Война глазами дневников - Анатолий Степанович Терещенко
Слабо проведенная зимняя советско‐финская кампания позволила Гитлеру принять опасное решение – напасть на Советскую Россию. Имеет место и версия о массовых арестах не только генералитета Красной армии, а так же то обстоятельство, что Сталин помог вскормить Германскую армию, выковавшую Гитлером впоследствии фашистский меч. Он ковался в военных школах и центрах с середины 20–30‐х годов в Советской России.
Так, летчики немецких «друзей» осваивали пилотирование под Липецком, танкисты – в Казани, в школе под названием «Кама». Именно ее несколько раз навещал будущий танковый бог вермахта, тогда в звании полковника Гейнц Гудериан.
5 мая 1941 года Сталин выступил с речью перед выпускниками военных академий на приеме в Кремле. В ней он, не называя противника, неожиданно объявил, что СССР будет вести не оборонительную, а наступательную войну, к которой страна готова. Армия была увеличена с 3,5 миллионов до 5.
Существует и обывательская версия первых поражений – наличие нашей российской безалаберности с наведением порядка лишь после полученного удара, как это всегда бывало на Руси – собрались после удара и ударили. С ними читатель познакомится ниже.
Неудачное начало Великой Отечественной войны наши воины от солдат до командиров называли «черными днями». У каждого фронта был свой «черный день», обозначенный определенным месяцем, неделей, сутками.
Для Западного фронта – июнь и начало июля 1941 года.
Командующий фронтом Герой Советского Союза, генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов вместе со штабными офицерами и генералами через месяц после начала войны были репрессированы и расстреляны по приказу Сталина. Нашлись быстро и стрелочники. А ведь часть вины, и немалая, лежала на вожде, к слову которого прислушивались многие партийные чиновники, министры и военные.
Для Юго‐Западного фронта – август и конец сентября 1941 года.
Командующий фронтом Герой Советского Союза, генерал‐полковник Михаил Петрович Кирпонос вместе со штабом погибли в немецком окружении в конце сентября.
Черными днями трагедий для войск Брянского фронта и, в частности, для воинов 50‐й армии РККА отмечены осенние дни сентября и конца октября 1941 года.
20 октября 1941 года. Этим числом заканчивается дневник офицера‐чекиста Ивана Савельевича Шабалина. Именно этот «черный день» погасил в один момент жизнь двух героев нашего повествования.
Они ушли в бессмертие вместе: начальник Особого отдела НКВД СССР майор госбезопасности Иван Савельевич Шабалин и командующий 50‐й армии генерал‐майор Михаил Петрович Петров. Кстати, генерал Петров был назначен на короткое время командующим Брянским фронтом после ранения и транспортировки в Московский госпиталь бывшего командующего фронтом генерал‐лейтенанта Андрея Ивановича Еременко.
Именно в этот день майор госбезопасности Шабалин встретился с генерал‐майором Петровым, вместе с которым им суждено было погибнуть в котле, юго‐западнее деревни Пассеки в районе 16 часов при попытке выбраться из окружения.
Трагедия, как говорится в народной мудрости, – это место, в котором трусы умирают, а герои погибают. Они погибли как герои, защищая свою Родину от коричневых полчищ немецко‐фашистских захватчиков, сражаясь до последней капли крови.
Одной из самых страшных катастроф советских войск в ходе Великой Отечественной войны считается разгром Брянского фронта и образование Вяземского котла в ходе немецкой операции под кодовым названием «Тайфун». Ее поручили провести опытному немецкому военачальнику, руководившему войсками вермахта группы армий «Центр», генерал‐фельдмаршалу Федору фон Боку.
Выполняя директиву №35 от 6 сентября 1941 года Верховного командования вермахта, подписанную Адольфом Гитлером, нацистское воинство мыслило разбить силы РККА до наступления зимы. Решить эту цель они собирались путем двойного окружения с общим направлением ударов на Вязьму – Можайск – Москву, при наличии мощных ударных группировок на флангах – севере и юге для охвата столицы.
16 сентября появилась директива командования группы армий «Центр» о подготовке операции по захвату Москвы.
Немецкое командование решило действовать броней трех ударных групп из районов: Духовщина – 3‐я танковая группа (ТГ) генерал‐полковника Германа Гота, Рославль – 4‐я ТГ генерал‐полковника Эриха Гепнера, Шостка – 2‐я ТГ генерал‐полковника Гейнца Гудериана.
Цель – окружить основные силы русских и ликвидировать их в районах Брянска и Вязьмы. После этого стремительным маршем обойти советскую столицу с севера и юга и завершить операцию по взятию Москвы в середине ноября 1941 года. Гитлер бросил 80 дивизий на советскую столицу. Эти нацистские соединения были больше наших дивизий по численности, мощнее по вооружению. Танки у них отличались быстроходностью. Гитлеровцы, кроме этого, имели уже двухлетний опыт ведения боевых действий в Европе и дюжину навербованных союзников. Получается, почти вся Европа работала на Третий рейх в борьбе против одной страны – СССР.
***
Что касается предварительных данных о надвигающейся войне, есть смысл вспомнить о результатах деятельности нашей разведчицы Зои Рыбкиной. После возвращения из Хельсинки перед самой войной с Финляндией она стала одним из главных аналитиков во внешней разведке под руководством П.М. Фитина. Именно ей предстояло угадать дату надвигающей войны с Германией. Дело было рискованное.
Как уже говорилось выше, Сталин весьма скептически относился к сведениям о готовящемся нападении Гитлера на СССР. Он не верил большей части иностранной агентуры, в том числе Рихарду Зорге и лучшим аналитикам в разведке. Его сознание было как бы в плену советско‐германского договора 1939 года. Надо признаться, что Гитлер умело играл на «слепоте» вождя народов.
Май 1941 года.
Германское посольство. Чуть более месяца остается до начала войны. В Москву прибывает группа солистов Берлинской оперы. Приглашены звезды советского балета. Очаровательная, стройная, энергичная дама – представитель Всесоюзного общества культурных связей с заграницей, в этот вечер тоже в посольстве.
Вот как описывала события того вечера сама Зоя Ивановна Рыбкина:
«Начались танцы. Шулленбург (посол Германии в Москве – Прим. Авт.) пригласил меня на тур вальса… Мой партнер был внимателен, вежлив, но не мог скрыть своего удрученного состояния.
– Не кажется ли вам забавным, господин посол, – спросила я, – что мы танцуем в балетной труппе Большого театра?
– Действительно, забавно, – усмехнулся Шулленбург. – Такое, к сожалению, случается раз в жизни, а я к этому не готов.
– Вы не любите танцевать? – спросила я с наивностью в голосе.
– Признаться, не люблю, но вынужден, вынужден…
И вдруг я почувствовала какой‐то иной смысл в его словах, высказанных с горечью.
Танцуя, мы прошли к анфиладе комнат, и я отметила в памяти, что на стенах остались светлые, не пожелтевшие квадраты от снятых картин. Где‐то в конце анфилады, как раз напротив открытой
