Борис Четвериков - Котовский (Книга 1, Человек-легенда)
- Нечего сказать, - пробормотал Вася, с отвращением разглядывая зал, - зрелище!
- Барометр показывает приближение бури! - отозвался Котовский, весело улыбаясь.
Ни одного свободного столика! Это как раз входило в их план и в их расчеты. Котовский сует официанту крупную ассигнацию, и столик, как по волшебству, появляется. Вопрос только, где его поставить. Поставить буквально негде. И это тоже входило в программу их действий! Все шло как по-писаному.
- А вот мы сюда его поставим! - решает Котовский, на котором капитанский китель.
- Сюда? А как же пройти в гардеробную?
Но столик уже мелькнул в воздухе и поместился на единственно свободном месте, загородив дверь в раздевалку.
- Браво! - аплодируют в зале двум находчивым офицерам и особенно цирковому жонглерскому номеру, когда увесистый столик так легко вспорхнул в воздух и занял надлежащее место.
- Какой красавец! - любуются женщины. - И какой силач!
Итак, дверь забаррикадирована. Официант приносит шампанское, фрукты, и вначале все идет гладко, до тех пор, пока какой-то полковник не пожелал выйти:
- Р-разрешите!
Котовский и Вася, один - капитан, другой - поручик, даже не шевельнулись.
- Потрудитесь освободить проход!
Никакого впечатления.
Полковник багровеет, как умеют багроветь одни полковники кадровой царской армии. Но и это не помогает.
За столиками раздается смех. Симпатии разделяются. Одни горячо отстаивают право полковника покинуть ресторан, раз уж ему так хочется. Другие настаивают на том, что никто еще не расходится - ничего, посидит и полковник:
- Куда ему спешить? Пей, пока пьется! Алло! Полковник! Ваше здоровье!
"Славься, славься, наш русский царь!.."
"Белой акации гроздья душистые..."
- Ар-ркашка! Налей полковнику коньяку!
Сначала просто спорили. Затем спор превратился в свалку. И никто не заметил, когда и куда исчезли эти веселые капитан и поручик. Выходило, что и спорить-то не из-за чего.
Столик наконец отодвинули, и побагровевший полковник с достоинством проследовал к вешалке. Но что это значит? Там пусто! Пусто! Ни одной шинели, ни одной шапки... Позвольте! Нет даже швейцара! Что он, пьян? Какое безобразие! И оружия, которое полагалось сдавать на вешалку, тоже нет!
В захваченные офицерские шинели немедленно были обряжены дружинники Котовского. Улицы, прилегающие к помещению контрразведки, никогда еще не видели такого наплыва офицеров. Несмотря на позднее время, отовсюду стекались сюда полковники, капитаны, штабс-капитаны, поручики всех родов оружия и как на подбор - статные и молодые.
Не прошло и часа, как помещение контрразведки было окружено со всех сторон, а все подходы закрыты надежными заслонами.
Котовский, звеня шпорами, направился к входной двери.
- Приказ командующего о вашем аресте! - протянул он дежурному скрепленную подписями и печатями бумагу.
Дежурный побледнел и бросился к телефону:
- Ни с места! Сдать оружие!
Двое контрразведчиков застрелились, остальные позволили себя разоружить и запереть в ту самую камеру, в которую они столько раз швыряли истерзанных ими людей.
Вот уже все помещение контрразведки захвачено дружиной. Котовский перебирает папки, часть захватывает с собой, остальное сжигает.
- В переулке конные!
Дружина отступает в полном порядке по заранее разработанному плану.
6
И все-таки они ее схватили.
Ночью Вася разыскал Котовского:
- Григорий Иванович! Жанну арестовали!
Котовский сразу поднялся с постели. То, чего он давно опасался, произошло!
- Григорий Иванович! Они ее будут мучить!..
И вдруг Вася - тот самый Вася, который не робел перед любой опасностью, - вдруг этот Вася отвернулся и стал старательно вытирать слезы.
Позднее выяснилось, что арестованы кроме Жанны еще несколько человек. Об этом сообщил Котовскому Кузьма Иванович Гуща. И как под влиянием горя изменился облик этого доброго человека! Он сразу осунулся и постарел.
- А кто? Кого они взяли?
- Елин... и другие... О Жанне я уж не говорю. Как подумаю о ней сердце кровью обливается... Оказывается, арестовано также несколько французских матросов, встречавшихся с подпольщиками. Кажется, у контрразведчиков были помощники и на военных кораблях. Они установили, кто из матросов доставляет на французские корабли газеты и листовки.
- Самуил! - приказал Котовский. - Кровь из зубов, но ты должен выгрызть эту тайну, узнать, где содержат Жанну!
- Хо! - ответил Самуил. - Всего проще!
Он был вхож повсюду, этот Самуил. Он мог состроить постную физиономию и явиться в синагогу. Он "дружил" с каким-то контрразведчиком и пил с ним наравне, не отставая в счете бутылок, хотя едва ли может кто-нибудь сравняться в этом отношении с контрразведчиками. У Самуила были "уши" в самых разнообразных кругах города. Он путался с контрабандистами, пользовался уважением среди торговцев, ему удалось даже пристроиться на какую-то неопределенную должность в многолюдном штате самого д'Ансельма. Когда Котовский расспрашивал, кем же Самуил числится у генерала, Самуил уклончиво отвечал:
- Как вам сказать... Чтобы я был его личным секретарем, так нет. Но, скорее всего, я что-то среднее между младшим помощником старшего садовника и унтер-курьером при господине курьере.
- Что же ты все-таки делаешь?
- Иногда ищу что-нибудь особенное в комиссионных магазинах... Иногда составляю букеты для столовой господина д'Ансельма, чтобы он мог понюхать во время завтрака культурный запах, например, чайной розы. Почему бы нет?
Но сегодня Самуил не склонен был шутить, а Котовский не склонен был его слушать.
Все дружинники были подняты на ноги. Иван Федорович устроил экстренное совещание губкома. Уже были приняты меры, чтобы известить о случившемся французских матросов. Ведь контрразведчики действовали втихомолку, значит, побаивались неблагоприятного впечатления, которое может произвести эта расправа на солдат и матросов, и без того готовых чуть ли не к восстанию.
Никогда еще Котовский не видел такого лица у секретаря губкома. Глаза его были печальны и гневны, губы сжаты. Да и все подпольщики были потрясены этим событием. Самойлов, который занят был теперь формированием партизанских отрядов, как раз в этот день прибыл в Одессу за инструкциями. Услышав о горестном происшествии, он стиснул кулаки и прошептал:
- Ну ладно же! Дорого они заплатят за это!
Сведения поступали одно за другим. Оказывается, многих избивали при аресте. Оказывается, прибыл специально по этому поводу какой-то крупный чин французской полиции.
Но толком еще никто ничего не знал. А произошло все так.
В субботу первого марта днем заседал президиум "Иностранной коллегии". Настроение у всех было приподнятое. Жанна Лябурб восторженно говорила, что победа близка и что хочется поехать во Францию, рассказать там правду о русской революции.
Затем Жанна и Стойко Ратков пошли на Пушкинскую, где Жанна временно поселилась у старухи Лейфман. Ратков любил бывать у Жанны. Там была обстановка покоя и отдыха. У хозяйки были три взрослые дочери. На этот раз к старухе Лейфман пришел еще какой-то знакомый. От политики все они были далеки, разговаривали о том о сем и собирались выпить по чашке чая. Меньше всего думали в этот час о смертельной опасности, которая надвигалась.
В квартиру ворвалась целая толпа французских и белогвардейских офицеров. Это были матерые волки. Французский майор Андре Бенуа, полинялый блондин с безумными прыгающими зрачками глаз на бледном, перекошенном, кокаиновом лице, был поистине страшен. Еще страшнее был ротмистр Бекир-Бек-Масловский - изувер, набивший руку на расстрелах без суда, на истязаниях. Ротмистр состоял при Гришине-Алмазове и возглавлял отряд для особо грязных поручений - для ликвидации неугодных по черным спискам, для убийств "при попытке к бегству", когда никто и не думал бежать, и просто убийств без объяснений мотивов.
Когда контрразведчики пришли арестовывать Жанну и увидели так много людей в квартире, они решили, что захватили целиком всю подпольную организацию Одессы.
- Руки вверх!
При обыске у Жанны нашли только экземпляр газеты "Le Communiste" и больше никаких компрометирующих материалов. Ни оружия, ни денег, как они ожидали, не оказалось.
Связали всем руки, в том числе и старухе-хозяйке, и ее дочерям всем, кого застали, вывели их на улицу, где ждал крытый грузовик. Грузовик тронулся, загрохотал по мостовой и вскоре въехал во двор дома номер семь на Екатерининской площади - здания французской разведки. Ворота захлопнулись. На площади высилась на каменном пьедестале русская императрица. Площадь была живописна. Дом номер семь, с большими окнами, с парадным крыльцом, был импозантен. Трудно было даже представить, что в его подвалах вершатся такие черные дела!
В помещении, куда втолкнули Жанну, была она одна. Куда же девали остальных? И вдруг она услышала громкий голос Елина... Значит, схватили и его?!
