появляются только тогда, когда король минует западный портал церкви св. Петра. При этом часть регалий, присутствовавших в процессии, направлявшейся от дворца к собору, после обряда святого причастия остаются в стенах собора и более нигде не упоминаются. К числу таких запрещенных к выносу регалий относятся в первую очередь корона и все предметы, которые вручались королю[933].
Должно быть, особую группу составляют предметы, доставляемые в аббатство накануне коронации – это перчатки, льняная шапочка и башмаки-туфли, в которых король покидает собор и следует на пиршество. Помимо этого, все упомянутые регалии разделяются на «просто» инсигнии, или регалии-инвесты, и личные инсигнии короля. Все, кроме короны, надеваемой после святого причастия, двух мечей, которые несут в процессии впереди – справа и слева от короля, рубахи, за исключением пуговиц и пряжек, в которой архиепископ помазывает короля, комментаторы, судя по всему, относят к регалиям, указывая на то, что таковые являются сакраментами – элементами таинства и, следовательно, находятся на хранении и попечении аббатов и монахов Вестминстерского аббатства. Позднее все запрещенные к выносу из храма регалии получат название регалий Эдуарда Исповедника.
Смысловая нагрузка регалий в основном детализируется в ходе самой церемонии, где посредством сложного переплетения литургических элементов антифонов, молитв, литаний, благословений, псалмов актуализируется их назначение, но их роль как эмблем, предопределяющих характер предстоящего правления, становится вполне понятной еще при следовании процессии от дворца к собору Вестминстерского аббатства.
Открывающие процессию чаша и потир указывают на итоговую часть самой коронации, где возрожденный заново и обретший исключительное состояние монарх принимает свое первое причастие. Характер этой части процессии вызывает прямые ассоциации с процессией, которая предшествовала рукоположению священников в раннехристианской церкви, когда возглавлявшие процессию чаша и потир служили предметами, которые только что рукоположенные священники использовали при своей первой евхаристии.
Символизм этой части процессии усиливался характером должностей тех лиц, которым, согласно регламенту, надлежало нести эти священные предметы. Это канцлер и казначей, и в том нередком случае, когда на обоих этих постах были епископы, они с самого начала придавали известный дуализм всей последующей церемонии, где сам король становился своеобразным сосредоточением собственно монаршего сана и сана священнического. Позднее, уже в XV в., появлялся священный сосуд, указывая на источник двойной власти государя. В ранних церемониях Четвертого коронационного чина этот источник был определен еще не вполне ясно, хотя некоторые намеки на него уже имелись – в частности, в построении остальной части процессии. Поддерживавшие короля с двух сторон епископы Дарэма и Бата вызывали ассоциации с тем, как два в свое время крупнейших англосаксонских диоцеза способствовали объединительным процессам внутри разрозненных королевств. Следовавшие за ними представители знати, каждый обозначая значимые территориальные объединения, несли источники монарших полномочий светского характера – мечи, скипетр и державу. Облаченный в скромное одеяние король олицетворял готовность и покорность принять власть на тех условиях, которые символизировала сопровождавшая его в собор процессия.
