Нина Соротокина - Трое из навигацкой школы (Гардемарины, вперед - 1)
Дураку ясно, что необходим помощник, и изворотливые мозги Гаврилы измыслили смелый план. Как только ягодицы кучера Евстрата стали пригодными для сидения на них и обладатель оных перестал поминутно охать, Гаврила заманил его к себе в горницу.
- Платить тебе за бальзамное масло нечем. Так? А платить должно.
- Как же, а? Как же? - заныл Евстрат, кланяясь камердинеру в пояс, словно барину.
Гаврила деловито защелкал на счетах и через минуту сказал, что "подвел черту" и теперь Евстрат в погашение долга будет помогать ему, Гавриле, в составлении лекарств и всего прочего, в чем нужда будет.
- Сударь, кто ж мне позволит? Меня Лука Аверьянович не отпустит! "Я совсем другое должен делать!
В продолжение всего монолога, выдержанного на одной истошной, плаксивой ноте, Евстрат выразительно держал себя за место, подверженное недавней экзекуции. Гаврила с трудом оторвал от этого места правую руку Евстрата, дабы скрепить договор рукопожатием, и сказал сурово:
- Работать будем тайно. По ночам. Сегодня и приходи. Или плати. Евстрат перепугался до смерти. "Это как же - тайно? - думал он, творя в душе молитву. - Будь что будет, а ночью на твой шабаш я не пойду". И не пошел.
Это была та самая ночь, когда встретились, наконец, трое наших друзей. Когда громоподобный крик: "Вина! " - потряс дом,
* Ману проприа - собственноручно (лат. )
Гаврила в полном одиночестве, проклиная человеческую леность и глупость, толок серу. Еще старый князь приучил Гаврилу моментально и беспрекословно подчиняться подобным приказам, и хотя камердинер был великим трезвенником и весьма скорбел о склонности молодого барина к горячительным напиткам, он сразу оставил ступку и бегом направился в подвал. Укладывая в корзину пузатые бутылки, он услышал под лестницей мерзкий храп кучера Евстрата.
- Живо наверх! - скомандовал Гаврила, растолкав несчастного кучера. - Затопи печь да колбы вымой!
- Тайно не пойду! - взвыл Евстрат. На лице его был написан такой ужас, словно он во сне видел кошмары, а Гаврила воплощал в себе самый ужасный из них.
- Ну погоди, бездельник! Ужо с Никитой Григорьевичем сейчас потолкую. Ты у меня будешь работать!
Трое друзей встретили камердинера с восторгом.
- Гаврила, выпей с нами! За удачу, гардемарины! Гаврила горестно вздохнул и пригубил вино.
- Здесь такое дело... Евстрат, парнишка молодой, помощник кучера... изъявляет пристрастие...
- О, Гаврила, только не сейчас, - взмолился Никита. Камердинер прошел в свои апартаменты, растопил печь, перемыл посуду и опять принялся толочь серу, но образ безмятежно дрыхнувшего кучера стоял перед глазами, как жестокая насмешка, как напоминание о зря упущенных деньгах, и Гаврила опять пошел в библиотеку.
Там было шумно. Он приоткрыл дверь, прислушался.
- Для меня ясно одно, - услышал он голос Белова. - Лестоку эти бумаги отдавать нельзя. Если бы я мог спросить совета Анастасии, она бы сказала - сожги, порви, утопи в реке, только не отдавай их Лестоку.
- Да я про Лестока сказал только в том смысле, чтоб он от тебя отвязался, - попробовал оправдаться Алеша. - А бумаги теперь... так, пыль. Анне Гавриловне они уже не помогут. Понимаешь?
- Он все отлично понимает, - вставил Никита, - я хочу добавить... Жители древних Афин говорили...
- К черту Афины!
- К дьяволу древних жителей!
- А оные жители, - невозмутимо продолжил Никита, - говорили: взял слово-держи. Это дело чести! Бумаги надо вернуть Бестужеву.
- Вот и верни, - обрадовался Алеша. - Через батюшку своего. Это дело государственное. И хватит про эти бумаги, надоело. Тост...
- Тост... - согласился Саша. - За любовь, гардемарины! Гаврила опять отправился восвояси, а когда час спустя он вернулся в библиотеку, она уже была пуста. Друзья наши, оставив приют веселья, смотрели сны, каким-то невообразимым способом разместившись втроем на широкой Никитиной кровати.
- Это ж надо, столько винища вылакать, - ворчал Гаврила, убирая библиотеку. - А завтра: "Голова болит... не до тебя... потом". А мерзавец кучер тем временем будет мои деньги по ветру пускать!
Он убрал бутылки, вытер разлитое вино, подобрал разбросанные по полу старые письма. "Сжечь, что ли? - подумал он, вертя в руке пожелтевшие листы, потом посветил свечой. "Черкасский" было написано внизу убористо исписанной страницы. - Это какой же Черкасский? Уж не Аглаи ли Назаровны муженек? "
Он сложил письма в пачку, перевязал грязной, атласной лентой, что висела на стуле, и спрятал пакет за книги. Внимание его привлек обшитый в красный сафьяновый переплет толстый фолиант, он раскрыл его - о, чудо! Это был Салернский кодекс здоровья, написанный в четырнадцатом столетии философом и врачом Арнольдом из Виллановы. И, забыв про ленивого Евстрата, про пьяного барина и зловредного Луку, Гаврила с благостной улыбкой погрузился в чтение.
-9
Друзья проснулись в полдень. Александр и Алеша мигом вскочили, умылись, оделись, а Никита все сидел на кровати, тер гудящий затылок и с ненавистью смотрел на кувшинчик с полосканием, который Гаврила держал в руке.
Дверь неслышно отворилась, и вошел Лука.
- Письмо от их сиятельства князя.
Никита быстро пробежал глазами записку и бросил ее на поднос.
- Ничего не понимаю. Отец собирался в Париж, а уехал в Киев.
- Надолго? - быстро спросил Саша.
- Пишет, на десять дней.
- Ну, наше дело терпит.
- Терпеть-то терпит... Но я так и не" поговорил толком с отцом. Никита улыбнулся, пытаясь за усмешкой скрыть смущение:
"Огорчился, как мальчишка... "
Видно было, что Гаврила тоже переживает за барина, но не в его правилах было менять привычки.
- Полосканье, Никита Григорьевич... А то никогда ваше горло не излечим...
- Господское здоровье надо оберегать не полосканием, - Лука стрельнул в камердинера злым взглядом, - а хорошим уходом и истовой службой.
- Слышь, Гаврила, не полосканием. - Никита стал натягивать рубашку.
- Зря одеваетесь. Все равно будем холодное обтирание делать.
- О, мука! До чего же вы мне все надоели! - Никита не мог скрыть своего раздражения. -Лука, полощи горло! Береги барское здоровье истовой службой!
Лука брезгливо скривился и задом вышел из комнаты. Отравит Гаврила барина. Уже и на нем, старом дворецком, решил он попробовать свои мерзкие снадобья. Вскипел Лука душой, и вскипевшая душа требует разрядки: тому пинок, этому позатыльник. И вдруг словно за руку себя схватил: "Хватит! Повинюсь перед барином и буду блюсти себя. Но как жить, люди добрые? Разве одним голосом можно дворню в порядке содержать? Все в доме пойдет прахом! Но иначе Гаврилу не побороть. Барская жизнь дороже, чем беспорядок".
А Гаврила меж тем растирал губкой спину барина и приговаривал елейным голосом:
- Вчера ночью, когда вы, извиняйте, лыка не вязали, я в библиотеке какие-то старые бумаги подобрал и в книгах спрятал.
- Спасибо, Гаврила. - Никита выразительно посмотрел на друзей, "конспираторы липовые, идиоты" - говорил этот взгляд.
- А когда я письма прятал, - продолжал камердинер, - то заприметил на полке латинскую книгу про растительного происхождения компоненты...
- Бери, шут с тобой, - сразу понял Никита.
- И еще такое дело... Евстрат, парнишка молодой, помощник конюха, проявил истинное любопытство к наукам. Так и рвется... Я думаю, Никита Григорьевич, пусть повертится парень у плиты, колбы в руках подержит. У Луки половина дворни без дела шатается, а "оциа дант вициа", сами говорили... праздность рождает пороки...
Так Евстрат поступил в полное рабство к Гавриле, но ненадолго, как покажут дальнейшие события.
После завтрака друзья опять собрались в библиотеке, чтобы, как сказал Саша, "обсудить набело наши виды". К ним вернулось вчерашнее, веселое, дурашливое настроение. У них было такое чувство, словно все свои беды, радости, неожиданности и приключения они свалили в общий ящик, перемешали их, перепутали, как детские игрушки, а теперь начнут самую интересную взрослую игру. Перед ними клетчатая доска, где-то в серой, мглистой дали притаились черные: ферзь - вероломный Лесток, бравые кони его - Бергер и Котов и целая армия пешек - агенты Тайной канцелярии. А кто с нами? Нас трое, гардемарины! И да здравствует дружба и наш девиз: "Жизнь Родине, честь никому! "
- Первый вопрос все тот же - бестужевские бумаги, - начал Саша.
- С этим вопросом все решили!
- Я понимаю, но хочу добавить, глупо отдавать эти бумаги вице-канцлеру просто так.
- Почему глупо и что значит твое "просто так"? - невозмутимо спросил Никита.
- А потому что утро создано для умных мыслей, и вот что я придумал. Пусть твой батюшка устроит нам аудиенцию у Бестужева, куда мы пойдем втроем. Ты, Алешка, руками-то не маши, я дело говорю. Поймите, того, кто отдаст Бестужеву эти бумаги, он озолотит. А если не озолотит, говорят, вице-канцлер скуп, то исполнит любое наше желание, как джин из бутылки. Ну, я не прав?..
- Мои желания вице-канцлер не может исполнить, - сказал Никита, потому что я сам не знаю, какие у меня желания. Мне бы с отцом поговорить, обсудить, посоветоваться...
