Тихон Семушкин - Чукотка

- Нынкай! - предостерегающе кричит Ульвургын.

Мальчик-Нынкай опускает голову и больше не смотрит на уток. Собаки и сами понимают опасность положения, но инстинкт все же заставляет их изредка посматривать на плавающую птицу.

Вдруг утки нырнули и скрылись в воде.

Вскоре мы выехали на пологий берег ущелья. Здесь, по другую сторону ущелья, припая уже не было. Чуть заметное дыхание моря около скал нежно шевелило кружевную пену.

Поднявшись по ущелью в горы, мы остановились.

- Какой человек Ульвургын? - спрашивает он и тут же отвечает: Ульвургын есть человек... У-у, какой человек! Мимо смерти идет, посмеется ей в лицо и пройдет дальше.

И среди нагроможденных гор, ослепительно белых от снега, мы оба хохочем.

ТАНЯ-КАЙ ПРОХОДИТ МИМО СМЕРТИ

Спустя некоторое время после нашего отъезда с культбазы выехала вторая нарта. В нее было запряжено четырнадцать лучших собак из питомника. Хорошо откормленные, веселые псы рвались в дорогу. На нарте, одетая в оленьи меха, сидела Татьяна Николаевна, собаками управлял Таграй. В задней части нарты стояли кинопередвижка и железный ящик с кинолентами.

Таграй знал и видел с горы, где Ульвургын переезжал залив. И теперь собаки его мчали вдоль берега к тому же месту. Дорога по льду была настолько заманчива, что, не доезжая до места, где Ульвургын свернул на лед, Таграй подал собакам команду, и они, как ветер, круто свернув вправо, побежали по чистому, гладкому льду.

- Как хорошо, Таграй! Быстро! - сказала Татьяна Николаевна.

Таграй прикрикнул еще на собак, и они, выпуская когти, помчались во весь дух. В одно мгновение, казалось, они проскакали половину пути.

- Как жаль, что скоро кончится эта замечательная дорога, - проговорила Татьяна Николаевна.

Она взглянула вперед, на противоположный берег. Он был уже совсем близко, Татьяна Николаевна оглянулась назад. За холмом скрылись дома культбазы. Мороз щипал щеки, и Татьяна Николаевна натянула на голову капюшон кухлянки.

- Смотри, Таграй, как далеко мы уже отъехали.

Довольный поездкой на хороших собаках, он с сияющим лицом оглянулся и стал говорить:

- Наверно, мы едем со скоростью в двадцать километров. Весь залив за полчаса проскачем.

Вдруг нарту словно кто-то осадил. Собаки остановились. По всем направлениям побежали трещины, лед заколыхался, и нарта стала опускаться в воду.

Татьяна Николаевна замахала руками, закричала, цепляясь за нарту. Ее охватил ужас. Барахтаясь в воде, она наткнулась на что-то твердое, что не тонуло под ее рукой. В одно мгновение Таня поняла, что это бревно. Сделав усилие над собой, она вскинула руку, согнула ее в локте и повисла. Потом осторожно повернула голову в сторону. Глазам представилась жуткая картина. Из длинной упряжки собак последние пары по брюхо были в воде. Ноги их ушли под битый тонкий лед и они как бы лежали на животах, беспомощно поглядывая в сторону. Нарта под тяжестью кинопередвижки стояла почти вертикально, высовываясь из воды передней частью полозьев.

Татьяна Николаевна закрыла глаза и вспомнила о Таграе.

"Где он? Неужели пошел ко дну? Ведь никто из чукчей ни секунды не может продержаться на воде", - подумала она.

Она открыла глаза и опять увидела собак, которые пытались вытащить нарту. Но лапы передних скользили по льду, и собаки не в силах были продвинуться вперед ни на шаг. Упряжка связывала их всех. Псы тоскливо заскулили. Учительница опять закрыла глаза, чтобы не видеть ничего, но какая-то сила вновь подняла отяжелевшие веки. И тогда она увидела, как передние четыре собаки отгрызали ремни. Она позавидовала им.

- Жить, жить! - прокричала Таня.

И этот крик подбодрил ее. Она увидела, как четыре собаки, отделившись, побежали к берегу.

"Хорошо. Это очень хорошо. Теперь собаки прибегут, и там поймут, что случилась беда. Хорошо. Пусть только бегут скорее. Хорошо, что вода не проникла еще через одежду. Я не шевельнусь и буду висеть на этом бревне хоть целый день, лишь бы жить".

И опять на мгновение она закрыла глаза. Потом взглянула на собак.

"Глупые! Почему же и вы не отгрызаете ремни?" - подумала она.

Между тем, когда нарта пошла в воду, Таграй шарахнулся в другую сторону и, как пуля, стремительно скользнул по льду на животе.

Он развел руки и ноги в стороны и по-звериному медленно стал уползать. Не понимая всего происшедшего, он полз, полз.

И, только когда пришел в себя, остановился и осторожно, словно опасаясь чего-то страшного, повернул голову назад.

"Только собаки..."

Ползком он сделал круг и повернул в сторону собак.

"Нет, не только собаки. Вон ясно видна голова в меховом капюшоне. Что такое? Таня-кай висит на том бревне, на которое налетела нарта".

Сердце учащенно забилось.

Таграй приподнялся на руках, как тюлень на ластах, и, задрав голову, крикнул:

- Держись, Таня-кай!

Этот крик затерялся в ледяном просторе. Учительница насторожилась, но тут же заключила, что это ей показалось.

- Таня-кай, я здесь! Держись! - крикнул еще раз Таграй.

Теперь она ясно слышала Таграя. Хотелось повернуться на голос, но всякое лишнее движение могло привести к беде. Она заставила себя отказаться от радости увидеть Таграя и ответила:

- Держусь!

Одежда стала тяжелее. Тане опять показалось, что это была галлюцинация и голос Таграя не был его голосом.

- Таграй! - крикнула она, проверяя себя.

- Я здесь. Держись!

Теперь несомненно - это был Таграй! Ощущение беспомощности исчезло. Таню охватила радость. Прибавилось сил.

Таграй развязал свой пояс и посмотрел на него. "Какой короткий", подумал он и пополз к учительнице.

Но едва он приблизился к ней, как лед треснул, закачался, и Таграй, как гусеница, на животе быстро подался назад.

Мокрый от пота, он уползал все дальше и дальше, а трещина, как живая, гналась за ним.

Когда нарта Таграя вылетела на лед, Андрей Андреевич, проезжая по горам, остановил своих собак и в бинокль стал рассматривать упряжку, переезжавшую залив.

Он узнал своего любимца Таграя и, глядя на быстро несущуюся нарту, улыбнулся. Не отрываясь от бинокля, Андрей Андреевич подумал о том, как сейчас он тоже пустит по этому льду своих собак. И в тот момент, когда он увидел нарту, уходившую в воду, и барахтавшихся людей, у него выпал из руки бинокль. Не поднимая его, он так заорал на собак, что громовой его голос эхом раскатился в чукотских горах. Собаки бежали, как бешеные. Андрей Андреевич резко остановил их и подбежал к доске, торчащей из-под снега. Доска вмерзла. Еще одно усилие - Андрей Андреевич крякнул, вырвал доску, положил ее на нарту и опять закричал на собак. Когда собаки вынесли Андрея Андреевича на лед, Таграй услышал его голос. От радости он даже встал на ноги. Лед держал.

Андрей Андреевич подкатил к Таграю и остановился.

- Только, Андрей Андрей, не кричи, а то испугать можно. От радости она может утонуть, - взволнованно сказал Таграй.

Андрей Андреевич стоял на нарте, смотрел на голову учительницы и, казалось, не слышал того, что говорил Таграй.

- Андрей Андрей, наверно, нельзя подойти к ней. Я пробовал подползать, - сказал Таграй, стоя с поясом в руках.

- Ты громко не разговаривай, Таграй.

- Ничего. Так можно. Она не слышит. Ведь капюшон закрыл ей уши.

- Говоришь, нельзя помочь?

- Не знаю, - ответил Таграй.

В голове Андрея Андреевича мелькали всевозможные планы, и, словно ободряя самого себя, он тихо сказал:

- Красноармейский закон у нас есть, Таграй. Ни при каких обстоятельствах не оставлять человека без помощи. Распрягай собак! Навяжем их на твой пояс. Будешь сидеть с ними здесь.

Они быстро отстегнули собак, Андрей Андреевич отвязал потяг* и лег животом на нарту. Упираясь руками в лед, он двинулся вперед.

[Потяг - длинный ремень, к которому пристегивается попарно упряжка.]

- Вот так, Таграй, я думаю, подъеду и брошу ей потяг. Как ты считаешь?

- Очень хорошо, Андрей Андрей.

Ломая ногти о лед, Андрей Андреевич словно поплыл на нарте к учительнице.

"Надо заехать с той стороны, чтобы она увидела", - подумал он, и руки заработали, как лопасти.

Он быстро доехал до того места, которое наметил, и остановился. Андрей Андреевич лежал, и казалось, что нарта сама двигалась по льду. Увидев нарту, учительница радостно вскрикнула.

Кругом нее все было покрыто вновь образовавшейся пеленой льда. Но, видимо, от небольшого движения по тонкому льду опять побежали трещины.

- Спокойно, Таня! - подняв голову, сказал Андрей Андреевич.

Он был от нее уже метрах в пяти. Держа в руке потяг с петлей, он сказал:

- Руку бы подняла!

- Нет, - послышался ее слабый голос.

Андрей Андреевич снял с нарты доску и, направляя ее к учительнице, осторожно стал продвигать вперед. Доска не доходила на метр.

- Не бросаться на доску! - крикнул Андрей Андреевич.

Мысль заработала с предельной четкостью и быстротой, свойственной летчикам. Он решил набросить петлю на Танину голову. Ведь на голове двойной капюшон из оленьей кожи. Он продвинул ногой доску еще немного.