Анатолий Абрашкин - Русский Дьявол

На первый взгляд может показаться, что Достоевский в известной степени дурачится, наполняя свое сочинение прототипами от Гоголя. Но если это и верно, то лишь отчасти. Как и в случае с несколькими восклицательными знаками, писатель дает повод читателю лишний раз напрячь извилины. Есть в его поэме еще одна бессловесная душа, загадочная дама по имени Кародина Ивановна. В доме, в котором Яков Петрович Голядкин в свое время квартировал, она служила «кухмистершей». И вот кто-то пустил по городу сплетню, будто Голядкин вместо уплаты долгов за обеды предложил Каролине Ивановне руку и уже дал подписку жениться. Слухи об этом расползлись по всему городу, благовоспитанное общество единогласно осудило поведение Якова Петровича. В частности, его бывший сосед, Нестор Вахрамеев, тоже столовавшийся у кухмистерши, в своем письме уведомляет нашего героя, что разрывает с ним всяческие связи ввиду обиды, нанесенной им Каролине Ивановне, «которая всегда была благонравного поведения, а во-вторых, честная женщина и вдобавок девица, хотя не молодых лет, но зато хорошей иностранной фамилии». Голядкин же видит вокруг себя заговор, чертовски закрученную интригу, и думает про себя: «Я всегда подозревал, что вся эта интрига неспроста и что во всей этой бабьей, старушьей сплетне непременно есть что-нибудь; то же самое я и Крестьяну Ивановичу говорил, что, дескать, поклялись зарезать, в нравственном смысле говоря, человека, да и ухватились за Каролину Ивановну». Его несказанно возмущает то, что кто-то представил его намерения по отношению к известной особе более чем серьезными.

И этот кто-то, по мнению Голядкина, входит в окружение Каролины Ивановны. «Так это там-то главный узел завязывался! — вскричал Голядкин, ударив себя по лбу и все более и более открывая глаза. — Так это в гнезде этой скаредной немки кроется теперь вся главная нечистая сила! Так это, стало быть, она только стратегическую диверсию делала, указывая мне на Измайловский мост, — глаза отводила, смущала меня (негодная ведьма!) и вот таким-то образом подкопы вела!!! Да, это так! Если только с этой стороны на дело взглянуть, то все это и будет именно так! и появление мерзавца тоже теперь вполне объясняется: это все одно к одному. Они его давно уж держали, приготовляли и на черный день припасали». Три восклицательных знака подряд ставит писатель! Значит, Голядкин в своем психоанализе докопался до чего-то важного, что не грех обсудить поподробнее. Айв самом деле, кто же говорит правду — Голядкин или Вахрамеев?

Ответ, как это ни покажется странным, подсказывает… Гоголь. В его «Шинели» тоже присутствует Каролина Ивановна. Это знакомая генерала, к которому Акакий Акакиевич обращался за помощью. Известно, что она, «кажется, немецкого происхождения», и генерал испытывает к ней «совершенно приятельские отношения». Сей военный муж находится уже в почтенном возрасте, у него жена и трое взрослых детей. «Но значительное лицо, совершенно, впрочем, довольный домашними семейными нежностями, нашел приличным иметь для дружеских отношений приятельницу в другой части города. Эта приятельница была ничуть не лучше и не моложе жены его; но такие уж задачи бывают на свете, и судить об них не наше дело». Наконец-то все загадки вполне разъясняются. У Голядкина с Каролиной Ивановной был роман, который наш несчастный герой прекратил, влюбившись в Клару Олсуфьевну. Собственно, об этом он и намекнул доктору Рутеншпицу, и тот дал понять, что прекрасно его понял:

«— Верите ли, Крестьян Иванович? Немка, подлая, гадкая, бесстыдная немка. Каролина Ивановна, если известно вам…

— Я признаюсь, с моей стороны…

— Понимаю вас, Крестьян Иванович, понимаю, и с своей стороны это чувствую…

— Скажите мне, пожалуйста, где вы живете теперь?

— Где я живу теперь, Крестьян Иванович?

— Да… я хочу… вы прежде, кажется, жили…

— Жили, Крестьян Иванович, жил, жил и прежде. Как же не жить! — отвечал господин Голядкин, сопровождая слова свои маленьким смехом и немного смутив ответом своим Крестьяна Ивановича.

— Нет, вы не так это приняли; я хотел, с своей стороны…

— Я тоже хотел, Крестьян Иванович, с своей стороны, я тоже хотел, — смеясь, продолжал господин Голядкин».

Согласимся, что это очень двусмысленный диалог, из которого ясно, что Голядкин «хотел» и «жил», а Крестьян Иванович пока только «хочет». Крестьян Иванович, похоже, тайно влюблен в кухмистершу и оттого весьма неприязненно относится к своему пациенту. Не стоит забывать и то, что Крестьян Иванович тоже немец, и Голядкин, говоря о «бесстыдной немке», обидел его. Так что, скорей всего, именно доктор и разнес всему свету порочащую Голядкина весть. Конечно, все это было сделано не без помощи окружения Каролины Ивановны, которая «вела подкопы!!!».

Итак, «Двойник» — «колядка», история-сказка, в которой все перевернуто, поставлено с ног на голову. Голядкин, подобно сказочному герою, отправляется в тридесятое царство, чтобы покорить сердце тамошней царевны. Но, в отличие от Иванушки-дурачка, никогда не знающего любовных неудач, Яков Петрович остается, что называется, с носом. При первом визите его вообще не пускают в дом, а когда, вернувшись, он проникает все-таки туда с черного хода, его с позором изгоняют из берендеевского «заповедника». Какое-то время он еще продолжает бороться. В сказке дело обычно слаживается с третьей попытки. И наш герой идет на крайний шаг: пытается организовать похищение невесты. Решается он на это, получив письмо якобы от Клары Олсуфьевны. В нем «она» умоляет вызволить ее из родительского дома и умчать на тройке в новую счастливую жизнь. Голядкин является в назначенный час, и только там, под окнами берендеевского дома, будучи обнаруженным всей честной компанией, понимает, что письмо было розыгрышем. Будем справедливы, в такой ситуации и здоровый человек может повредиться рассудком. Что уж говорить о человеке, которого преследует Черт? И Голядкин под одобрительные возгласы его «доброжелателей» покорно соглашается следовать за доктором Рутеншпицем в казенную квартиру с дровами, освещением и прислугой…

На протяжении всей поэмы Голядкин совершает, казалось бы, беспорядочные и суетливые перебежки с места на место. Но сюжетная линия, которой придерживался Достоевский, имеет внутреннюю логику. Думается, эту скрытую и, бесспорно, очень оригинальную сторону своего произведения и подразумевал писатель, когда заявлял брату, что «Двойник» понравится ему больше «Мертвых душ». Подобно Гоголю, Достоевский в этом своем произведении в значительной степени опирался на мифологическую традицию, сказочный эпос. Это одна из тайн творчества Федора Михайловича, и мы еще поговорим о ней.

Многим, наверное, случалось встретить на своем жизненном пути человека, который очаровывал с первого взгляда и каждому слову которого вы начинали верить безоговорочно. Постепенно он превращался в вашего духовного наставника, наполнял вашу жизнь смыслом, давал ей содержательное направление. Вы готовы были бескорыстно служить ему, ибо его устами, как казалось вам, говорила высшая правда жизни.

Если же вам не случалось пережить подобное, то не поленитесь заглянуть в роман «Бесы» и познакомиться с Николаем Всеволодовичем Ставрогиным. Все, кто к нему приближается, испытывают его необычайное, нечеловеческое обаяние. Все женщины от него без ума, они влюбляются без памяти и готовы ради своего возлюбленного на все. Но не меньшее тяготение испытывают к нему и мужчины. «Вспомните, как много значили вы в моей жизни», — в один голос говорят ему и Кириллов, и Шатов, и Петр Верховенский, и даже Лебядкин. Ставрогин — человек сверхчеловеческой силы. Свободный от христианской кротости князя Мышкина, он сумел снести удар по лицу. Ему Верховенский хотел вручить знамя Стеньки Разина, знамя грядущего бунта, а Шатов хотел вручить ему знамя «народа-богоносца», знамя православия, и сделать его действительным Иваном-царевичем. Они были проницательны, умели выбирать людей и искали героя для своих целей: один для целей разрушения, другой для целей созидания. И странно — оба сошлись на Ставрогине. Так несоразмерно ни с чем велик масштаб его личности.

Не скрывает симпатий к своему герою и сам Достоевский. Бердяев в статье «Ставрогин» пишет: «Поражает отношение самого Достоевского к Николаю Всеволодовичу Ставрогину. Он романтически влюблен в своего героя, пленен и обольщен им. Никогда ни в кого он не был так влюблен, никого не рисовал так романтично. Николай Ставрогин — слабость, прельщение, грех Достоевского». Мысль о русском народе-богоносце — одна из заветных у Достоевского, и именно Ставрогин внушает ее Шатову в романе. Ставрогину же писатель присваивает и свои, очень личные, слова, сказанные им в первый раз, в письме к жене декабриста Фонвизина, в марте 1854 года, когда только что закончилась каторга: «Если бы кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы остаться со Христом, нежели с истиной». Только Ставрогину он отдал эту мысль свою и способность делать из нее все дальнейшие выводы о русском народе, «грядущем обновить и спасти мир и спасти мир именем нового Бога и кому единому даны ключи жизни и нового слова»… И свое мнение о Риме, который уже давно отвернулся от Христа, «провозгласил Христа, поддавшегося на третье дьяволово искушение», «провозгласил антихриста и тем погубил весь западный мир», тоже передал.