Азиза Джафарзаде - Звучит повсюду голос мой
Гамза сняла чадру, привычными движениями сложила ее и аккуратно положила на камень, чтобы волны не замочили ее. Потом стала медленно взбираться на высокую скалу, нависающую над излучиной реки. Поднимаясь, она все время видела Мухаммеда, который плыл к самому глубокому и спокойному месту заводи... Гамза старалась ни на миг не отрывать глаз от любимого. Приблизившись к отвесному краю скалы, она крикнула: "Подожди, Мухаммед, я сейчас прыгну, а ты лови меня, подожди, я иду! Я иду-у!" Эхо повторило ее слова...
Пастушок давно заметил девушку, появившуюся на другом берегу. Сначала он решил, что она пришла стирать, но, не увидев узла с бельем, он подумал, что она кого-то ждет. Гамза поднялась на скалу по тропинке, которая ему была не видна. Он вздрогнул, услышав крик, и в тот же миг заметил падающее в воду тело. Он в ужасе закричал:
- Эй, эй, на помощь! Девушка в воду упала! А-а-а!..
Горы отозвались эхом.
Он снова закричал что было мочи...
- Эй, что случилось?
- Почему кричишь?
- Кого ты испугался, может, волк напал на стадо?
Когда с соседних пастбищ пришли люди, было уже поздно. На берегу, кроме черной чадры, ничего не осталось. Мальчик с плачем рассказывал: "Пришла-а, сняла ча-адру... Упала в воду... Я видел..." Сильные, мужественные парни, умеющие нырять, занялись поисками несчастной в том месте заводи, которое указал пастушок. Они уже отчаялись, как неожиданно один из ныряльщиков ухватил девушку за длинные толстые косы...
Послали за паласом... Тело Гамзы принесли на паласе к воротам Гаджикиши, как сорок дней назад ее нареченного Мухаммеда Сафу.
Возвращавшуюся от Бике мать Гамзы у ворот встретила рыдающая Ханумсолтан, мать Мухаммеда:
- Кровавая судьба не хочет оставлять меня в покое! О горе мне! Сначала отняла сына, теперь отняла невестку! О горе мне!
Давно предчувствовавшая беду Бадамбеим тут же поняла, в чем дело, и заплакала в голос:
- О аллах! Ушло мое единственное дитя! У тебя, сестра, хоть кто-то остался, а у меня - никого... О горе мне! - Женщина рвала на себе волосы, покрывала лицо и голову дочери жаркими поцелуями. - Безжалостный отец! Теперь ты можешь выдать ее замуж за того, кого пожелаешь! Ты выбирал тех, кто может прийти в твой дом свататься, теперь в твой дом может прийти каждый - на похороны твоей дочери!
Гаджикиши скорчился от горя, он сидел в углу двора, обессиленный, сгорбленный, не в состоянии принять участие в траурной церемонии...
Ханумсолтан рыдала над телом девушки, оплакивая вместе сына и его нареченную...
... Рядом с еще не осевшей могилой Мухаммеда Сафы могильщики готовили место для Гамзы - несчастной Лейлы своего времени...
И родинку у милой на губе
Целуют, как святыню в Каабе...
Нежный образ Сарабеим не покидал Сеида Азима. Воображение рисовало ее облик вновь и вновь. Молодая женщина будто знала это и находила тысячи поводов напомнить поэту о себе... Ее страсть находила пути к любимому, чего ей стоило это, знала она и аллах... Ежедневно она изыскивала случай раз или два попасться Сеиду Азиму на глаза. То по дороге в школу он видел ее, то уходя из школы... На пути на Базар, на пути домой... Если только на дороге он оставался один, в ту же минуту рядом оказывалась она... Каким образом ей стало известно любимое место Аги под ивой на берегу Зогалавай? С некоторых пор она часто оказывалась здесь то с кувшином для воды, то с узлом белья, которое здесь стирала.
Это было место, где когда-то поэт встречался с Тарланом, а потом с Мухаммедом Сафой... Дорога вела ее сюда из Минахора почти каждый день.
Сеид Азим уже привык ежедневно видеть Сару. Если поблизости никого не было, женщина подходила к нему вплотную, здоровалась и тихонько спрашивала: "Да буду я твоей жертвой, Ага, придешь ли ты? Ждать ли мне тебя?" Едва показывалась чья-то тень, Сарабеим исчезала так же внезапно, как появлялась. Она словно растворялась в воздухе, сливалась с тенью дома, поэт не мог догадаться, куда она пропадает... Эти встречи иногда были столь мимолетны и призрачны, что Сеид Азим не мог бы с уверенностью сказать, были они на самом деле или нет... Он перестал различать, что в этой жизни оставалось мечтой, что становилось явью. Мечты и желания костром жгли его нутро, опаляли его сердце. Он обращался за помощью к царице фей, искал убежища в близости с Джейран, но нигде не находил успокоения.
Он взывал к рассудку, говоря себе, что уже стар для подобной страсти, что эти желания свойственны молодости. Но разум был не в состоянии руководить сейчас его поступками. Только в близости с Сарабеим он видел сейчас смысл своей жизни, она затмевала все вокруг.
Он стал рабом своей страсти.
Он видел зов любви на губах молодой женщины.
Ему казалось, что счастливая судьба отметила его этой страстью, этим последним подарком проходящей жизни, навечно ушедшей молодости. Если он потеряет Сарабеим, отвергнет ее любовь, глаза его лишатся света, его творчество - вдохновения. Если не станет этой любви, погаснет навечно огонь в его сердце, чувства превратятся в золу. Желание неотвратимо, оно похоже на мотылька, летящего на пламя свечи, чтобы сгореть в этом пламени. Желание сгореть в огне всепоглощающей любви овладело всем его существом.
Поэт молодым человеком увидел Сону и полюбил ее. Она стала для него феей, царицей фей, источником поэтического вдохновения, платонической, божественной любви.
Он женился на Джейран по традициям предков, не видя ее, и полюбил ее как первую женщину, с которой был близок, которая стала матерью его детей. Семейная жизнь превратила эту любовь в прочную привязанность, в привычку, без которой не проживешь... Сарабеим он полюбил с первого взгляда со всей чувственной страстью, на которую способен полный сил человек... Ему казалось, что она была запоздалым подарком судьбы, в тяжелые годы его жизни стала его солнечным светом. Она не требовала от него ничего: не стремилась занять место Джейран, не отнимала его у детей. Он не мог не чувствовать ее бескорыстия и самоотверженности.
Молодая женщина любила, ничего не прося взамен, кроме любви, не ожидая жертв и уступок. Она знала, что он не станет ее супругом, и не мечтала об этом. Она желала быть только возлюбленной своего любимого, желала любить его со всей страстью молодой женщины, не замечая седых висков и серебра в бороде, усталости и забот, наполнявших его жизнь, не требовала подарков, хорошо зная, что у бедного поэта в доме зачастую нечего есть. Сарабеим любила его голос, когда он читал ей газели, когда он называл ее ласковыми именами. Она хотела зажечь огонь в потускневших глазах своего любимого, хотела опалиться жаром его желаний, ощущать на своих волосах ласковое прикосновение его рук. Она была довольна своим безбедным существованием, большего ей не надо. Под развалинами дома свекра кое-что сохранилось, Ширин Абдулла все откопал и отдал Сарабеим. После строительства нового дома у нее осталось на жизнь, роскошествовать она не собиралась...
- Мне этого хватит, - говорила она Are.
- Ты же не всегда будешь одна...
- Буду одна, свет моих очей... Только бы ты был здоров... Только видеть тебя рядом, слышать твой голос!
- Подвернется случай, выйдешь замуж... Ты же еще очень молода.
- Не приведи аллах! Пусть на меня падут все твои беды, Ага! Не говори так... Если бы у меня тысяча жизней была, я пожертвовала ими ради одного дня с тобой!
Глубокие чувства Сарабеим ошеломляли поэта. Жалость терзала его душу, он страшился ненароком сломать ее сердце. Он не мог отказаться от ее любви, не мог утихомирить свои желания. Разве легко отвернуться от солнечной улыбки в пору жизни, когда тебе кажется, что твой закат близок? Как ты считаешь, дорогой друг?... Я не смею упрекнуть моего поэта, надеюсь, что и ты не упрекнешь. Или я ошибаюсь?
... Они стояли на том самом месте, где в былые годы поэт часами беседовал с Тарланом. Выстиранное и высушенное с утра белье она сложила и завязала в узел. Если бы она заметила чей-то силуэт на дороге, она бы тут же схватила узел с бельем и удалилась торопливо. Она была настороже... Пухлыми пальцами полной руки она распрямляла кромку шелкового платка, слушая поэта, а из души рвались слова: "Я все знаю о тебе, знаю дом, в котором ты живешь, знаю семью, с которой прожил свои годы, знаю даже, чем ты владеешь в своем небогатом хозяйстве... Мне от тебя ничего не нужно, дорогой, только бы ты жил... Пусть будет долгой твоя жизнь!.. Пусть не коснется тебя горе, дорогой... Живи. Только иногда приходи, только приходи... Я согреюсь твоим теплым дыханием, послушаю твои газели, почувствую жар твоих рук... Я знаю, что ты на мне не женишься, не возьмешь в жены ни взамен Джейран, ни дополнительно к ней в дом... Но тогда..." Ее мысли прервал вопрос Сеида Азима:
- Чего ты хочешь, Сара?
- Чего я хочу? Только твоей любви, пусть тайной, исподтишка, уворованной у Джейран... Хочу тебя видеть... Если не буду видеть тебя, я умру, Ага...
- Не говори так...
- А как мне сказать тебе... Если что и приключится дурного, то пусть это будет со мной! Я же не прошу заключить со мной временный брак по мусульманским законам шариата как со второй женой у кази... Так делают красно-бородые купцы-бакалейщики... Не дай, аллах, дожить до того, чтобы вызвать разлад и скандалы в твоей семье... Только... только приходи ко мне иногда, какой от этого вред моей сестрице Джейран, а?
