Джеффри Хоскинг - История Советского Союза. 1917-1991
Кроме того, партия контролировала “командиров” (как теперь стали называть офицеров), даже тех, кто был пролетарского происхождения и получил “красное образование”[17], через посредство сети “политических комиссаров”. Последние были ответственны не перед Наркоматом обороны или армейским командованием, но перед Центральным комитетом. Взаимоотношения комиссаров и командиров частей между 1925 и 1945 гг. претерпели несколько изменений, результатом чего стала неразбериха и довольно ощутимое взаимное недоверие. Теоретически после 1925 г. власть комиссара была ограничена там, где командир сам был членом партии; но даже в этих частях комиссары на практике вовсе не всегда ограничивались ответственностью “за моральное и политическое состояние соединения”, как то предписывали приказы. Они вели себя так, будто командование полностью сосредоточено в их руках. Так, когда Петро Григоренко, новоиспеченный самоуверенный начальник штаба батальона, прибыл на место службы в Белоруссию в 1934 г., он был поражен и возмущен тем, что комиссар отдает приказы непосредственным подчиненным Григоренко и без разрешения пользуется штабной машиной для того, чтобы ездить на рыбалку. Такое поведение, нестерпимое для всякого офицера, было особенно оскорбительным для новых красных командиров, которые знали, что пользуются доверием партии и что их положение и подготовка должны избавить их от такого конфликта власти.
Подобная напряженность, несомненно, была одной из причин той особой жестокости, с которой Сталин обрушился на армию во время чисток. Тогда политические комиссары снова получили равные права с командирами, а в иных случаях и возможность противостоять им. Все командиры, и те, кто пережил чистки, и те, кто пришел в армию позднее, получили предписание, что строгое исполнение приказов является наиболее похвальным качеством, любая же личная инициатива должна быть исключена, поскольку она ведет к “ошибкам”. Это подрывало способность полевых командиров быстро принимать решения в неожиданных обстоятельствах. Их косность проявилась в неудачных действиях армии во время финской кампании зимой 1939–40 гг. и в первые месяцы войны с Германией.
Уровень высшего командования также понизился в результате чисток. Маршал Тухачевский обучал новое поколение командиров пользоваться теми возможностями, которые предоставляли танки, авиация и бронетранспортеры. Как раз накануне своей гибели Тухачевский подготовил новый полевой устав, предусматривавший именно такой комбинированный тип военных действий, когда пехота должна взаимодействовать со специализированными бронетанковыми и моторизованными соединениями при активной поддержке с воздуха.
Это новое поколение высших командиров было уничтожено и под надзором закадычных друзей Сталина со времен гражданской войны, Ворошилова и Буденного, заменены другими. Ворошилов и Буденный скептически относились ко всем этим техническим новшествам и уповали на кавалерийские соединения, при помощи которых за двадцать лет до того они победили белых. Отдельные транспортные механизированные службы были свернуты, а производство новых моделей танков (в том числе и знаменитых впоследствии Т-34) развивалось черепашьими темпами. То же можно сказать и о военных самолетах, поскольку их основной конструктор, Туполев, находился в лагере (правда, там ему были созданы специальные условия и разрешено продолжать работу в качестве привилегированного раба). Не поддается никакому объяснению тот факт, что были демонтированы старые укрепления на линии границы до 1939 г. еще до того, как могли быть возведены новые, на новых рубежах.
Таким образом, вооруженные силы были не в состоянии в полной мере воспользоваться теми благами, которые давала новая промышленность страны. Тем не менее многое было сделано для укрепления качества и положения вооруженных сил — хотя многое делалось в отчаянной спешке после неудачной финской войны. Достижения системы всеобщего среднего образования означали, что и командиры и солдаты больше соответствовали тем требованиям, которые предъявляла военнослужащим новая военная техника. Допризывная военная подготовка, введенная в школах, в частности, предусматривала ознакомление учащихся с техническими характеристиками нового оружия. Положение и подготовка командиров тоже заметно улучшалась в конце тридцатых годов — по крайней мере тех, кто выжил во время чисток или смог извлечь из них пользу. Военная служба стала привлекательной пожизненной профессией: снова были введены военные звания, более или менее соответствующие тем, что существовали до 1917 г. Повышения по службе стали проводиться регулярно, и основывались они частично на выслуге лет, частично на служебных успехах. Командиры получали лучшее жилье. Существовала также независимая сеть магазинов, военторгов, снабжавшая офицеров качественными товарами и услугами. Отдание чести командирам и солдатам впервые после 1917 г. было восстановлено, и вообще дисциплина в целом усилилась. Армейская газета “Красная звезда” недвусмысленно осуждала вмешательство в деятельность командиров со стороны партии и комсомола, приводя в пример из ряда вон выходящий случай, когда младший командир заявил старшему: “Какое вы имеете право мне приказывать? Я комсомолец, а вы беспартийный”. Этот вариант “коммунистического чванства”, как его назвал Ленин, отныне стал достоянием прошлого.
Что касается новобранцев, то существовала всеобщая воинская обязанность со службой в течение двух-трех лет. Лица с высшим образованием призывались в общем порядке. Эти меры позволяли поставить под ружье большее число людей, получивших к тому же более качественное образование. Резервные части были также поставлены в строй, так что в 1939 г. Красная Армия, вероятно, вновь достигла своей максимальной численности 1920 г. — 5 млн. человек. К ним следует еще добавить четверть миллиона войск НКВД и частей специального назначения, чьей задачей было обеспечение безопасности и предотвращение дезертирства, оставившего по себе устрашающую память еще со времен гражданской войны.
Таким образом, в канун войны Красная Армия повышала профессиональный уровень своих офицеров и рядовых и начала преодолевать серьезный раскол между партией и военными. Но оба процесса не успели зайти достаточно далеко, и к тому же сами по себе не давали ни малейшей возможности приспособиться к немецкой стратегии блицкрига. Теперь это должно было произойти уже на полях сражений.
Как я уже говорил выше, германское вторжение 22 июня 1941 г. стало совершенной неожиданностью для советских вооруженных сил. Этот факт особенно примечателен: советское правительство систематически получало предупреждения относительно немецких приготовлений к войне за несколько месяцев до ее начала и от американцев и англичан, и от собственной разведки, и от командиров расквартированных на западных границах частей. Эта неподготовленность показывает типичный изъян всякой тоталитарной системы: она с трудом воспринимает и усваивает информацию, неугодную ее вождям. Поскольку Сталин рассматривал предупреждения растущей немецкой угрозе как “провокацию” и “дезинформацию”, ни один из его подчиненных не мог относиться к ней серьезно. Еще меньше простому народу позволялось знать об этом и делать собственные выводы. В единственном заявлении советской прессы сообщения о приближающемся нападении Германии названы неуклюже состряпанной пропагандой, распространяемой “враждебными СССР и Германии силами”, заинтересованными в дальнейшем расширении и развязывании войны. Когда командующий Киевским военным округом генерал-полковник Кирпонос написал Сталину рапорт с предложением эвакуировать из приграничных областей 300000 гражданских лиц, построить оборонительные сооружения и противотанковые препятствия, то получил ответ, что это будет “провокацией” и что немцам нельзя давать повод для начала военной акции против СССР. Он также получил приказ, отменяющий его предыдущие распоряжения, и отвел войска от границы.
Даже тогда, когда до нападения оставались считанные часы, Сталин всего лишь приказал приграничным частям находиться в состоянии боевой готовности и усилить пограничные наряды.
В случае же, если они действительно подвергнутся нападению, пограничным частям предписывалось не поддаваться никаким провокациям, чтобы не вызвать дальнейших осложнений. Этот приказ, без рассуждений принятый к исполнению большинством советских командиров, породил хаос, особенно когда после нападения линии связи были перерезаны диверсантами и последующие приказы не могли дойти до частей, так что каждый командир вынужден был принимать решения, руководствуясь только той информацией, которой сам располагал. Поэтому во время своей атаки немцы могли расправляться с советскими войсковыми частями по отдельности, окружая их, уничтожая или захватывая в плен. Больше тысячи незамаскированных и незащищенных советских самолетов были застигнуты на своих аэродромах и полностью уничтожены. Потеря эта стала настоящей катастрофой, если принять во внимание тогдашние темпы самолетостроения.
