Эпоха Брежнева: советский ответ на вызовы времени, 1964-1982 - Синицын Федор Леонидович
Продолжались изменения в советском социуме, который терял монолитность в своем отношении к власти[1120]. По выводам Б.А. Грушина, ранее в социуме уже выделились три типа масс. Первые два — широко представленные адепты советского строя и составлявшие внушительное большинство законопослушные члены общества, так или иначе поддерживавшие этот строй («конформисты»), которые выражали (как минимум, внешне) доверие к общему курсу и текущей политике властей. Третья группа — меньшинство — находилась в явной или скрытой оппозиции к власти («нонконформисты»)[1121].
Теперь эти типы масс пришли в движение — стали размываться ранее лояльные группы населения и расширялись «псевдолояльные». Такие «псевдоадепты» если и поддерживали строй, то делали это чисто внешне, а на деле питали к нему полное безразличие. Из-за того, что открыто выражать свое мнение некоторым людям не позволял страх (или просто осторожность), у них воспитывалась привычка «думать одно, а говорить другое». Вследствие этого усилилось расхождение между вербальным и деятельностным поведением людей («думая одно, говорили другое, а делали третье»). Практически нормой стало наличие «двух мнений для одного человека — официального, высказываемого всюду, и личного, о котором знают немногие». Некоторые представители молодежи были уверены, что такое поведение чуть ли не обязательно для каждого члена партии[1122]. Как справедливо отмечает А.В. Бузгалин, «в результате возникла страна лжи», когда на партийных собраниях и официальных мероприятиях люди «клялись в верности партии и говорили, что мечтают о коммунизме, а друг другу рассказывали анекдоты о тупых руководителях КПСС и мечтали купить у спекулянта американские джинсы»[1123].
Отдельной разновидностью «псевдолояльных» групп населения были чиновники, занятые в партийном и государственном аппарате[1124], — А.В. Островский назвал их «пассивной оппозицией»[1125]. «Номенклатуру» широко затронула «деидеологизация» — как писал Р. Вессон, ее представители хотели сохранить советскую систему только потому, что они была им выгодна, а их «связь с рабочим классом и социальной революцией выглядела все более лицемерной»[1126].
По воспоминаниям К.Н. Брутенца, эрозия «марксистско-ленинской» идейности произошла у номенклатуры раньше, чем у других групп населения. Этот процесс упрощало то, что людям из руководства (а также их ближайшему окружению и фаворитам) практически разрешалось нарушать ими же установленные заповеди, прикрываясь идеологией как маской. Марксизм-ленинизм «стал бездуховной молитвой прагматиков, которые в жизни делают отнюдь не то, что предписано их священным писанием». Самыми «продвинутыми» в «деидеологизации» и одновременно самыми идеологически крикливыми были комсомольские вожаки, «соединявшие горластость, напористость и звучные декларации о «верности» партии с редким цинизмом и голым практицизмом, с безудержным карьеризмом и подхалимством»[1127]. А.В. Островский считал, что «деидеологизация» затронула высших по рангу сотрудников ЦК КПСС, а также и самого Л.И. Брежнева[1128].
«Безответственная лакировка, приукрашивание действительности» в публичных выступлениях и пропаганде, о которых с возмущением говорили партийные идеологи, были характерны именно для «псевдоадептов» из числа «номенклатуры». Это хорошо видно из докладов партийных органов в вышестоящие инстанции, которые содержали лживые уверения в единодушии, всеобщем «энтузиазме, трудовом и политическом подъеме», «полной поддержке и одобрении позиции» КПСС, «высокой политической сознательности» населения и т. п.[1129] Такой подход был сформирован, как отмечал Г. А. Арбатов, опасением дать слишком «нежелательные», «неприятные» для вышестоящего руководства оценки ситуации[1130]. Партийные чиновники и сами не желали видеть реалии, и боялись сообщать о каких-либо проблемах в обществе «наверх», чтобы не потерять свои места, за которые «номенклатура» цепко держалась (это проявилось, в частности, в отрицательном отношении многих руководителей к введению выборности, причем чем выше был их ранг, тем такое мнение было сильнее распространено[1131]).
Из-за поведения «номенклатуры» и других «псевдоадептов» у некоторых советских людей, особенно из числа молодежи, появилась уверенность, что принципиальность и честность вредят карьере, ради которой допустимо «пойти на уступки собственной совести». Некоторые молодые люди открыто называли партбилет «красным поплавком», при этом не собираясь прозябать в партии как «черная кость» и стремясь с самого начала обеспечить себе привилегированное положение[1132]. Так в СССР появлялось все больше беспринципных карьеристов.
В стране распространялась «отрицательная селекция». Наряду с многочисленными умными, порядочными и ответственными людьми на руководящие посты, как отмечал Г.А. Арбатов, все чаще выдвигались «люди посредственные, слабые, часто бесчестные». Уровень руководителей неуклонно снижался, и важные для страны решения принимались в узком кругу малоквалифицированных чиновников, нередко на основе непроверенной, неверной и неполной информации. С другой стороны, многие деятельные, активные, неравнодушные к проблемам страны люди были отправлены в жернова карательной системы[1133]. Показательно мнение известного философа А. А. Зиновьева, который сам в 1978 г. был выслан из СССР и лишен советского гражданства: «Для широких слоев населения становилось очевидным, что гораздо большего жизненного успеха добиваются не за счет героического труда и бескорыстного служения обществу, а за счет иных качеств — подхалимства, карьеризма, обмана, демагогии, жульничества, очковтирательства и прочих морально порицавшихся феноменов поведения. Была фальсифицирована сама система оценки качеств работников и вознаграждения лучших»[1134].
Сам Л.И. Брежнев еще в 1966 г. отмечал, что, хотя «в основном в партию идут достойные люди… не обошлось и без того, что в партии оказались люди случайные, подчас такие, которым нужен партбилет только из карьерных соображений». В связи с этим он отметил необходимость обмена партбилетов. Такой обмен был произведен в 1973 г. Почти 354 тыс. членов КПСС получили отказ в получении новых партбилетов — «те, кто допускал отклонения от норм партийной жизни, нарушал дисциплину, утратил связь с партийными организациями»[1135]. Однако эта акция, очевидно, имела мало эффекта для решения проблемы появления в партии «случайных людей». Так, с 1981 по 1985 г. из КПСС было вновь исключено 429,5 тыс., в 1986–1989 гг. — 498,4 тыс. чел.[1136]
Еще одной проблемой, сопряженной с усилением «деидеологизации» советской системы, было то, что к концу 1970-х гг. позиции партийного аппарата в СССР стали заметно ослабевать за счет усиления государственной и хозяйственной «номенклатуры». К.Н. Брутенц писал, что «сама партия по существу превратилась в аппаратную структуру», и именно как политическая сила «она была в значительной мере уже мертва»[1137].
