Владимир Лапенков - История нетрадиционной ориентации. Легенды и мифы всемирной истории.
Что тут можно сказать? Только то, что рассуждение это весьма вольное. Солидаризируюсь с очевидным мнением о сложности начертания глаголицы без всяких заметных («эволюционных») упрощений. Какое-либо «предваряющее» письмо должно было быть передано в уже опосредованном виде, т. е. в виде некой «протоглаголицы». И мешать в одну кучу возможные сходства различных алфавитов нельзя: например, коптское письмо прямо происходит из греческого, и какая-либо нужда в его привлечении необъяснима.
Также и зооморфные символы сначала должны были быть приведены в целостную идеографическую систему. Сомнительны все соотнесения глаголических букв с другими алфавитами: здесь явно не просматривается системы, а отдельные сходства могут быть случайны. Иначе говоря, авторская работа здесь вполне логично предполагается.
Но вопрос о вероятных истоках глаголицы и возможного этнокультурного определения корсунского «следа» остается открытым.
В целом есть сомнения в точности передачи и понимания сведений о «Корсунских книгах», и напротив, почти несомненным кажется наличие помех в информационной «цепочке» и правки полученных сведений. В «Толковой Палее» вопрос решается, согласно логике вероисповедания, фидеистически: «а грамота русскаа явилась Богом дана в Корсуне руску, от нея же научися философ Костянтин, отуду сложив, написав книгы рускым гласом, и еврейстей грамоте тогда же извыче от самарянина в Корсуни. То же муж русин бысть благоверен помыслом и добродетелью, в чистей вере един уединився и той един от руска языка явися преже крестьяный и не ведом ни-кимь же откуду есть бысть».
Готское и еврейское «направления» кажутся здесь наиболее перспективными и чаще прочих разрабатывались[116]. Однако, не отрицая в целом такого подхода, можно взглянуть на вопрос несколько под иным углом.
Интересна версия, высказанная еще А.И. Соболевским, а впоследствии развитая А.В. Исаченко, Д. Дзиф-фером и другими авторами: в двух известных списках «Жития Кирилла» в перечне народов вместо слова «соури» (сирийцы) читается «роуси», т. е. перепутаны «с» и «р». Исходя из этого наблюдения, Исаченко видит такую же простую ошибку переписчика и в слове «русьский». Дзиффер же делает вывод о сознательном искажении рукою русского редактора текста «Жития». А поскольку такое «искажение» присуще всем дошедшим до нас спискам, этот исследователь считает архетип «Жития» ранней восточнославянской переработкой.
Но можно предположить еще кое-что. «Роуськие письмена» — это не просто «сирские», в смысле «сирийские», а — генетически — от «сирены», мифологической поющей полуптицы, и, следовательно, имеется в виду особый, элитарный и тайный, для посвященных, волшебный, ангельский, адамов, «птичий язык». Он же, по черноризцу Храбру, праязык как таковой.
В таком случае это было бы первое, более древнее появление в славянском понятия и образа сирены, еще до того, как оно вторично (из-за маргинальнос-ти первого случая) попало в русский язык с Запада (а туда из латыни). Этому не противоречат и возможные языковые ассоциации с «сиреной»-свирелью или сирианом/сурянином/зырянином (см. в словарях Фасмера и Черных). Согласно черноризцу Храбру, первым из всех языков был сотворен Богом сирийский язык — «несть бо Бог сотворил жидовьска языка преже, ни римска, ни еллинска, но сирски имже и Адам, глагола»; на нем говорили и Адам, и все люди до Вавилонского столпотворения («О письменах»)[117]; в апокрифических «Вопросах, от скольких частей создан был Адам», утверждалось, что Бог «сурьянским языком хощет всему міру судити».
Этот сирский, или сурьянский, язык понимают не только ангелы, но и бесы (падшие ангелы). Преподобный Илларион, изгоняя беса, вопрошает его «сир-скы»; в другом эпизоде его же жития некий муж, одержимый бесом, «сирьскы отвечает» (см. «Житие преподобного Иллариона», входящее в Великие Минеи Четии). Святой Андрей Цареградский, Христа ради юродивый, «преврати язык… на сирьску речь, и нача седя повести деяти с ним сирьски, еликоже мыш-ляше и хотяше»… В источниках, говорящих именно о «грамоте» и «письменах», либо имелась в виду непо-нятность//рунообразность//вид как от птичьей лапы этого письма, либо, скорее, первоначальный смысл был не понят (т. е. понят фактически как ошибка в слове) и переделан в «роушьские».
Следует также учесть, что предварительное изучение (в Крыму) Кириллом «жидовского» языка и письмен логически безупречно совпадает с его миссией в иудейски ориентированную Хазарию. Но самое интересное здесь для нас в «Житии Кирилла» — это подчеркнутое составителем жития «чудо» изучения Кириллом трех языков — жидовского, самарянского его диалекта и русьского. Это или готский (как считал Ф. Дворник, забывая о том, что сам Кирилл называл готов готами), или язык русов-скандинавов (но у них еще не могло быть никаких книжных переводов библейских текстов!), или словенский (с тем же, как у скандинавов, историческим исключением, плюс еще тот факт, что Кирилл уже знал язык славян).
Вероятнее всего, в окончательной редакции протографа (составителем или, скорее, переписчиком) «русьский» уже идентифицировался со славянским, но так ли это было изначально?.. Если принять мнение о возможном влиянии на глаголицу, помимо византийского минускула (скорописи), самарянской разновидности письма, то возникает естественный вопрос: а не имела ли последняя наименования «сирийской», «сирской»? (В ПВЛ: Сурия = Сирия). «Сирский» язык активно использовался в эпоху раннего христианства, особенно в самой монофизитской Сирии. Р. Якобсон и А. Вайан отмечают исправленный «сурский»-сирийский, который логически дополняет изучение Кириллом семитских языков в Корсуни (согласно «Проложному Житию Кирилла», он владел греческим, римским, еврейским и сурским языками). Кстати, «адамов язык» в апокрифической традиции считался еврейским (он, якобы, не подвергся Божьей каре при вавилонском смешении).
Итак, помимо «рационального» исправления переписчиком «сирского» на «русьский», мы можем еще допустить непреднамеренную контаминацию и путаницу в источниках понимания сурского и сирского как языка сирийского и языка сирен. Последнее допущение в какой-то степени снимает вопрос о реальности искомого языка, частично переводя его в область возникшей некогда рефлексии на оригинальную форму созданной Кириллом глаголицы. А поскольку возникают определенные логические возражения против использования Кириллом любого из упомянутых исторических языков, то изначальная ситуация может быть понята как очередной литературный сюжет: «чудо формы» в нем погружено в контекст сакрального мифологического содержания, в символику божественного праязыка, прачеловека и волшебных созданий.[118]
Не остались в стороне от этих споров и наши любимые конспирологи.
Рене Генон в свое время тоже был «в курсе» южнославянских известий о праязыке и древней письменности, из чего пришел к выводу, что «адамическим языком» был «сириакский язык», который не имел ничего общего ни со страной, именуемой Сирия, ни с одним из более или менее древних языков, сохраненных человечеством до наших дней. Этот «сириакский язык» есть, согласно истолкованию его имени, язык «солнечного озарения». Т. е., по Генону, — Сурьи. Но Сурья есть санскритское имя Солнца, и это могло бы указывать, что его корень sur — один из тех, что обозначают свет, и сам он принадлежит к этому древнему языку. Речь идет, стало быть, о той изначальной Сирии, о которой Гомер говорит как об острове, расположенном «за пределами Огигии», что делает ее (Сирию) тождественной гиперборейской Туле, где совершается полный оборот Солнца.
Здесь все хорошо, кроме слишком уж «прыткого» объединения слов из разнородных языковых семейств, требующего, в свою очередь, доводов в пользу былой реальности языка ностратического (являющегося пока лишь теоретической конструкцией лингвистов), и уж после всего этого стоило давать «зеленый свет» происхождению семантики солнечного света из Гипербореи[119]. Впрочем, Генона, Вирта и их последователей тоже можно понять: ведь постулируемая ими реальность мифологических стран сама опирается на символику мифов и требующее обоснований языковое родство. Но в чем и прелесть логического круга: в нем ничего нельзя до конца доказать, однако нельзя и полностью опровергнуть. Поэтому столь притягательно это бесконечное «кружение», которое можно отнести к «искусству для искусства».
Естественно, что наши неопаганцы, смешивая древние символы и геноновские отождествления со своими собственными, «натягивают» всю эту мифологию на рош-рус-вендел-варяг-франкский остов в духе Классена-Венелина, где всё славянско. Нет настолько древней истории, которая могла бы укрыться от современной идеологии и политики. Владимир Карпец: «Вот какой "славянский" язык принес с собою Міровей-Винделик, вот на что восставали латинские магнаты, будущие Пипиниды-Каролинги, истинные создатели Римо-католичества и исконные враги "державы князя Рош", одновременно "Новой Франкии" и "Старой Руси"!»
