Константин Пензев - Альтернативная история России. От Михаила Ломоносова до Михаила Задорнова

Мировоззренческий путь Кожинова был непростым и извилистым. «Скажу со всей откровенностью, – писал он, – что в университете я довольно быстро стал, если угодно, искренним, убежденным «сталинистом». Это отнюдь не означало бездумного приятия всего, что я видел, слышал, знал… Если говорить, по крайней мере, о людях этого, молодого тогда поколения, о них, по сути дел, нельзя судить в зависимости от их отношения к Сталину. Но это отношение – что очень важно – было, так сказать, «надмирным», а каждый из нас непосредственно сталкивался с вполне конкретными земными явлениями. И вот с этой точки зрения люди и тогда достаточно резко различались».

В конце 50-х Кожинов, по его признанию, пришел к отрицанию всего исторического пути России после 1917. Решающее значение для его научной, критической, исторической работы, а также для всего его мировоззрения имело знакомство с М.М. Бахтиным, с которым он встретился в Саранске и которому помог перебраться на постоянное жительство в Москву. Именно благодаря Кожинову были в начале 60-х изданы книги Бахтина «Проблемы поэтики Достоевского» и «Творчество Франсуа Рабле», заново открывшие для России уникального отечественного философа и мыслителя.

На протяжении 60–70-х Кожинов работал над исследованиями, посвященными русской классической поэзии, вошедшими в «Книгу о русской лирической поэзии XIX века» и в книгу «Стихи и поэзия».

Главной его работой в этом направлении стала книга о Ф.М. Тютчеве, изданная в серии «Жизнь замечательных людей». Кожинов представил читателю Тютчева во всем его гармоническом единстве великого русского поэта, выдающегося дипломата, проницательного публициста и как бы заново раскрыл смысл его поэтического творчества. «Для Тютчева все подлинное бытие России вообще совершалось как бы на глубине, недоступной поверхностному взгляду. Истинный смысл этого бытия и его высшие ценности не могли – уже хотя бы из-за своего беспредельного духовного размаха – обрести предметное, очевидное для всех воплощение».

В 1977 Кожинов инициирует дискуссию «Классика и мы», прошедшую в Центральном доме литераторов 21 декабря. Эта дискуссия обозначила окончательное размежевание по самым острым граням двух направлений в литературе и – шире – в искусстве: русского и русскоязычного, патриотического и космополитического. Причем аргументация и тональность представителей русского направления (П. Палиевского, Ю. Селезнева, Ст. Куняева) производили столь убедительное впечатление, что на их сторону встали и тогдашние умеренные либералы (И. Золотусский, С. Ломинадзе). Сам же Кожинов убедительно отверг все демагогические попытки обвинения его и его друзей в «антисемитизме».

В годы «перестройки» Кожинов выступил с яркими статьями «Правда и истина» и «Самая большая опасность», разоблачающими наиболее крикливых «перестройщиков» и «антисталинистов», показав все их двуличие, ложь и невежество в обращении с историей. Для него любая историческая дискуссия, касалась ли она взаимоотношений Руси с Хазарским каганатом или национального состава первого советского правительства, питалась живыми токами современности и была непосредственным зеркальным отражением страстей, бурлящих в жизни, творящейся на его глазах. С н. 80-х его внимание все более и более сосредоточивалось на истории, которая при этом не отделялась и от истории русского слова. «Первой ласточкой» такого рода «органического исследования» стала статья «И назовет меня всяк сущий в ней язык», опубликованная в № 11 «Нашего современника» за 1981, после чего был снят с должности подписавший эту статью в печать первый зам. гл. редактора Ю. Селезнев, а в недрах Комитета государственной безопасности Кожинов стал числиться как ярчайший представитель «русизма», который андроповское ведомство почитало за самую главную опасность.

Наиболее существенные труды Кожинова последних лет – «История Руси и русского слова» и «Россия. Век XX». Наибольший интерес в последней книге представляет серия глав, посвященных «черносотенцам». Кожинов впервые показал, что люди, исповедовавшие «черносотенную» идеологию, составляли самый высококультурный слой России н. ХХ в. и – единственные в то время – обладали ясным пониманием происходящего и прозрением грядущих катаклизмов. Он показал также, что эти идеи, пусть неоформленные в их сознании, исповедовали и широкие народные массы, «третья сила», которая в сложившихся исторических условиях была, увы, обречена на поражение. Но поражение политическое не стало поражением духовным, смысловым, что и показал писатель в последующих главах «Истории».[231]

С. Куняев.

Сочинения: Книга о русской лирической поэзии XIX века. М., 1978; Стихи и поэзия. М., 1980; Тютчев. М., 1988; Размышления о русской литературе. М., 1991; Судьба России. Вчера, сегодня, завтра. М., 1997; История Руси и русского слова. М., 1997; Россия. Век ХХ. В 2 ч. М., 1999. Великое творчество и великая победа. М., 1999; Победы и беды России. М., 2000.

В 1993 году Вадим Валерьянович Кожинов напечатал в одной из московских газет большое послание Черномырдину – тогда председателю российского правительства, в котором доказывал, что Россия выбрала абсолютно тупиковый путь развития. Никакого ответа тогда, конечно, не последовало.

С тех пор прошло шесть лет. В России сменилось несколько премьеров и несколько составов правительства. Не изменились только путь, по которому идет страна, и убеждение Кожинова в его пагубности для России.

Миросозерцание Вадима Валерьяновича лучше всего определяют портрет Александра Пушкина и икона Сергия Радонежского, висящие в его старой московской квартире, стены которой почти сплошь заняты книгами. Их здесь больше двадцати тысяч.

Кожинов родился в самом центре Москвы, на Большой Молчановке. На той самой улице, на которой когда-то родился Александр Сергеевич Пушкин. Рядом, неподалеку, находилась ныне, к сожалению, уничтоженная Собачья площадка. Там жили Хомяков, Вернадский, Марина Цветаева. «Окружение» обязывало.

За свою жизнь Вадим Валерьянович написал больше двадцати книг. Первая из них увидела свет в уже далеком 1960 году. В нынешнем, 1999, изданы шесть книг Кожинова: сочинение о преподобном Иосифе Волоцком, две части большого исследования «Россия. Век ХХ», охватывающие историю нашей страны с начала столетия до 1964 года, «История Руси и русского слова», «Великое творчество. Великая Победа», «Размышления об искусстве, литературе и истории».

С кем еще говорить о судьбах России в будущем столетии?

Мы беседовали с Вадимом Валерьяновичем в Гурзуфе, куда он приехал на очередные крымские Пушкинские чтения.

– Помните, – сказал он, – в 1834 году Николай Гоголь предсказал, что Пушкин – это русский человек в его развитии через двести лет. Сейчас очень многие люди с горечью, даже иронией воспринимают это гоголевское предвидение. Страна находится в смуте и разоре. Но у нас до 2034 года еще есть в запасе тридцать пять лет. Ведь Гоголь имел в виду не девятнадцатый и не двадцатый, а именно двадцать первый век.

Да, сегодня очень многие серьезные люди предсказывают, что в двадцать первом веке наша страна – я имею в виду весь бывший СССР – будет только деградировать.

Но, я думаю, полезно в этой связи вспомнить другие «предвидения».

Летом 1612 года на Руси появилось широко известное анонимное сочинение «Повесть о полном разорении и окончании преславного Московского государства». Тем не менее уже осенью князь Пожарский выбил поляков из Москвы. А ровно через тридцать пять лет (магия цифр!!!), в 1647 году, русские землепроходцы дошли до Тихого океана и основали на его побережье город Охотск. Прошло еще семь лет, и в 1654 году Россия настолько окрепла, что сумела вернуть себе Украину, которая была отторгнута от нее Литвой и Польшей три века назад. То есть через сорок два года после «полного разорения Московского государства» Россия предстала в неслыханном расцвете.

– Этот факт не единственный в своем роде…

– Да. Прошло много лет. В 1917 году, после Февральской революции, Алексей Ремизов написал «Слово о погибели Земли Русской». В это время с ним было согласно большинство мыслящих русских людей. Россия казалась уничтоженной революцией. Кстати, имейте в виду, тогда произошел такой же распад государства, как и сейчас. От России откололись Украина, Грузия, Средняя Азия…

Их собрали, и то далеко не полностью, только к 1922 году.

Однако после семнадцатого года прошло меньше тридцати лет, и мы победили самую мощную в мировой истории военную машину, на которую работала вся Европа.

– Эти исторические параллели являются для нас просто основанием надеяться на лучшее? Или твердым указанием на то, что возрождение России – я тоже имею в виду весь бывший СССР – неизбежно?

– Если бы я был помоложе, я бы сказал: о чем говорить?