Борис Соколов - Иосиф Сталин – беспощадный созидатель
Спрашивается, почему буржуазные государства должны относиться к Советскому социалистическому государству более мягко и более добрососедски, чем к однотипным буржуазным государствам? Почему они должны засылать в тылы Советского Союза меньше шпионов, вредителей, диверсантов и убийц, чем засылают их в тылы родственных им буржуазных государств? Откуда вы это взяли? Не вернее ли будет с точки зрения марксизма предположить, что в тылы Советского Союза буржуазные государства должны засылать вдвое и втрое больше вредителей, шпионов, диверсантов и убийц, чем в тылы любого буржуазного государства?
Не ясно ли, что, пока существует капиталистическое окружение, будут существовать у нас вредители, шпионы, диверсанты и убийцы, засылаемые в наши тылы агентами иностранных государств?
Обо всем этом забыли наши партийные товарищи и, забыв об этом, оказались застигнутыми врасплох…
Наши партийные товарищи не заметили, что троцкизм перестал быть политическим течением в рабочем классе, каким он был 7–8 лет тому назад, троцкизм превратился в оголтелую и беспринципную банду вредителей, диверсантов, шпионов и убийц, действующих по заданиям разведывательных органов иностранных государств».
Жуткие картины толпами гуляющих по Парижу и Берлину шпионов и диверсантов понадобились Сталину для того, чтобы обосновать тезисы о том, что враждебное капиталистическое окружение засылало и засылает в СССР огромное количество «вредителей, шпионов, диверсантов и убийц» и что троцкистская оппозиция превратилась в «оголтелую и беспринципную банду вредителей, диверсантов, шпионов и убийц». В роли же потерявших бдительность руководителей выступали как сторонники Бухарина, так и остававшиеся еще в номенклатуре прочие старые большевики, а также большевики, прежде состоявшие в каких-либо «мелкобуржуазных партиях». Практически теория, выдвинутая Сталиным, позволяла причислить к «оголтелой банде» любого неугодного, будь то член партии или беспартийный.
Хотя, если разобраться, «враждебное капиталистическое окружение» было таким же мифом, как и тезис Сталина об обострении классовой борьбы по мере построения социализма. Ведь Иосиф Виссарионович сам же признал, что отношения между буржуазными государствами – совсем не дружественные. Значит, шансов, что они прекратят засылать шпионов и диверсантов в тыл друг к другу и дружно начнут вместе засылать агентов в советский тыл, практически нет. А что они вместе сумеют сговориться напасть на СССР – совсем невероятно. Ведь объединялись Англия и Германия, США и Япония, Польша и Франция в стремлении вести подрывную работу против СССР только в сталинских речах да в выступлениях Вышинского на московских процессах.
На февральско-мартовском пленуме 1937 года было принято и вполне примирительное постановление. Чтобы несколько затушевать смысл сказанного для рядовых членов партии, чтобы те не поняли, что теперь находятся в бесконтрольной власти генерального секретаря и в любой момент могут быть лишены свободы (если признают вредителем или беспечным ротозеем), а то и самой жизни (если зачислят в диверсанты, шпионы или убийцы). В постановлении говорилось: «Некоторые наши партийные руководители страдают отсутствием должного внимания к людям… Они не изучают работников, не знают, чем они живут и как они растут, не знают вообще своих кадров. Именно поэтому у них нет индивидуального подхода к членам партии, к работникам партии. А индивидуальный подход составляет главное дело в нашей организационной работе». Постановление предписывало «осудить практику формального и бездушно-бюрократического отношения к вопросу о судьбе отдельных членов партии, об исключении из партии членов партии или о восстановлении исключенных в правах членов партии. Обязать партийные организации проявлять максимум осторожности и товарищеской заботы при решении вопроса об исключении из партии или о восстановлении исключенных в правах членов партии».
Теперь троцкистов и прочих неугодных исключали не формально и бездушно-бюрократически, а с индивидуальным подходом, с товарищеской заботой, выясняя, чем они дышат, как живут, растут ли в духовном отношении. Но суть репрессивной политики от этого не менялась.
Для Сталина в политике ничего не значила личная дружба. Мы уже убедились в этом на примере Енукидзе. И с другими друзьями получилось ничуть не лучше. И партия, и страна хорошо знали о дружественных отношениях Сталина с Бухариным. Когда в 1925 году оппозиционеры на пленуме особенно остро нападали на Бухарина, Сталин взял друга под защиту: «Вы крови бухаринской хотите? Не дадим вам крови товарища Бухарина!» А на XV партконференции в следующем году Бухарин предложил исключить вождей оппозиции из партии, вызвав одобрительную реплику Сталина: «Здорово, Бухарин, здорово! Не говорит, а режет!»
Бухарин, не имевший большой склонности к практической организаторской работе, рассчитывал, что Сталин оставит на его долю безраздельно теорию и идеологию. Курс на ускоренную насильственную коллективизацию оказался для Бухарина неприятным сюрпризом. На апрельском пленуме 1929 года он предупреждал: «…Революционная законность обязательна… Крестьянин сейчас, когда мы сами пропагандируем и агитируем за новые, более культурные методы ведения своего хозяйства, нуждается в революционной законности: без нее он не может хозяйствовать. Нужно же понять, что мы сами дезорганизуем его, не только с экономического конца, но и с конца законодательного, если сегодня будет одно, завтра – другое, послезавтра – третье; если ничего нельзя заранее ни предвидеть, ни рассчитать, то он не может тогда хозяйствовать. Он убежит из этой области, он будет тыкаться куда угодно: в извоз, в кустарные промысла, в город, на строительные работы, куда угодно, но он не будет заниматься хлебом». Однако Сталину как раз и надо, чтобы крестьяне шли от безысходности на каторжные стройки пятилетки. Тех же, кого определили заняться выращиванием хлеба, надежно прикрепили к земле, лишив паспортов. Наивный Бухарин думал, что кулака из хозяйственной жизни надо вытеснять экономическими средствами, доказав преимущество кооперативов, а не репрессиями: расстрелами и высылками. Он отнюдь не считал себя и своих сторонников: Рыкова, Томского и других, оппозицией, не пытался поставить под сомнение руководящую роль Сталина в партии и стране и, тем более, организовать его смещение. Бухарин так и заявил: «…Огромное большинство товарищей… исходит из совершенно ложного предположения о некоей новой оппозиции, которая-де зарождается в партии…»
4 мая 1935 года на кремлевском приеме в честь выпускников военных академий Сталин поднял тост за Бухарина: «Выпьем, товарищи, за Николая Ивановича, все мы его любим и знаем, а кто старое помянет, тому глаз вон!» На самом деле это был приговор. Особенно если учесть, как Сталин этот тост продолжил: «Говорят, кто старое помянет, тому глаз вон, но все-таки у человека в памяти остается. У многих из наших товарищей выдержки не хватило. Что нам ваша индустрия, что нам ваши трактора, сельскохозяйственные машины, подкормиться дайте, побольше хлопка, сырья, чтобы люди получше одевались. Но на это нужны миллионы валюты, потому что нашего хлопка никогда не хватало для удовлетворения минимальных потребностей. Побольше мануфактуры в готовом виде завезите, побольше всяких мелочей, чтобы для человека жизнь была прекрасна, наш быт красив, а что касается вашей индустрии, да еще первоклассной (что теперь есть в нашей стране), и что касается того, чтобы сельское хозяйство перевести с рельс мелкого, на рельсы индустриального сельского хозяйства, перевести сельское хозяйство с его жалкой техникой, если вообще можно было назвать это техникой, на рельсы крупного производства, тракторов и комбайнеров…
Вы помните заявления, что можно заранее сказать, что вы, руководители Центрального Комитета, вы идете на авантюру, вы слышали такие речи, да и не только речи, а целые группы, коллективы, организации нашей партии, около партии, создавались они, угрожали свергнуть нынешнее руководство, другие угрожали убить кой-кого из нас, хотели поколебать руководство».
Тут был явный намек на деятельность Бухарина и его сторонников, вплоть до пьяных угроз Томского Сталину, что и на него пули найдутся.
Этот нехороший разговор происходил осенью 1928 года на даче Сталина в Сочи после обильного застолья. Сын М.М. Томского Юрий вспоминал: «Был чей-то день рожденья. Мама со Сталиным готовили шашлык. Сталин сам жарил его на угольях. Потом пели русские и революционные песни и ходили гулять к морю». В тот роковой майский вечер все много выпили, и особенно Томский. И спьяну сказал Кобе много лишнего. 1 октября 1936 года Ежову докладывали: «Не кем иным, как ближайшими доверенными людьми и помощниками Н. Бухарина и М. Томского – А. Слепковым, Д. Марецким и Л. Гинзбургом, распространялся еще осенью 1928 года белогвардейский рассказ о том, что «мирный» Томский, доведенный, якобы, до отчаяния тов. Сталиным, угрожал ему пулями…» Бухарин же в своем заявлении на пленуме ЦК 7 декабря 36-го, оправдываясь, почему не сообщил Сталину о «террористических намерениях» Томского, утверждал: «Во время встречи Томский был в абсолютно невменяемом состоянии. Сообщать Сталину дополнительно о том, что Томский говорил тому же Сталину, было бы по меньшей мере странно. Я не придал значения угрозе Томского. Но, по-видимому, и сам т. Сталин не придал ей значения большего, чем пьяной выходке».
